Джозеф Ле Фаню - Комната в гостинице «Летучий дракон»

Я горячо поблагодарил маркиза за его доброту. Он продолжал:

— Мне было бы приятно, если бы вы согласились навестить меня в имении Клеронвиль в Нормандии, где к пятнадцатому августа собираются мои хорошие знакомые, общение с которыми, возможно, и для вас не будет лишено интереса.

Разумеется, я принялся от всего сердца благодарить его за радушное приглашение.

— По известным нам обоим причинам, — сказал он, — мне нельзя принимать друзей в парижском особняке. Однако позвольте узнать, в какой гостинице вы собираетесь остановиться в Париже, и я постараюсь доказать вам, что, хотя маркиз д’Армонвиль в отсутствии, месье Дроквиль не уронит его честь отсутствием гостеприимства.

С признательностью я сообщил ему необходимые сведения.

— А до тех пор, — с улыбкой произнес он, — вы легко сможете найти меня, если вам вдруг потребуется моя помощь. Я постараюсь не терять вас из виду.

Я чутко внимал его словам. Очевидно, маркиз был расположен ко мне, и эта мысль льстила моему Самолюбию до крайности. Подобное расположение нередко переходит в прочную дружбу, хотя и неудивительно, что маркиз считал необходимым поддерживать добрые отношения с невольным хранителем политической тайны, пусть и столь неопределенного содержания.

Любезно раскланявшись, маркиз поднялся по ступенькам в гостиницу.

Погруженный в размышления, я простоял еще пару минут на крыльце. Однако очаровательные глаза, голос и грациозная фигура красавицы вскоре заявили свои права над моим воображением, и я вновь залюбовался лунным сиянием, сошел с крыльца и в глубокой задумчивости стал прогуливаться среди живописных старинных домов и построек.

Почти машинально я свернул во двор гостиницы. Вместо шума и гомона, стоном стоявших в воздухе часа два назад, здесь царила полная тишина. Мертвенное безмолвие не нарушалось ничем, и никого не было видно: только распряженные экипажи стояли в беспорядке, темными тенями возвышаясь тут и там. Признаюсь, я остался доволен уединением; при лунном свете я легко нашел изящный герб царицы моего сердца. Никто не мешал мне мечтать, прохаживаясь вокруг заветной кареты. Вероятно, я имел тогда довольно глупый вид, как и положено очень молодым и очень влюбленным людям. Шторы в окнах были спущены, и дверцы заперты на ключ. В ярком сиянии месяца от колес, дышл, рессор на мостовую ложились резкие черные тени. Стоя перед дверцами, я рассматривал графский герб и мысленно спрашивал себя, сколько раз ее глаза останавливались на этом изображении. Мои мечтания прервал голос, резкий и сильный, рявкнувший над моим плечом, словно полковая труба:

— Красный журавль — ха-ха! Хищная птица; бдительна, жадна, приносит погибель лягушкам и пескарям. Бог с ними, с лягушками! Но красный цвет — цвет крови! Ха-ха-ха! Эмблема хоть куда!

Повернувшись на каблуках, я увидел перед собой бледное лицо, совершенно мне незнакомое. Крупные, некрасивые черты, злое выражение — лицо принадлежало французскому офицеру шести футов роста. Глубокий шрам, пересекавший переносицу и бровь, придавал его физиономии вид еще более отталкивающий и угрюмый.

Он насмешливо расхохотался, выставив вперед подбородок и подняв брови.

— Извольте видеть, я как-то ради забавы всадил в журавля пулю из винтовки, когда молодец считал себя в безопасности высоко в облаках!

С этими словами офицер пожал плечами и снова злобно расхохотался.

— Когда такой человек, как я, — энергичный, обошедший всю Европу с ружьем и саблей, не знавший иного крова, кроме палатки и тента, да что там, черт побери! — порой и того не было! Когда такой человек задается целью раскрыть тайну, разоблачить преступление, насадить грабителя на острие шпаги, было бы странно, если бы это ему не удалось. Ха-ха-ха! Честь имею, милостивый государь!

Гневно развернувшись, он широкими шагами направился к воротам.

Французская армия в то время обнаруживала отчасти свирепые наклонности, и англичанам нельзя было рассчитывать на особенную любезность со стороны французских военных. Тем не менее казалось, что похожий на мертвеца незнакомец, только что обругавший герб графа, не имел никаких злых помыслов по отношению ко мне. Им словно овладело какое-то внезапное воспоминание, и он умчался, кипя гневом. Его неожиданное появление поразило меня, как бывает, когда мы думаем, что одни, и вдруг замечаем, что наши поступки имели свидетеля, да еще под самым нашим носом. В моем случае эффект был усилен необычайной безобразностью лица и его близостью: мы чуть не столкнулись головами. Загадочные слова, полные ненависти и темных намеков, продолжали звучать в моих ушах. Во всяком случае, они давали богатую пищу для влюбленного воображения.

Пора было идти к общему столу. Может быть, разговоры за ужином прольют немного света на предмет, так меня занимавший?

Войдя в залу, я внимательно оглядел лица присутствующих; собралось человек тридцать, однако между ними не было тех, кого я искал.

Нелегко было бы заставить измученную необычайным количеством гостей прислугу, не знавшую, как поспеть повсюду, разносить кушанья по номерам при царившем в гостинице хаосе. Вокруг кипело настоящее вавилонское столпотворение, и одно это могло побудить спуститься к общему столу и тех путешественников, которым оставалось выбирать между такой неприятной необходимостью и голодом.

Графа не было в числе присутствующих, не было и его очаровательной спутницы; однако маркиз д’Армонвиль, которого я не ожидал увидеть в таком людном месте, с выразительной улыбкой указал мне на свободный стул возле него. Я сел, и он тотчас же начал беседу.

— Вероятно, вы в первый раз во Франции? — поинтересовался он.

Я ответил утвердительно.

— Не сочтите мои слова за проявление несдержанного любопытства, но Париж, видите ли, один из опаснейших городов мира, особенно для пылких и горячих молодых людей, которых не сопровождает опытный друг и наставник… — он замолчал.

Я заметил, что, хотя и не могу похвастаться подобным наставником, тем не менее полагаю, что и сам способен оценивать собственные поступки.

— В Англии я повидал многое, — заключил я, — а разве человеческая натура не одна и та же во всех остальных частях света?

Маркиз с улыбкой покачал головой.

— Увы, вам предстоит обнаружить разительные отличия. Не стоит и говорить, что каждая страна представляет свои особенности характера и ума. Своеобразность эта проявляется как во внешнем облике преступников, так и в природе их преступлений. В Париже мошенничеством живут втрое или вчетверо больше людей, чем в вашем родном Лондоне, и живут они несравненно лучше: некоторые просто утопают в роскоши. Изобретательности им не занимать, а находчивостью и умением разыграть роль француз всегда заткнет англичанина за пояс. Эти неоценимые для настоящего афериста качества поднимают французских жуликов на целую голову выше остального мира. Многие из них подражают манерам и пользуются всеми привилегиями аристократических классов, хотя средства на жизнь добывают одной лишь игрой.