Наталия Кочелаева - Зона индиго

– Постояльцы, верно, – поддакнул Иваныч. – Комнатки-то у нас как?

– Постели только застелить. Вы, верно, помыться с дороги хотите? Ванная там.

– Я первый! – сориентировался Альберт. – Вы проводите меня, прекрасная леди? А то в коридоре темно, я боюсь темноты…

– Я провожу, – строго заявил старец. – Да вот и ведерко кстати выплесну. Идем, Адольф. Сумочку-то здесь оставь, никто небось не покорыствуется…

– Альберт меня зовут!

Дубов весело хмыкнул, и Лиля строго на него посмотрела.

В отведенной ей комнатке Лиля быстро переоделась, между делом осматриваясь. Целомудренно узкая тахта, пестрый коврик перед ней, ветка дерева, то ли персикового, то ли вишневого, стучит в оконное стекло. Над постелью, в рамке, репродукция «Богатырей» Васнецова. В родительском доме, в кабинете отца, висела такая же. Лиля смутно помнила, как боялась она огненного, живого глаза коня Ильи Муромца. Но сейчас Воронеюшка казался совсем нестрашным. Он сильный, он грозный, но смирный и покладистый конь. А богатыри-то! Как славно и странно взглянуть на них незамыленным взглядом и в одну секунду постичь строгую доброту их, неколебимую мощь и надежность! Как похож Шустов на Алешу Поповича – такие же хитрые глаза и тонкие усики! А Дубов пусть как будто Добрыня, взгляд у него такой же внимательный. Только кто ж будет за Илью Муромца, за старшего, самого могучего?

В дверь постучали – тихо, но уверенно.

– Да-да, входите!

Это был хозяин.

– Ужинать собрали, – оповестил он.

– Да я, вроде бы…

– Никаких! Знаю, растрясло вас в автобусе, да и час поздний. Но чаю выпить обязательно надо, пирога кусок съесть. Аленка моя хорошие пироги печь научилась.

– Аленка…

Лиля медлила, молчала, молчал и Иваныч.

– Она ваша внучка, да?

– Внучка, точно. Аленушка.

– А мне почему-то кажется, – издалека начала Лиля, – мне кажется, она не совсем ваша внучка. Может быть, ее и зовут по-другому, как вы думаете?

Хозяин насупился:

– Чего-то я тебя, милая барышня, не пойму. Ты на что намекаешь-то? Пошли ужинать, все уже за столом сидят…

Дубов, расположившийся во главе стола, похож был сейчас не на Добрыню Никитича, а на замоскворецкого купчика прежних времен. В одной руке у него была огромная красно-золотая чашка, до краев налитая чаем с молоком, в другой он держал ломоть пышного пирога. На пирог Дубов смотрел нежно и явно примеривался: как бы пошире рот распахнуть, чтобы побольше кусочек урвать? Шустову досталась чашечка поменьше, кусок у него был потоньше, и он не столько ел, сколько старательно оттопыривал мизинец и бросал томные взгляды на Нинулю-Алену. Та тоже не сводила с него глаз, но амурные гримасы Альберта пропадали втуне, так как девушка смотрела только на его новую рубашку – переливчато-золотую, отороченную черными кружевами и с какими-то совсем уж невиданными пуговицами, которые ослепительно вспыхивали при малейшем движении хозяина.

– Аленушка, налей-ка и нам чайку. А вы, Аполлон, кушайте пирог.

– Альберт меня зовут!

– Ну, ин так, не обижайся на старика.

– А дедок-то непрост, – шепнул Дубов Лиле, примериваясь к пирогу.

– Челюсть не вывихни.

– А?

– Да нет, ничего. Занятный дед. И внучка у него…

– Что?

– Потом расскажу. Что это?

Это была луна – огромная и желтая, как медный таз. Выкатилась она из-за невидимых гор, вылупилась в окошко, как сплетница-соседка.

– Давайте выйдем на улицу! – взмолилась Лиля, сделавшись вдруг совсем маленькой, и смешной, и трогательной. – Пожалуйста, пожалуйста! Я же никогда такого не видела! Как-ая лунища!

Дубов умилился и закивал. Он готов был даже с пирогом расстаться, только бы ей угодить, вот как все далеко зашло!

– Только ж ведь приехали, – бормотал Иваныч. – И после чаю на воздух не след выходить, сейчас вы разогрелись, раздухарились, а там вмиг прохватит ветерком… Да уж ладно, и я с вами выйду, вам впервой, заплутаете еще в моих владениях…

Он бубнил и долго нашаривал на спинке стула свой аккуратный пиджак, но видно было, что ему приятен искренний Лилин порыв и сам он не прочь прогуляться под луной, похвастаться перед приезжими обустроенным, обихоженным своим земельным наделом. А проще говоря – садом. Но на пороге он обернулся:

– А ты, Альфред, чего ж от товарищей отстаешь? Пошли, пошли, подышишь свежим ветерком. А ты уж, внуча, тут оставайся, постели гостям приготовь!

– Я Альберт!

– Ну-ну, не топорщись… Пошли, пошли… Крыльцо тут, не торопко нужно… – скрипел старик. – Да не торопись вперед батьки, Афтандил!

– Я не Афро… Альберт я! – вскипел Шустов. Кипел он, впрочем, умеренно – очевидно, из уважения к сединам хозяина. А вот на хихикающего Дубова поглядывал очень грозно.

Ночь, давно уже вступившая в свои права, царила над миром безоговорочно и спокойно. Звездное небо настолько приблизилось к земле, что земля, казалось, уменьшилась, сжалась, замерла, словно бы потрясенная картиной, на которую можно смотреть и смотреть вечно. Звезды, невероятно близкие и по-весеннему округлые, пульсировали, как светящиеся сердца, сообщая особую размеренность всем мягким шагам, всем звукам и призвукам этой неповторимой южной ночи. Иваныч зажег фонарик, но тут же прервал ниточку искусственного света – слишком тонкой и жалкой выглядела она на фоне восстающего над горизонтом лунного тела. Луна, по-хозяйски подбоченясь, деловито смотрела на мир с такой уверенностью и силой, что сразу становилось понятно, почему его называют подлунным…

– Я таких никогда не видела, – восторженно прошептала Лиля. – Откуда? Почему у нас она совсем другая?

– Она румяная… – стараясь говорить в такт Лиле, отозвался Дубов и быстренько дожевал какой-то кусочек.

– Как пирог! – не сдержалась Лиля.

– Большая мастерица ваша внучка, – продолжил тему Альберт. – Неужто сама печет?

– Сама, сама… – недовольно заскрипел Иваныч. – Рецепт потом дам, пирожник! Мы тут все рукодельники, домовники, таких пирогов напечем, что чертям тошно станет! Воздухом раздышивайтесь – он здесь целебный, на древесном духе настоянный…

Воздух в ночном саду и впрямь был густым, чуть сыроватым и терпким. Кора абрикосовых деревьев напоминала на ощупь чьи-то морщинистые, но все еще готовые нежно нянчить ребенка руки. Сливы держались кучкой, переплетались и путались в собственных тенях. А вот это деревцо было меньше и тщедушнее прочих.

– Миндальное, – с какой-то особой гордостью вздохнул Иваныч. – Колючка на колючке – а цвести начнет деревцо и… – Ему не хватило выдоха и верного слова, и он лишь покачал головой.

И рядом с деревцом стояла скамеечка – словно нарочно, чтобы со всеми удобствами любоваться на цветущий миндаль. На скамейку присели Лиля и Дубов. Как-то незаметно стушевался странный хозяин, отступил в темноту и Альберт. Лиля с Дубовым остались вдвоем – в темном незнакомом саду, под таинственной луной. Но Лиля не смогла полностью оценить романтичной обстановки – ей помешал некий естественный позыв. Так, кажется, по пути сюда она заметила маленькую будочку… Будем надеяться, это не душевая и не жилище для собаки.