Кларк Смит - Город поющего пламени

Как и в прошлый раз, я ощутил опьяняющее и завораживающее порабощение, постепенное отключение мыслей и чувств, между тем как музыка действовала на мозг, словно неуловимый сильнейший яд. Приняв обычные меры предосторожности, я был меньше подвержен этому влиянию, чем мой спутник, но позабыл о некоторых вещах, в частности о моем беспокойстве, когда Эббонли отказался применить тот же метод защиты, что и я. Я перестал думать о подстерегавшей нас опасности, а если и думал, то как о чем-то отдаленном и не материальном.

Улицы напоминали бесконечный, чудовищно запутанный лабиринт. Но музыка неумолимо направляла нас, появлялись все новые и новые паломники. Словно подхваченные стремительным потоком, мы неслись к своей цели.

Когда мы шли вдоль гигантских колонн вдоль зала, приближаясь к обители пылающего фонтана, я на мгновение осознал нависшую над нами угрозу и снова попытался предупредить Эббонли. Но все мои предостережения и протесты были напрасными: он оставался глух, как механическая кукла, и воспринимал лишь звуки смертоносной музыки. Выражение лица и движения его были, как у лунатика. Даже когда я его схватил и изо всех сил встряхнул, он и бровью не повел.

Толпа паломников была побольше, чем в мое первое посещение. Когда мы вошли, фонтан чистого голубоватого пламени поднимался равномерно и распевал с неистовым жаром звезды, одиноко горящей в ночном небе. Очаровательной мелодией он опять воспевал прелесть кончины в величественных языках Пламени, радость и торжественность мгновенного единения с его примитивной сущностью.

Пламя достигло апогея, его гипнотическое притяжение было почти непреодолимо. Многие из наших спутников не устояли, и первым принесло себя в жертву огромное чешуекрылое насекомое. За ним бросились четыре других существа, принадлежавших к разным эволюционировавшим видам.

Находясь частично в зависимости от музыки и стараясь не поддаться ее смертельным чарам, я почти забыл о Эббонли. И было уже слишком поздно даже для того, чтобы подумать о его спасении; внезапно он устремился вперед огромными прыжками, будто выполняя первые па какого-то священного танца, и бросился вниз головой в Пламя. Огонь охватил его, ослепительно вспыхнул, и — все.

Медленно, словно исходящее из оцепеневших нервных центров, ощущение страха достигло моего сознания, помогая избавиться от опасного месмеризма. Я отвернулся, в то время как многие создания следовали примеру Эббонли, и бросился вон из святилища и города. Не знаю почему, но чем дальше я удалялся, чем быстрее рассеивался мой страх, тем все настойчивее я ловил себя на мысли, что завидую участи моего товарища, что мне интересно, какие чувства испытывал он в тот момент горения в языках Пламени…

Теперь, когда пишу об этом, спрашиваю себя, почему я вернулся в мир людей. Словами невозможно выразить все то, что я видел и узнал, ту перемену, которая произошла во мне в результате действия непостижимых сил, свойственных миру, которого никогда не видел ни один смертный. Литература — лишь тень. Жизнь с вереницей однообразных монотонных дней нереальна и не имеет значения именно сейчас, когда сравниваю ее с дивной смертью, которую мне предстоит познать, тем славным концом, который меня ожидает.

Я не способен бороться с этой музыкой, настойчиво звучащей в моей памяти. Да, кажется, и нет основания для этого… Завтра же вернусь в город…

Даже после того, как я прочитал дневник моего друга Джайлза Энгарта и перечитал его столько раз, что знал почти наизусть, я, Филип Хастейн, все еще сомневался и не понимал, были изложенные события вымышлены или реальны. Путешествия Энгарта и Эббонли в иное измерение, Город Пламени с его необычными паломниками и жителями, самопожертвование Эббонли и возвращение в Город с той же целью самого рассказчика, о чем он намекал на последних страницах своего дневника, — все это было в духе Энгарта, придумавшего, вероятно, нечто подобное в одном из своих фантастических романов, благодаря которым он и приобрел столь широкую известность. Добавьте к этому явно странный и необычный характер самого повествования и вы легко поймете мои сомнения относительно его правдивости.

Вместе с тем оставалось по-прежнему неразрешенная загадка исчезновения двух этих людей. Оба были известны, один — как писатель, другой — как художник; оба жили в полном достатке, обеспеченно, ни в чем не нуждаясь. При внимательном рассмотрении трудно было объяснить их исчезновение, основываясь на менее необычной или экстраординарной побудительной причине, чем та, о которой говорилось в записях. Вначале, как я уже упоминал в начале этой истории, мне показалось, что все дело наверняка задумано как несколько утонченная шутка; но эта гипотеза становилась все более и более уязвимой по мере того, как проходили недели, месяцы, затем минул год, а предполагаемые шутники все не появлялись.

Теперь наконец-то я могу подтвердить правдивость всего, о чем писал Энгарт… и даже более того. Потому что я тоже побывал в Идмосе, Городе Поющего Пламени, и также познал необыкновенную прелесть и блаженство Внутреннего Измерения. И пока видение не потускнело, я обязан обо всем вам рассказать, к сожалению, не совсем умело и простыми человеческими словами, ибо подобного ни я, ни кто-либо другой никогда больше не увидит.

Сам Идмос теперь лежит в руинах; Храм Пламени разрушен до основания, а источник поющего огненного фонтана иссяк. Словно лопнувший мыльный пузырь, Внутреннее Измерение исчезло бесследно в результате большой войны, развязанной против Идмоса Правителями Внешних Владений…

Захлопнув, наконец, дневник Энгарта, я никак не мог избавиться от поставленных в нем необычно острых вопросов. Запечатленные в рассказе и наводящие на определенные мысли картины назойливо и слегка таинственно возникали в моем воображении. Меня тревожила вероятность какого-то огромного мистического значения всего этого, вероятность какой-то космической действительности, покрова которой коснулся рассказчик. Со временем я заметил, что думаю об этом постоянно, что мной овладевает чувство непонятного пленительного восхищения, ощущение, которое не под силу придумать ни одному фантасту.

В начале лета 1939 года, только что закончив свой новый роман, я впервые нашел в себе силы использовать все свое свободное время для осуществления плана, который часто приходил мне на ум. Приведя в порядок все свои дела и дописав незаконченные рассказы и письма на случай, если не вернусь, я покинул свой дом в Оберне якобы на неделю отпуска. В действительности же я ехал в Саммит с намерением тщательно исследовать те места, где, по мнению смертных, исчезли Энгарт и Эббонли.