Лорел Гамильтон - Голубая луна

— Скоро вообще нельзя будет обидеть ни одного монстра в Сент-Луисе, чтобы не пришлось давать ответ тебе, ma petite.

Не знай я его лучше, я бы решила, что Жан-Клод на меня сердится.

Что ж, сегодня я могла его понять.

Личный самолет Жан-Клода походил на яйцо с плавниками. Ладно, он был подлиннее яйца и с острыми концами, но все равно так же хрупок. Я вам не говорила, что у меня небольшая фобия полетов?

Я сидела в шарнирном кресле — с полным поворотом, с откидной спинкой — очень прямо, пристегнувшись ремнем, вцепившись ногтями в мягкие подлокотники, нарочно отвернув кресло от иллюминатора. Все равно эти окна были натыканы в каждой стенке и торчали перед глазами, зато я хотя бы не видела пропасти рядом с собой. К несчастью, самолет был настолько узок, что в иллюминаторах напротив мелькало синее небо и пушистые белые облака. Трудно забыть, что ты на высоте в несколько тысяч футов над землей и тебя отделяет от вечности лишь тонкая пленка металла, если мимо окна все плывут и плывут облака.

Джейсон плюхнулся в соседнее кресло, и я чуть пискнула. Он заржал.

— Не могу поверить, что ты так боишься летать.

Он оттолкнулся ногами и медленно закружился в кресле, как ребенок, попавший к папе на работу. Редкие светлые волосы у него чуть не доходили до плеч. Глаза были светло-голубыми, как небо, в котором мы летели. Ростом он был точно с меня, пять футов три дюйма — коротышка, особенно для мужчины, но ему, кажется, на это плевать. Он надел просторную футболку и джинсы, вылинявшие почти добела. На ногах у него были двухсотдолларовые кроссовки, хотя он никогда не бегал — это я точно знала.

Этим летом ему исполнился двадцать один. Он мне сообщил, что он по зодиаку — Близнецы, и сейчас ему уже по закону можно все. Все — значило для Джейсона многое. Он был вервольфом, но жил у Жан-Клода, служа для вампира утренней закуской или выпивкой на ночь. Кровь оборотня — она покрепче, в ней силы больше. Ее можно выпить меньше, чем человеческой, и чувствовать себя намного лучше. По крайней мере, я наблюдала подобное.

Он соскочил с кресла и присел передо мной.

— Да ладно тебе, Анита. Чего ты дергаешься?

— Оставь меня в покое, Джейсон. Это фобия, логика здесь ни при чем. Словами ты меня не успокоишь, так что отвали.

Он вскочил на ноги быстро, как по волшебству.

— Да это же совершенно безопасно! — И он начал подпрыгивать на полу самолета. — Видишь, он держит.

— Зейн! — завопила я.

Зейн оказался рядом со мной. Он был ростом в шесть футов, длинный и тощий, будто кожи еле-еле хватало закрыть кости. Волосы у него были крашеные, ярко-желтые, как неоновая реклама, подбритые с боков и уложенные жесткими торчащими прядями сверху с помощью геля. Вырядился он в черные виниловые штаны, обтягивающие, как вторая кожа, и такую же жилетку надел на голое тело. Завершали наряд блестящие черные ботинки.

— Звала? — спросил он таким низким голосом, что ушам было больно.

Если оборотень слишком много времени проводит в животной форме, некоторые изменения становятся постоянными. Рычащий голос Зейна и излишне острые клыки в человеческом рту говорили, что он слишком долго пробыл в образе леопарда. Голос еще мог бы сойти за человеческий, но клыки — клыки выдавали правду.

— Убери от меня Джейсона, будь добр, — произнесла я сквозь сжатые зубы.

Зейн грозно посмотрел на коротышку.

Джейсон не отступил.

Зейн сделал два шага, разделявшие их. Они стояли грудь в грудь, твердо глядя друг на друга. Резкий порыв энергии в воздухе, от которого мурашки поползли по коже, ясно давал понять, что это не просто себе люди.

Черт, мне только не хватало драку спровоцировать.

Зейн наклонился к противнику, и низкое рычание послышалось из-за его сжатых губ.

— Мальчики, без драки! — предупредила я.

Зейн влепил Джейсону в губы сочный и мокрый поцелуй.

Джейсон со смехом отдернулся:

— Ах ты, сука бисексуальная!

— Скажите, пожалуйста, котелок обзывает чайник чумазым, — ответил Зейн.

Джейсон осклабился и отвалил, хотя отваливать было особо некуда. Клаустрофобия у меня тоже есть — небольшая. Заработала ее при одном случае во время подводного плавания, и она усилилась, когда я оказалась в одном гробу с вампиром, который мне не нравился. Выбраться я выбралась, но мне все меньше и меньше нравится замкнутое пространство.

Зейн уселся в кресло рядом со мной. Черная кожаная жилетка отстала на груди, открыв серебряное кольцо в соске.

Зейн потрепал меня по колену, и я не возразила. Он всегда всех трогал, ничего личного здесь не было. Многие оборотни особо чувствительны к прикосновениям, будто они действительно животные, а не люди, но Зейн превратил случайное прикосновение в вид искусства. В конце концов я поняла, что он трогает других в качестве маскировочного поведения. Он хотел изображать из себя хищника-доминанта, хотя на самом деле им не был. Он и сам это знал, натягивая на себя маску вызывающей самоуверенности, и очень нервничал, когда ему надо было действовать одному, без поддержки в буквальном смысле слова. И потому я позволяла ему себя трогать, хотя на любого другого уже спустила бы собак.

— Скоро пойдем на посадку, — сказал он.

Руку он убрал — Зейн понимал правила этой игры. Я ему разрешала прикосновения, но не долгие и страстные поглаживания. Меня можно было трогать как четки, которые вертят в руках, но не как подружку.

— Знаю, — ответила я.

Он улыбнулся:

— Но не веришь.

— Скажем так: меня отпустит, когда мы действительно сядем.

К нам подошла Черри — высокая и стройная, натуральная блондинка, стриженная очень коротко, волосы еле обрамляли волевое треугольное лицо. Тени у глаз у нее были серыми, а сами глаза подведены густо черным. И помада тоже черная. Косметика не тех цветов, что выбрала бы для нее я, но зато подходила к одежде. Черные чулки в сеточку, виниловая мини-юбка, черные шикарные ботинки и черный кружевной лифчик под сеткой блузки. Лифчик она надела ради меня.

Сама по себе она, когда не дежурила медсестрой, предпочитала ходить без него. Сестрой она работала, пока не узнали, что она — леопард-оборотень, а тогда она попала под сокращение. Может, там и было сокращение, а может, и нет. Дискриминация по болезни запрещена, но никто не хочет, чтобы больных лечили оборотни любого вида. Считается, что ликантроп не может справиться с собой при виде свежей крови. Действительно, с оборотнем-новичком может такое случиться, но Черри новенькой не была. Она была хорошей медсестрой, а теперь никогда уже ею не будет. Она по этому поводу переживала, и потому превратила себя в шлюху-невесту с «Планеты X», будто хотела даже в человеческой форме дать всем понять: она не такая, как все. Другая. Непохожая. Но беда в том, что она стала выглядеть как тысячи других девчонок около двадцати лет — они же тоже хотят быть непохожими и выделяться.