Татьяна Форш - Цыганское проклятье

– Как тебе это удалось?

– Что именно?

– Получить завещание.

Мне нужно было его разговорить, узнать, что творится за пределами Сухаревки. А в голове билось одно: нужно спасать Марьюшку с ребенком.

– Ты не слушал меня, генерал? Я ведь сказал, что убил ее разлюбезного муженька. Она умоляла не делать этого и подписала все, что я ей приказал. Думала, что после этого я пощажу их, но как же она ошибалась.

Он заметался по комнате. Словно искал что-то. И нашел. Выудил из бара бутылку коньяка и сделал большой глоток.

– Коньяк. Никогда не любил это пойло, – прошипел он. – Но вино ты разлил.

Я невольно посмотрел на то место, где вчера вечером потерял сознание. На полу расползлась неровная темно-красная лужа, что я принял за кровь.

– А где, кстати, моя разлюбезная супружница? Ушла побродить со своим ублюдком? Я ненавидел ее и ненавижу до сих пор. Как вспомню ее покорный взгляд и вечную тоску на лице. Чего ей не хватало, генерал? Я осчастливил ее и не получил даже благодарности! До сих пор не понимаю, почему бабка Евдокия так ее опекала. Когда я пришел и рассказал про то, как ее разлюбезная внучка миловалась в саду черт знает с кем, она очень быстро пошла на все мои условия, лишь бы скрыть позор. Вот только пришлось жениться, что совсем не входило в мои планы, но иначе было бы сложно провернуть эту аферу. Если бы я только знал, что однажды мне достанется все ее состояние, то близко не подошел к твоей вечно ноющей дочурке.

Орлов запрокинул голову, присосавшись к бутылке, и тут я не выдержал. Улучив момент, схватил тяжелый стул и что было мочи ударил его по голове.

Раздался выстрел. На камине вдребезги разлетелась ваза. Он все же успел нажать на курок. Выронив бутылку, Орлов посмотрел на меня мутным взглядом и рухнул ничком.

Я присел рядом и пощупал пульс. Он был жив, что сильно меня огорчило. Но добивать лежачего врага не в моих правилах.

– Матвеич, еж твою душу мать! Живой?

В дверях стоял Степан.

– Я бежал, как мог, только узнал, что Орлов поехал тебя убивать. И тут выстрел. Думал, не успел. Эх, Матвеич, я бы себе этого никогда не простил.

Степан бросился мне на шею и крепко обнял.

– Ты что тут делаешь? – первым делом спросил я. – Уехал же почти неделю как.

– Уехал, – кивнул Степан, – да как сердце чуяло, что не уйдешь ты никуда отсюда. А тут подслушал разговор вон этого. – Он сплюнул на пол.

– Что за разговор?

– С товарищем он своим беседовал. Говорил, что крестьяне за ним, как овцы, идут, и только дай команду, разорвут любого. Орлов ведь не просто так сюда шел. Он знает, что банкам не доверяешь и все дома, в тайнике, держишь. Вот и хотел единолично все у тебя забрать, а тебя самого – к праотцам.

– Ничего он не найдет, Степаша, тайник я уже в другое место перенес. Надежное.

Степан кивнул одобрительно.

В этот момент на полу зашевелился Евгений. И нам со Степаном пришлось его связать. Видимо, коньяк хорошо ударил ему в голову, а я стулом еще помог. Язык у него едва шевелился, но Орлов упорно плевался проклятиями и угрозами. Говорил, что за его спиной стоит огромная сила и в беде его не бросят. Мне надоело слушать, и я заткнул ему рот, чтобы меньше болтал. Степан все порывался добить его, но я не позволил. Нечего грех на душу брать.

– Матвеич, времени совсем нет. Я Феклу с дитем в соседней деревне спрятал, сам вот в город ездил, на разведку, так сказать. Страшное там творится, Матвеич.

– Степан, помоги мне вещи кое-какие собрать, – попросил я.

Нужно было унести хоть что-то. Деньги, облигации, драгоценности – все это я хранил дома. Марье с Алешенькой придется скрываться, и неизвестно, сколько это продлится.

Мы вошли в мой кабинет, и первое, что я увидел, была цыганская икона. Она лежала на полу, поверх разбросанных книг. Не веря своим глазам, я подошел и взял ее в руки. Степан что-то говорил, дергал меня за руку, но я не слушал.

Выстрел, раздавшийся, как гром среди ясного неба, заставил меня вздрогнуть и очнуться.

– Поздно, Матвеич, ничего уже не спасти. Или вернешься за добром своим потом, а теперь бежать надо. Слышишь, стреляют? Это дружки Орлова пришли. Не так уж сильно они ему доверяют, выходит.

Я бросился к окну и увидел во дворе человек двадцать отребья. У каждого в руке был пистолет. Они стреляли в воздух, что было совершенно непонятно. Для чего они это делали? Пытались напугать?

– Сдавайся, гнида буржуйская! – доносилось в окно – Выходи сам, а то силой выволочь придется!

Степан не хуже меня ориентировался в доме, он здесь вырос. Мы успели уйти через черный ход в кухне до того, как мародеры взломали парадную дверь. По пути Степан разбросал вещи, какие успел. Сказал, что так бандиты решат, мол, сбежал генерал и барахлишко свое унес.

Путь у нас был один – в монастырь. Надежда на святые стены, авось и укроют от беды. Вот только бы успеть еще одно дело сделать, прежде чем уехать-то.

Вдоль дороги сплошной черной лентой тянулся лес. Степан подгонял лошадь кнутом, и ей оставалось разве что взлететь, бежать быстрее уже не вышло бы. Я сидел в повозке, устланной сеном, рядом стоял сундук, что хранился в нашей семье еще от прадеда.

– Как ты только догадался, Матвеич, сундук с богатствами своими в сарай перетащить? – стараясь перекричать ветер, надрывался мой конюх. – И ведь пойди догадайся, что под ветошью сокровища прятал. Голова ты, Матвеич, что ни говори.

– Если бы не ты, Степан, ничего бы спасти не удалось. Послушал я тебя, хотя прежде решил, что ты головой тронулся. Ты уж не серчай, пойми меня.

Степан кивнул и замолчал. Еще пару раз хлестнул конягу по крупу, но, видать, понял тщетность сего занятия и только крепче вцепился в поводья.

А я мертвой хваткой держал цыганскую икону. Сам себе пообещал, как все это мракобесие пройдет, отвезу ее к месту, где Дарина погибла. Сколько лет прошло, а я тропку помню, с закрытыми глазами отыщу. Оставлю, и пусть делает со своей деревяшкой что хочет.

Наконец Степан потянул поводья на себя, и повозка замерла на месте. Конюх резво спрыгнул на землю, помог мне спуститься и забарабанил в дверь кулаком: