Роберт Стайн - Лицо

Это слово напомнило мне о моем альбоме. И лице, которое рисовалось снова и снова. Интересно, может быть, Лаура его узнает?

Доктор Сейлс запретил моим друзьям помогать мне вернуть память.

— Она должна восстановиться сама собой, — сказал он. — Не устраивайте Марте встрясок. Все вспомнится в свое время.

Но может быть, Лаура все же даст знать, что этот парень ей знаком.

Съемка проходила хорошо. Я наблюдала за ней, примостившись в уголке студии.

Фотограф оказался маленьким забавным человечком, тощим, как карандаш, с копной белых волос и одетый в полинялый костюм. Он все время разговаривал сам с собой, не смолкая ни на минуту. Поэтому ему даже не пришлось заставлять Лауру молчать.

Снимки предназначались для компании, выпускавшей тенниски. Лауре пришлось сменить их шесть штук. Симпатичная помощница фотографа, которая была ненамного старше нее, для каждого снимка делала ей новую прическу.

Конечно, Лаура выглядела замечательно. Перед объективом держалась совершенно свободно, как будто снималась всю жизнь. И постоянно поворачивалась ко мне, спрашивая:

— Марта, тебе не скучно?

Я отвечала, что мне очень даже интересно. Еще бы — попасть в настоящую модельную студию!

Наконец я повезла Лауру домой. Дождь прекратился, но дорога оставалась такой же заледеневшей. Небо уже стало вечерним.

— Вчера я ходила на вечеринку, — сказала Лаура, зачесывая волосы назад и разглядывая себя в боковое зеркальце.

— А я никак не могла тебе дозвониться, — ответила я. — Все думала, где тебя носит?

— Я была у Гарри Брандта. Его родители ушли, — продолжала моя подруга. — Конечно, не обошлось без скандала.

— И что же произошло? — спросила я.

— Туда пришел Иван, — сказала она, убирая расческу в сумку.

— Правда? — Я поглядела на нее и чуть не пропустила знак «STOP».

— Он был совершенно не в себе, — вздохнула Лаура. — Вылакал столько пива — ты не поверишь.

— Он опять пьет? — Я покачала головой. Мне стало его жалко.

— Так вот, он так напился, что когда начались танцы, рухнул прямо на стол да там и остался. Ребята перетащили его на диван, а он лыка не вязал.

— Да, плохи дела, — пробормотала я.

— Даже не верится, что Иван ухаживал за мной. — Лицо Лауры стало кислым. — И что я в нем нашла? Он полный придурок.

— Адриана говорит, что Иван сходит с ума из-за тебя, — выложила я. — Из-за того, что ты его отшила.

— Вот как? — У Лауры отвисла челюсть, бледные щеки сделались пунцовыми.

— И тебя это совсем не волнует? — спросила я.

— Нисколечко. — Она помотала головой. — Пусть возьмет себя в руки.

Я решила сменить тему:

— Джастина позвонила мне в субботу ночью. Мы долго говорили. Она показалась мне совсем разбитой.

— И что ты ей сказала? — Лаура обернулась ко мне.

— Ничего особенного, — ответила я, сворачивая к ее дому. — А что тут скажешь?

Лаура открыла дверцу и вышла из машины. Но вместо того, чтобы попрощаться, неожиданно нырнула обратно. Я увидела, что ее лицо как-то странно напряглось.

— Марта, — прошептала она.

— Что?

— Будь осторожна с Джастиной. 

На следующий день я нанесла еженедельный визит доктору Сейлсу.

Это моложавый человек с длинными, волнистыми, светлыми волосами и ямочками на щеках. У него широкие плечи и сильные руки. Должно быть, он усиленно тренируется.

Доктор похож больше на серфингиста, чем на врача. Однако он казался хорошим специалистом и очень помог мне.

В его кабинете совсем не больничная обстановка. На стене висит плакат с Джимми Хендриксом. Кушетки нет, а вместо нее два удобных кожаных кресла, стоящих друг против друга.

Доктор Сейлс мне нравится, но я не жду очередного сеанса с нетерпением. Они причиняют мне боль. И не потому, что я боюсь вновь обрести память, а потому, что это никак не происходит.

Когда я говорю доктору, что ничего не вспомнила, мне становится ужасно неловко, будто я его подвела.

Но сегодня у меня было приподнятое настроение. Я едва могла усидеть в комнате для ожидания. Ведь я кое-что вспомнила.

Едва устроившись в кресле, я выпалила:

— Кажется, ко мне возвращается память.

— Правда? — Доктор Сейлс пригладил свои светлые волосы и дотронулся карандашом до блокнота, лежавшего у него на колене.

— Да. Я… кое-что увидела.

Он наклонился ко мне. Его голубые глаза вглядывались в мое лицо так, будто пытались прочесть мысли.

— И что же ты увидела, Марта?

Я тяжело сглотнула. Во рту внезапно пересохло. Пальцы впились в подлокотники.

— Я увидела две хижины. И снег. Он покрывал все кругом. А хижины стояли на холме, на самой вершине.

Доктор кивнул.

А я неожиданно расстроилась.

Не знаю, уж чего я от него ожидала. Что он вскочит и станет обнимать меня? Или бегать и кричать: «Да-да, это чудесно!»

Не знаю. Но все-таки я ожидала большего, чем просто кивок.

— Это хорошо, Марта, — сказал наконец доктор. Потом что-то набросал в блокноте.

— Это настоящие воспоминания? — спросила я нетерпеливо. — Хижины как-то связаны с тем, что случилось?

— А что еще ты видела? — Он как будто не слышал моего вопроса.

Я вздохнула. Почему же доктор все-таки не радуется?

— Что еще было на этой картине? — спросил он тихо, постукивая карандашом по подлокотнику.

Я выложила все остальное. Про Джастину, Лауру и Адриану. Про Аарона и двух других парней. И про то, что не могла разглядеть их лица.

Доктор снова кивнул.

— Так что, ко мне действительно возвращается память? — спросила я нетерпеливо.

— Кажется, да, — ответил он. Я ожидала от него улыбки или какого-то еще проявления эмоций, но не дождалась.

Я понимала, что профессионала должен вести себя именно так. Но мне хотелось, чтобы он поступил хоть немного человечнее. Чтобы помог мне.

— Это обнадеживает, Марта, — сказал наконец доктор и положил ногу на ногу. — Больше ты ничего не видела?

— Ничего, — ответила я, стараясь припомнить. Но видение оборвалось прежде, чем кто-нибудь успел что-то сказать.

— Ой! — вскрикнула я внезапно, вспомнив свои рисунки.

— Что такое, Марта? — Доктор выпрямился.

— Совсем забыла. Я принесла вот это, — ответила я, расстегивая свою сумку и доставая сразу два листа. — Вот. Мои рисунки. Я рисую одно и то же лицо снова и снова. Не знаю почему. Как будто против воли. Вы узнаете этого парня?

К моему удивлению, доктор уставился на лицо во все глаза. У него даже челюсть отвисла.

Он больше не был хладнокровным профессионалом.