Евгения Чепенко - В тени желаний (сборник)

  - Мне принесете все то же, что закажет девушка.

  - То есть ее заказ умножаю на два?

  Я кивнул. И так сказал много. Официантка выслушала сбивчивый монолог моей спутницы, записала и удалилась.

  Я оторвал руку от столешницы, потянулся и убрал с ее лица упавшую влажную прядь волос. Настя замерла, я отнял пальцы, ловя мгновение наслаждения. Она испытала столь же сильные эмоции. Мысли ее разметались, потеряв единый строй. Светлые бабочки в нежной душе стайкой взвились и закружили хороводом. Я подавил стон. Такого блаженства мне не дарил ни один предмет, ни одна природная стихия...

  Я пил кофе и сравнивал свои ощущения с ее. Мои были в сотни раз сильнее. Мы почти не говорили. Мне не требовалось, а она удивительно просто подстроилась под меня. Окружающие с интересом изучали странную пару, считая, что мы не замечаем их взглядов. Хотя девушка и впрямь не замечала. Она полностью отдала свое внимание мне. Она допила чашку и расстроено отодвинула ее от себя. Ей не хотелось уходить или вызывать такси. Она желала остаться со мной. Я снова подавил стон. Если она будет и дальше так думать, то я стану зависим от нее, не смогу оторваться... Уже не мог.

  Официантка принесла счет. Я выудил из кармана пальто недавно положенную туда записку самоубийцы и вложил в папку. Пусть бумажка станет более полезной и в каком-то смысле более ценной. Сумма, полученная от сдачи, по меркам официантки огромна. Она ей нужна.

  Я встал, взял кремовое пальто и помог Насте одеть его. Жажда прикосновений определенно перерастала в зависимость. Мы вышли под дождь. Она подняла воротник повыше. Мы шли медленно к ее дому. Она ежилась от холода, но шаг не ускоряла. Я знал почему и от этого хотел ее всю только сильнее. Во дворе многоэтажки она остановилась. Уловил кислый вкус страха. Поморщился. Она боялась пригласить меня, боялась, что откажу и неверно о ней подумаю. Дождь только усиливался, проливая на нас двоих ведра воды.

  Она по-прежнему боялась. Мне хотелось убрать страх, он мешал, портил все эмоции. Я коснулся рукой ее щеки. По пальцам пробежали тысячи иголок. Как наркотик. Она закрыла глаза, наслаждаясь моим прикосновением. Страх почти исчез, тогда я склонился и коснулся губами губ. Ощутил и свое, и ее блаженство одновременно. Кислота исчезла, остался острый режущий, жгучий вкус желания. Странно безумного желания. Обнял ее, проникая языком в теплый влажный рот. Она таяла в моих руках. В ее голове больше не было осознанных мыслей, только светлое нежное блаженство. Я оторвался от ее губ. Она прерывисто тяжело дышала, легко неуверенно потянула меня к подъезду. Я безропотно пошел следом.

  В квартире было темно, она провела меня в зал, тусклый уличный свет проникал сквозь распахнутые шторы. Я прижал ее спиной к стене, опершись обеими руками по бокам от лица. Хотелось растянуть удовольствие. Под ладонями еле заметно выступал бумажный рисунок. Я медленно склонился и снова поцеловал. И снова все существо затопили ее и мои эмоции. Яркие, жгучие. Я перенес тяжесть тела на одну руку, вторую оторвал от стены и осторожно провел кончиками пальцев по лицу, шее, по шершавой крупной вязке ткани свитера, скрывающего грудь. Прижал ладонь к сердцу, закрыл глаза, ощущая каждый удар. Не выдержал, выдохнул в голос. Настины бабочки запорхали в странном диком хороводе.

  Я оттолкнулся от стены, спустил мокрое пальто с ее плеч, за ним последовал свитер, влажная юбка. Ее смущало, что я не раздеваюсь. Я не хотел пока. Мне нужно больше, дольше, иначе...

  Перенес ее на диван. Касаться хрупкого тела со столь ярким сильным духом было неимоверно восхитительно, восхитительно до боли в костях. Я знал ее желания и последовательно потакал им, выбирая из сумятицы мыслей самое верное на данное мгновение. Слушал, как из ее горла вырываются неосознанные хрипы. Девушка почти мурчала, извиваясь под моими ласками. Наконец, я позволил ей раздеть себя. Позволил себе удовлетворить ее человеческие инстинкты. Она шептала мое имя, кричала мое имя. Мое истинное имя. Я улыбнулся. Я знал, что отныне стал зависим. Зависим от нее. Знал, что ничто сущее не убьет светлых бабочек ее души. Я не позволю.

Жизнь-и-Смерть

Совсем старая миниатюра. Немножко жутковатая. Ограничение по возрасту: 14 лет.

  В каждом городе есть набережная с ржавыми стальными перилами и серым асфальтом. Над головой кружат и дико визжат чайки. Ветер завывает в ушах и поднимает полы плаща. Серое небо нависает над головой, как кусок старой грязной ваты. Привычная осень. Привычный город. Человек в черном привычно стоит, опершись о перила и всматривается в воду.

  Мальчик как все

  Когда-то человек был мальчиком, маленьким и безобидным, любил своих маму, папу и брата... Пожалуй, брата более всех. Мама пахла ванилью и пекла яблочные пироги. Брат ходил в школу. Папа был личностью неординарной. Художник-авангардист. Кто знает, что за человек такой? Мальчик знал. Вечно пьян и рисует на стенах.

  Малыш не водил к себе друзей, потому как в коридоре папа нарисовал мужчину с раздвинутыми ногами, а между ног изобразил телевизор. А потом в зале появились обнаженные женщины. На кухне все те же плоды нестандартной фантазии. Мама гладила сына по голове и объясняла, как должно быть на самом деле. И мальчик понимал, потому что он любил маму, папу и брата. Потом родители развелись. Папа кричал, что старшего сына она не заберет. Так мама и мальчик стали жить вдвоем, теперь друзья приходили к нему часто.

  Художник как папа

  Мальчик вырос и стал юношей. Он все так же любил маму, только теперь еще любил черную одежду, кровавые фильмы и сложную музыку. Папа был художником и юноша им стал, только он не рисовал. Он сочинял песни и играл их, пел охрипшим и срывающимся на визг голосом, ставил спектакли, где обезумевшие люди избивали друг друга до полусмерти, а потом занимались сексом. Это было его творчество, его стихия. Его занимала смерть. А мама его просила получить образование. Юноша получил два. Он стал актером своих постановок и режиссером своих постановок. Где-то в сугробе умер его папа-художник, а в клинике от передозировки брат-художник.

  Жена как мама

  Юноша стал мужчиной. Его поглотила смерть и кровь. Он больше не прятался, пришел новый век, всем стало интересно умирать и смотреть на смерть, на кровь, на секс.

  Он встретил девушку. Она была на десять лет его младше и носила все белое. Он снимал ее в своих фильмах. Она пила кровь, но в ее руках кровь была вином. Она пела с ним песни о тьме, а в глазах сиял свет. И тогда мужчина понял одну вещь - он живой. И он не похож на своего папу и на своего брата.