Дэн Миллмэн - Путь мирного воина(Путь миролюбивого воина)

Когда мне предложили постоянную должность на факультете вольных видов искусств в Оберлинском колледже, штат Огайо, мне показалось, что нам дается вторая попытка. Однако, там, с еще большим усердием, я посвятил себя поискам счастья. Я усиленно занялся преподаванием гимнастики и разработал два курса: «Психо-физическое развитие» и «Путь мирного воина», где нашли отражение некоторые приемы и навыки, которым я научился у Сократа. К концу первого года, проведенного в Оберлинском колледже, я получил специальный грант от колледжа: путешествовать и проводить исследования в выбранной мною области.

После всех перипетий нашей семейной жизни, мы с Линдой расстались. Покинув ее и свою маленькую дочь, я отправился в свои последние, как я надеялся, поиски.

Мне пришлось посетить много мест по всему миру – Гавайи, Японию, Окинаву, Индию и много других мест, где я познакомился с несколькими экстраординарными учителями, школами йоги, боевых искусств и колдовства. Я получил массу опыта, приобрел большие знания, словом все, кроме чувства длительного умиротворения.

По мере того как заканчивались мои путешествия, росло мое отчаяние, вызванное неумолимо возникающими вопросами: «Что такое просветление? Когда я достигну умиротворения?» Сократ говорил мне об этом, однако, в то время я был не способен осознать смысл его слов.

Когда я прибыл в последний пункт своего путешествия, небольшое местечко Каскас на побережье Португалии, эти вопросы стали глубоко и беспрерывно жечь мой ум.

Утром, я проснулся на пустынном берегу, где, пару дней назад, поставил палатку. Мой взор обратился к воде, где прилив поглощал остатки моего замка, созданного мною с большим усердием из песка и палочек.

По какой-то причине, это напомнило мне о моей собственной смерти и о том, что Сократ пытался сказать мне. Его слова и жесты всплывали в моей памяти кусочками, словно остатки моего замка в мелком прибое: «Подумай о своих пролетающих годах, Дэнни. Однажды, ты обнаружишь, что смерь это совсем не то, что ты ожидал; однако, в тот момент, сама жизнь поменяет свое значение. Оба этих явления могут быть чудесными, исполненными перемен; иначе, если ты не пробудишься, они могут оказаться жестоким разочарованием».

Его смех с силой зазвучал в моей памяти. Тогда я вспомнил об одном эпизоде, произошедшем на заправочной станции. Я действовал полусонно; Сократ неожиданно схватил меня и встряхнул. «Проснись! Если бы ты знал, что болен неизлечимой болезнью и тебе осталось совсем недолго жить, стал бы ты терять каждое драгоценное мгновение жизни? Говорю тебе, Дэн, ты действительно неизлечимо болен – твоя болезнь называется рождение. У тебя осталось не больше нескольких скоротечных лет. Ни у кого не осталось! Так что, будь счастлив сейчас, без причины… или ты никогда не будешь счастливым вообще».

Меня начало одолевать растущее чувство какой-то срочности, но бежать было некуда. Поэтому, я остался на пляже, подобно чистильщику песка, который не прекращал просеивать собственный ум вопросами: «Кто я такой? Что такое просветление?»

Когда-то давно Сократ сказал мне, что даже для воина не существует победы над смертью; есть лишь осознание того, Кем, на самом деле, мы все являемся.

Я лежал на солнышке, вспоминая, как чистил последний слой луковицы в офисе Сократа на заправке, для того, чтобы понять «кем являюсь». Я вспомнил об одном из героев романа Сэллинджера, который, увидев, как кто-то выпил стакан молока, сказал: «Словно Бог вливался в Бога, если вы понимаете, о чем я говорю».

Я вспомнил о сне Лао-Цзы:

Лао-Цзы спал и видел сон о том, как он стал бабочкой. Проснувшись, он задал себе вопрос: «Тот ли я человек, который спал и видел себя бабочкой или я – та самая бабочка, которая заснула и видит сон о том, как она стала человеком».

Я гулял по берегу, мурлыкая себе под нос детский стишок:

Однажды, после дневной прогулки, я вернулся к своей палатке, укрытой за камнями, достал из рюкзака книжку, которую купил в Индии. Это был грубый английский перевод духовных легенд и сказок. Листая страницы, я наткнулся на историю о просветлении:

«Миларепа повсюду искал просветления, но не мог найти ответа… до тех пор, пока однажды не повстречал старого человека, медленно идущего по горной тропе с тяжелой ношей на плечах. Немедленно, Миларепа почувствовал, что этот человек знал разгадку, которую он так упорно искал на протяжении многих лет.

«Старый человек, скажи, пожалуйста: что такое просветление?» (enlightenment – просветление, облегчение. прим. переводчика)

Старик улыбнулся, сбросил ношу с плеч на землю и выпрямился.

«Да! Я понял!» – закричал Миларепа, – «Спасибо тебе, старик. Однако, будь добр, ответь на еще одни вопрос. Что происходит после просветления?

«Улыбнувшись, старик опять поднял свой мешок на плечи, поправил его и пошел своей дорогой».

В ту ночь мне приснился сон:

Я был в темноте у подножия великой горы, разыскивая под каждым камешком драгоценный алмаз. Долина была покрыта мраком, и я не мог отыскать свою драгоценность.

Потом, я посмотрел на сияющую вершину горного пика. Если мне суждено найти свой алмаз, то он мог находиться только там, на вершине. Я отправился в изнурительное путешествие на вершину, растянувшееся на долгие годы. Наконец, я достиг цели своего путешествия. Я стоял, купаясь в ярком свете.

Сейчас, моему взору ничего не мешало, однако алмаза нигде не было. Я посмотрел на долину подо мной, откуда я начал свое восхождение много лет назад. Только тогда, я осознал, что алмаз был всегда со мной, даже там внизу, и его свет всегда блистал. Только глаза мои были закрыты.

Я проснулся посреди ночи, под сияющей луной. Воздух был теплым, а окружающий мир безмолвным. Слышались только мягкие, ритмичные звуки прибрежных волн. Мне послышался голос Сока, хотя я знал, что это только воспоминание: «Просветление, Дэн, это не приобретение; это осознание. И когда ты пробудишься, изменится все и ничего не изменится. Если слепец поймет, что может видеть, изменится ли мир?»

Я сидел и смотрел на серебряный лунный свет на море и далеких горах. «Что это он говорил такое о горах, реках и поисках?» «Ах, да», – вспомнил я:

«Сначала, горы – это горы, а реки это реки.

Затем горы– это уже не горы, а реки – уже не реки.

В итоге, горы становятся горами, а реки реками».

Я встал, промчался вниз по берегу и нырнул в темный океан, заплыв далеко за линию прибоя. Когда я прекратил грести, внезапно, под ногами, я почувствовал какое-то существо, подкрадывающееся ко мне из черных океанских глубин. Что-то приближалось ко мне очень быстро: это была Смерть.

Я бешено замолотил руками, направляясь к берегу, и упал, задыхаясь, на мокрый песок. Маленький краб прополз у меня перед носом, а набегающая волна похоронила его в мокрый песок.

Я поднялся, обтерся и переоделся в сухое. Собрав вещи под светом Луны и одев на плечи рюкзак, я сказал себе:

«Лучше никогда не начинать; но, начав, лучше закончить».

Пришло мое время возвращаться домой.

Когда реактивный самолет приземлился на посадочную полосу Аэропорта Хопкинса в Кливленде, я ощутил нарастающее беспокойство по поводу моего брака и дальнейшей жизни. Прошло более шести лет. Я чувствовал, что повзрослел, но не стал мудрее. Что я мог сказать своей жене и дочери? Увижу ли я Сократа вновь… и если да, то, с чем мне идти к нему?»

Линда и Холли поджидали меня, когда я вышел из самолета. Холли подбежала ко мне, вереща от восторга, и крепко обняла меня. Мои объятия с Линдой были нежными и теплыми, но без настоящей страсти, словно объятия двух старых друзей. Было очевидно, что годы и жизненный опыт повели нас в разных направлениях.

Линда отвезла нас домой из аэропорта. Довольная Холли сладко спала на моих коленях.

Как я узнал, Линда не страдала от одиночества в мое отсутствие. Она нашла друзей… и близость. Так получилось, что, вскоре, после моего возвращения в Оберлин, я повстречался с особенным человеком – студенткой, молодой обворожительной девушкой по имени Джойс. Ее подстриженные черные волосы свешивались прямо на ее милое личико и ослепительную улыбку. Она была невелика ростом, но полна жизни. Меня, словно магнитом, тянуло к ней, мы проводили каждую свободную минуту вместе, гуляя и разговаривая по окрестным паркам. Я мог говорить с ней так, как никогда не мог говорить с Линдой…, не потому, что Линда была неспособна к пониманию, но потому, что ее интересы и путь лежали в другой жизненной сфере.

Джойс окончила университет весной. Она хотела остаться рядом со мной, но я чувствовал долг перед своей семьей, и нам, с грустью, пришлось расстаться. Я знал, что никогда не забуду ее, но моя семья должна была оставаться на первом плане.