Алекс Сидоров - Люфтваффельники

Голос комсорга Филина периодически тонул в восторженных и мечтательных репликах курсантов, рассматривающих загорелые женские прелести и комментирующие те или иные позиции.

Выполняя свой патриотический долг по идейному воспитанию курсантской братии, Серега был лишен приятной возможности лицезреть обнаженные женские тела, причем, во всех откровенно-головокружительных подробностях.

На центральном развороте этого замечательного журнала находилось огромное расчудесное фото очаровательной блондинки, с воздушно-объемным начесом на прелестной головушке, с ярко накрашенными губками и бархатисто-загорелой кожей, у которой из одежды были лишь разноцветные гетры выше колен для занятия аэробикой (в те времена архимоднючее увлечение). Эта соблазнительная любительница аэробики с весомыми аргумента не менее 5-го номера занимала позицию… мммм… «а-ля-кревет», «доги-стайл» или если чисто по-русски — «раком», кому как будет угодно. А сзади, обхватив ее за талию своими волосатыми и мускулистыми руками, трудился раскачанный мачо — очевидно, личный тренер по аэробике, проводящий дополнительное занятие с отстающей спортсменкой?! Все может быть, не так ли?!

И вот на фоне этой соблазнительно-живописной картины, от вида которой у всех присутствующих в аудитории курсантов (за исключением комсорга Филина, естественно, который тупо подпирал трибуну и листал обрыдлые газеты) перехватило дыхание, а с губ синхронно сорвался не то крик отчаяния, не то завистливый стон.

— На его месте должен быть я!

…наш общепризнанный и бессменный «генератор» сногсшибательных и гениТальных идей, ЕвГений Ящиков неожиданно выдал очередную эпохальную идею.

— Мужики! А давайте…?! Давайте, Серега Филин будет читать заголовки статей и передовицы газет, как реплики и названия к данной фотке. Мы еще в школе нечто похожее делали, когда в КВН играли. Было смешно…

И понеслось! Комсорг Филин громко и внятно озвучивал название очередной статьи, а остальные курсанты дружно пялились на цветное фото с блондинкой в гетрах и раскачанным мачо…

«Генеральный секретарь лично приветствует победительницу социалистического соревнования Ивановского текстильного комбината!»

«Перестройка и ускорение в действии!»

«Критика отстающих выходит на новый уровень!»

«Гласность постепенно набирает обороты!»

«Тревожный инцидент на советско-китайской границе!»

«Город N готовится к рождению миллионного жителя!»

«Позор и всеобщее презрение расхитителям социалистической собственности!»

«Повсеместно внедряются новые методы управления!»

«Торжественное награждение доярок колхоза «Путь Ильича»!»

«Вызов на соц. соревнование нашел правильный отклик!»

«Достойный ответ агрессору!»

«Инициатива снизу повсеместно приветствуется!»

«Сделаны правильные выводы на конструктивную критику!»

«Демарш неофашистов в Западном Берлине!»

«Елизавета—II посетила бывшие английские колонии».

«Необоснованные волнения профсоюза «Солидарность» на вервях в Польше подавлены силами народных дружин!»

«Недружественный жест Сальвадора с адрес Никарагуа!»

«Массовые беспорядки на улицах Лондона!»

«Ущемление прав и свобод в странах Северной Америки!» и т. д. и т. п.

Каждая реплика комсорга Филина, зачитывающего очередную передовицу газет, сопровождалась взрывом гомерического хохота. Увлекшись незамысловатой игрой в образы, мы потеряли чувство реальности. А зря! Ведь сразу за стенкой нашей кабинета была преподавательская кафедры ППР.

Дверь в аудиторию неожиданно открылась, и вошел преподаватель «Истории КПСС» майор Мочалкин — убежденно-фанатичный марксист-ленинец, не иначе. Хотя по нашему непредвзятому разумению — явный идейный показушник и просто неприятный тип.

Молниеносная попытка заныкать драгоценный журнал под парту успеха не имела. Нас банально застукали…

В течение получаса желчный политрабочий гневно потрясал в воздухе, свернутым в плотную трубку журналом «Плейбой» перед нашими бессовестными лицами. Майор Мочалкин клеймил нас позором, выносил мозг, тщательно пилил и резал вдоль, поперек и по диагонали… Визгу от него было как на пилораме.

— Как вам не стыдно?! Вы же поддались на западную пропаганду о сладком образе жизни, подрывающую устои социалистического государства в частности и коммунистической идеологии в целом. Это же форменный разврат! Вам — комсомольцам и кандидатам в члены КПСС недопустимо проявлять идейное малодушие и моральное разложение… Курсант Филин?! Ёпт, образцовый комсорг и допустил такой вопиющий факт политической близорукости?! Вы предатели! Да-да-да, вы все — предатели высоких идеалов марксизма-ленинизма! Это вам так не пройдет, обещаю!

Майор Мочалкин размахивал журналом как острой шашкой. И если бы мы были белогвардейскими офицерами, то наши буйные головушки уже давно покатились бы под его ноги, без вариантов. А пока слюна и желчь обильно летели в нашу сторону с перекошенных губ возмущенного майора.

— Сержант!

Валера Гнедовский незамедлительно показал свое наличие.

— Сержант! Доложите командиру роты о данном факте аморально-идеологического безобразия! А я изымаю данную подрывную литературу, заброшенную в нашу страну нелегальным образом, для передачи ее в политотдел училища. И запомните, у вас у всех будут колоссальные неприятности. Для начала я лично обеспечу вам проблемы при сдаче учебных дисциплин на нашей кафедре. Вы еще побегаете с пересдачей… Ух! Я вынесу вопрос на ученый совет кафедры с ходатайством перед партийной организацией училище образцово наказать всех и каждого, кто посмел прикоснуться к этой мерзости! Всех! …и каждого!

Ядовитая слюна обильно пенилась и текла в три ручья по выбритому до синевы подбородку откровенно истерящего политрабочего, накручивающего самого себя, дополняя безумный блеск в глазах, помноженный на праведный гнев образцового борца за светлое будущее пролетариев всех стран на планете Земля и ее ближайших окрестностях.

Громко хлопнув дверью, майор Мочалкин наконец-то удалился из учебного кабинета. Паники среди курсантов не было. Было единодушное желание максимально сдемпфировать возможные последствия, и постараться увильнуть от гарантированного наказания. Толпа обиженно загудела.

— Не, ну не мужик, что ли?!

— Да какой там мужик, импотент и политическая проститутка, как говаривал В.И.Ленин.

— Ну и чего будем делать, парни?!

— А чего?! До окончания самохи еще час…

— Вот идиоты, «учительская» за стенкой, а мы ржали как табун жеребцов перед кобылами.

В коридор учебного корпуса как самый маленький и незаметный был послан Саня Полимонов, типа на разведку. Официальная легенда прикрытия — в туалет, пописать. Через пару минут Полимон вернулся.

— Дверь открыта, в щель посмотрел. «Мочалка» в преподавательской один, сидит за столом и журнал наш листает. Глазенки горят, ручонкой за промежность себя периодически лапает и в ширинке штанов чего-то тискает?! Чуть ли не кончает, удот. Морда красная, слюнка течет как у кобеля перед случкой.

Сержант Гнедовский вскочил со стула, и нервно постукивая карандашом по своим передним зубам, обратился к Саньке.

— Полимоша, пошлындай в коридоре, а?! Похоже «Мочалка» — дежурный препод и всяко-разно должен по классам пройтись, самоху проверить, расход личного состава переписать. Не с «Плейбоем» же пойдет?! Как только выползет из «учительской», умыкни журнальчик, а?! Сашок, вся надежда на тебя! Сделаешь?!

Курсант Полимонов, осознав о грузе ответственности, свалившейся на его тщедушные плечики — спасение всего личного состава 45-го к/о от грандиозного и бессмысленного порева, причем на всех уровнях — от комсомольской и партийной организации, так и гарантированных «бананов» на экзаменах, важно надул щеки. Старательно ломая голос на авторитетно-уверенный басок, Полимон небрежно пробурчал.

— Сделаем! За своих парней рискнуть — святое дело!

Саня Полимонов начал прогуливаться по коридору учебного корпуса, совершая возвратно-поступательные движения от аудитории до туалета и обратно. Причем его маршрут пролегал в непосредственной близости от полуоткрытой двери «преподавательской».

Томительное ожидание растянулось минут на 20-ть, пока не вернулся наш разведчик-диверсант-добытчик.

— Ну?!

— «Мочалка» вышел на проверку, а дверь на ключ запер. «Плейбой» положил в ящик стола, второй сверху, правая тумба. Стол у окна, но дверь заперта…

Сержант Гнедовский прищурив глаза, быстро спросил.

— Окно открыто?!

— ХЗ?! Наверное, жара ведь…

Полимон еще не закончил фразу, как Валера Гнедовский скинул поясной ремень с тяжелой бляхой и шагнул на подоконник открытого окна.

Мы не успели ахнуть, как Валера уже стоял на тонком в полкирпича парапете по ту сторону окна и цепко держался за карниз. Лелик Пономарев только успел выдохнуть.