Antrekot - Сумчатые баллады

Застава на желудочно—кишечном тракте

Квинсленд. Маленькая придорожная забегаловка. Место общественного пользования. На стенах — плакаты.

Плакат первый: «МОЙ — БОЛЬШЕ ТВОЕГО»

К сведению читающих, эти водители меряются не физиологическими параметрами и не размерами грузовиков… а объемами накоплений. Это реклама пенсионного фонда.

Но это — преамбула. А амбула — вот она.

Нет, это не рекламный плакат инквизиции. И не способ проверять качество продукции местных ресторанов. Это предупреждение о том, что с 1 декабря 2007 года в штате совершенно, то есть полностью запрещено водить грузовик под воздействием наркотических средств. Совсем—совсем. И марихуану нельзя, и амфетамины — и даже экстази. Не ешь, дружок, лицензию потеряешь.

И, чтобы уже совсем было ясно, внизу жирным шрифтом:

«Если ты употребляешь наркотики за рулем, ты выехал из ума.

Потому что ЭТО ПЕРЕБОР».

И, в общем, с этим утверждением нельзя не согласиться. Но нельзя и не подумать, что австралийцы все же — дальние и размытые — но потомки англичан. И иногда это проявляется. В том числе, и при выборе формулировок.

Перевод. Звонят ветеринару: собака, 16 лет, уже два дня не ест и вообще совершенно апатична. Ветеринар долго и подробно опрашивает о состоянии, а потом интересуется «Кошка в доме есть?» Хозяева пришли в некоторое недоумение, решили, что чего—то не поняли, и затребовали переводчика. Естественно, по телефону.

— Кошка у вас есть?

(Недоуменно)

— Есть, но к ней она тоже апатична, собака. Игнорирует.

— Корм для кошки покупаете?

— Да… А…

— Консервы кошачьи есть?

— Да.

— Дайте ей баночку.

— Но зачем?!

— Дайте баночку.

Открыли, вывалили в миску. Привели собаку.

— Ой, ест. — пауза, — Ой, метет…

Съела все, вылизала миску и бодро процокала на задний двор кроликов гонять.

Ура.

— Доктор, а что это было?

— А чем вы ее кормили последнюю неделю?

— Ну, сухим кормом, кашей…

— Если меня неделю кашей кормить, — со злобой говорит ветеринар, — у меня тоже будет апатия.

Занавес.

По дороге из Сиднея в Москву случилось заночевать в Сеуле — рейсы сдвинулись. Поселили меня в гостиницу — большую, хорошую. Выдали номер — большой, хороший. Сказали, что в номере — беспроводная связь. Пытаюсь настроить. Ничего. Еще раз — ничего. А работать же надо… Звоню вниз. Не работает, говорю. Сейчас, отвечают, пришлем.

Жду системщика. Открывается дверь, входят журавлиным клином пять лиц разного пола в костюмах разного пола. Здороваются коротким кваканьем и начинают разбирать на молекулы меня, мой кпк, номер и всю окружающую среду. Разобрав, и не обнаружив помехи, зависают. Отвисают, звонят вниз. Радостно квакают и строем сообщают мне, что все в порядке, просто при регистрации мою сложную фамилию слегка переврали, потеряли букву. Это, говорят, не сбой системы, а человеческая ошибка. И клином улетают в теплые края. Вероятно, пытаются быть японцами.

Работаю часа два, понимаю, что голова кончается. Звоню вниз, прошу разбудить в 8.30. Падаю. Всплываю — в номере все залито солнечным светом, на часах 11 с копейками. Звоню вниз, интересуюсь, как у них с чувством времени. «Да знаете, — отвечают мне, — у вас же рейс в 17, выписываетесь вы в 14.30… горничная на вас посмотрела и сказала, что вас не надо будить».

Спускаюсь вниз, в ресторан, завтракать. Кашляю на ходу. Ко мне тут же подлетает официант с кувшином воды со льдом. Смотрит на меня и, ни говоря ни слова, убегает обратно. Однако. Через секунд пятьдесят появляется снова с огромным чайником и высокой керамической чашкой. И наливает мне чаю. Видимо, посмотрел на меня, послушал и решил, что мне не нужно воды со льдом. И что будить меня тоже не надо…

Окончательно же меня добил сотрудник гостиницы, вылетевший за мной к автобусу со словами «Вы там в номере оставили какие—то бумаги, вы точно уверены, что они вам не нужны?»

Как—то вечером идем мы себе компанией из клуба обратно на работу и трындим. Трындим, естественно, по английски, потому что на втором языке межнационального общения разговаривает только половина присутствующих, и естественно громко, потому что из клуба. А навстречу нам движется в клуб по сложной траектории какой—то совершенно пьяный «красношеий» — то бишь житель глубинки в особо крупных размерах. И, естественно, тормозит, пытаясь понять, как проложить между нами маршрут. Озирает тухлым взглядом наш… действительно впечатляющий в смысле пестроты этнический состав — и рявкает на всю улицу, мол, совсем пропал Сидней, не город, а черт знает что такое… куда ни сунешься, везде эти чертовы… — и мы уже хором ждем слова «вог», обозначающего всяких «понаехавших», — а гражданин тычет пальцем в Кита Макленнона и завершает тираду громовым «чертовы помми!». — то бишь англичане — те, которые с островов.

И гордо сворачивает на мостовую.

Знаете ли Вы, как врач—индус назовет медбрата, который не проверил, сработала ли местная анестезия? Поясню: о том, что она не сработала, врач узнал в процессе изъятия из пациента цилиндрического куска ткани 3 на 5 мм. Узнал по поведению пациента.

Ответ. По—всякому назовет. Но вот на хорошем хиндусском слове Bakland! (с ударением на второе а) пациента пришлось обездвиживать (по причине хохота). Доктор потом смущенно объяснял, что оно значит «идиот». Пациент до сих пор пребывает в сомнении. Хотя ассистент определенно баклан.

Открывается дверь.

Заходит коллега, милая дама Пенни. С вопросом:

— А вот когда делаешь субтитры для глухих, а говорящий экает и мекает — то эканья и меканья вставлять надо?

— Если время есть, надо.

— Прекрасно, а…

Открывается дверь.

Заходит коллега, милая дама Клодия. С вопросом:

— Я вот в задумчивости. Если в видеомагнитофон попал хомяк, что делать? Жать на «извлечь» или нет?

— А это в каком фильме? — любопытствует Пенни.

— Да почем я знаю, какой это был фильм, его все равно хомяком заело… Может, его разобрать?..

— Хомяка?

— Фильм?

— Магнитофон.

— Да, — говорю, — и лучше у мастера. Вот тут телефон, у них контора неподалеку и опыт есть, они пару лет назад хорька из видеомагнитофона же вынимали, частично.

Дамы кивают, уходят — и еще полчаса жужжат в коридоре о том, как хорек мог попасть в видеомагнитофон хотя бы частично. Как, как. Заполз.

Тетушка Эмилия пьет у нас чай и смотрит телевизор. В телевизоре стреляют.

— Совершенно невозможно. — говорит она, — как ни включишь, все какое—то безобразие. То беглый огонь не пойми кого по не пойми кому, то пицца рекламная сама к человеку в машину лезет — представляете себе состояние чехлов после этого —, то Дэвид Аттенборо со своей китовой порнографией. Я бы на месте китов — и вообще всех — уже в суд на него подавала за потерю удовольствия от жизни. Только соберешься спариться — так тебе мало что кинокамерой лезут в самое оно, так еще и комментируют…

Поздно вечером в субботу звонит коллега, переводчица с арабского.

И сходу спрашивает: «Что делать, если пойманная мышь не влезает в мышеловку?»

Я (совершенно обалдев от постановки вопроса): А что в мышеловке?

Она: Задняя часть. Вся передняя торчит наружу.

Я: А каких размеров мышеловка?

Она: 5 на 8… сантиметров.

Я: Это не мышь!

Она: Как не мышь? Она же серая, с хвостом, глазки—бусинки, морда острая… ну точь—в—точь мышь.

Я: С хвостом?

Она: Да!

Я: Хвост голый или пушистый?

Она: Пушистый…

Я: Далия, это не мышь, это поссум, выпусти его немедленно. И впредь если пойманное в мышеловку не помещается — выпускай.

Она — повторила алгоритм и повесила трубку.

В общем… не только японцы не учат биологии.

Жили—были в Синих горах три девушки из племени Катумба — Миини, Вимла и Гуннеду. И были они прекрасны собой, добры, во всех делах умелы — и одного только не могли решить люди: кто из сестер лучше. А отец их был могущественным колдуном. А еще говорят, что около их долины обитало страшное чудовище, Баньип — хотя так эту историю рассказывают не все.

Слава о трех красавицах прошла по всем Синим горам — и по обе стороны гор. А надо сказать, что в соседнем племени, с которым Катумба насмерть враждовали, было три брата—охотника — красивых, смелых и добычливых. И как—то увидели они сестер — а те заметили их. И вскоре три брата пришли ночью и украли девушек. И говорят, что Миини, Вимла и Гуннеду не подняли при том никакого шума и шли за похитителями очень быстро. Поутру их отсутствие заметили, племя бросилось в погоню. Догнали похитителей уже почти на земле соседей и браться позвали на помощь своих. Начался бой — а девушки оказались в самом горячем месте и вот тогда… но другие говорят, что тогда как раз ничего еще не произошло, а вот когда из земли полез разбуженный всем этим безобразием Баньип, тут отец девушек и выбрал самое сильное заклинание и бросил им в дочерей, превращая их в камень, чтобы чудовище не могло причинить им вреда. В любом случае, дрались там еще долго — то ли с похитителями, то ли с чудовищем, то ли все на всех. А когда дым осел, то оказалось, что отца нет. Одни рассказывают, что погиб в бою, другие — что был съеден чудовищем, третьи — что, уводя Баньипа от людей, отец девушек превратился в лирохвоста, а потом не смог вернуться обратно в человеческий облик. Но так или иначе — а заклинания того больше никто не знал и девушки так и остались стоять на обрыве каменными: прекрасные, коричнево—рыжие Миини, Вимла и Гуннеду. И стоят до сих пор.