Михаил Жванецкий - Южное лето (Читать на Севере)

– Да.

– На улице старайся не дышать.

– Хорошо.

– Местные лекарства ни в коем случае.

– Я знаю…

– Ну иди! Мы не забудем тебя.

В Одессе в трамвае:

– Вы выходите на следующей?

– А это тебя не касается!

– Так я выхожу.

– А это меня не касается!

Одесса. Спасательная вышка. По радио всё время говорят: «Шлюпка номер 99, шлюпка номер 99, немедленно вернитесь».

Тут один инструктор другому: «Слушай, у нас же всего 70 шлюпок…»

Тот же голос: «Шлюпка номер 66, шлюпка номер 66, что там у вас случилось?»

В Одессе на толчке идёт, хромает.

– Почему вы хромаете?

– Одна нога короче на пять тысяч.

Она деньги в туфель положила.

Лето. Одесса. Аркадия. Жара. И, конечно, горит пирожковая, ибо количество пирожков, жаренных в одном и том же масле, перекрыло все рекорды. Канцерогенные вещества не выдержали своего скопления и взорвались. Пирожки летали, как шрапнель. В белых халатах чёрного цвета суетились пирожковницы и верещали давно забытыми девичьими голосами.

Зрители заполняли первые ряды. Через каких-то 40 минут под овации подъехали пожарные, каждое их движение сопровождалось аплодисментами. Большое удовольствие вызвало сообщение старшего, что у них нет воды, и они под аплодисменты и крики «браво» потащили куда-то шланг. Зрители советовали туда же тащить пирожковую. Наблюдать такую сцену одному было крайне неловко, и народ побежал за женой с криком «подождите секундочку».

Особенно живописен был старший огнетушитель, ввиду жары находящийся в верхней брезентовой робе и чёрных сатиновых трусах «верность». Зрителям импонировали его невысокая скорость и попытки отвернуть вентиль.

Действия пожарных в стороне от огня наконец закончились, и они стали приближаться. На пожаре наступил момент, который так ценят шашлычники: то есть пламени уже нет, угли чуть подёрнуты пеплом. В общем, те, кто жарил на шампурах помидоры и колбасу, облизывались. Когда в стволах появилась вода, уже и угли остыли, и все побежали смотреть, как двое пьяных под ударами волн взбираются на вертикальную скользкую стену.

В Одессе очень благодарный зритель. Что делать, если в городе такая скука, а театр Сатиры себя не оправдал.

Как сказала тётя:

– Все мужчины немного отрицательные.

Настоящий одессит даже пение заменяет жестикуляцией.

Нельзя в Одессе строить высотные дома.

Нельзя наши дворы рассматривать сверху.

У нас двор – это семья.

Там свои перемещения, свои переговоры, своя кухня.

Когда двор привык – втащили утром, вытащили вечером.

Кто-то закричал от боли, кто-то – от страсти.

Кто-то просушивает, кто-то проветривает.

Мы вообще в трусах ходим.

Нельзя на это всё сверху смотреть.

Мы стесняемся.

А кто-то не дошёл до туалета. Мало ли…

Сверху чужие.

Я не хочу, чтоб они мой ковёр рассматривали.

Я хуже скажу: мы спим во дворе.

Не только ночами.

Ещё на это смотреть сверху!

Вообще кому приятно, если на него смотрят сверху вниз…

Наш город построен так, что всё на уровне земли.

Чуть богаче – чуть повыше.

На веранде.

Мы будем защищаться…

Купим большие зеркала…

Направим в окна.

Посмотришь свысока – ослепнешь.

Это наш ответ снизу.

Вниманию туристов!

Четвёртая и пятая группы – изберите главного и идите отсюда к чёртовой матери!

Мой друг Аркадий очень умён.

Пришла девушка чинить слуховой аппарат для бабушки.

Девушка была очаровательной.

Мой друг был виртуозом.

Он починил аппарат специально на два дня.

В четверг к шести мы ждали её снова.

Он ремонтировал.

Я говорил.

После третьего свидания мы пошли в ресторан.

– Алло! Марк Абрамович! Зайдёт Гриша, дайте ему в морду! Хорошо? Заранее благодарен.

Вежливость в Одессе: сосед вошёл без стука и передал раскрытую телеграмму, которую взял у почтальона во дворе.

– Дядя Миша, вы ещё растёте или уже стареете?

Кто-то ловит рыбу, кто-то ловит дичь, кто-то ищет грибы.

Этот ищет деньги – и находит дичь, грибы и рыбу.

– Ух, жара! Градусов тридцать пять.

– А ветерок есть? Я спрашиваю, есть ветерок?

– Ветерок?.. Пожалуй, есть…

– И прохладный?

– Кто?

– Ветерок прохладный, так ведь?

– Да. Ветерок, пожалуй… Прохладный… Пожалуй…

– Что значит, пожалуй? Прохладный или нет?

– Да… Прохладный, пожалуй.

– В общем, холодный ветерок?

– Да, вроде бы холодный ветерок.

– Довольно сильный?

– Ну…

– Что – ну?.. Довольно сильный?

– Да, сильный.

– Холодит?

– Да… Вроде… Холодит…

– В общем, прохладно.

– Да, прохладно…

– Подмораживает чуть.

– Малость, да. Подмерзает.

– Ледок-то уже есть?

– Да. Лёд есть.

– Холодно?

– Холодно.

– И ветер?

– И ветер!

– Завывает?

– Воет!

– Кошмар.

– Да.

– Нельзя на улицу выйти.

– Ну, если тепло одеться.

– Всё равно невозможно.

– Да.

– Замерзают все.

– Да.

– Птицы падают.

– Ужас!

– У тебя щёки побелели.

– Да ты что?.. Я побежал.

– Куда?

– На улицу. Согреться. Там плюс тридцать пять.

– Туп, но внушаем. Оставь взнос в партию.

В Одессе зубные протезы ставят под наркозом.

Народ просыпается чёрт-те в чём.

Один выскочил в золотых зубах.

Оперный певец.

Ему теперь его репертуар буквально не по зубам.

Что петь?

Ни классику.

Ни современность.

Только в Среднюю Азию.

Так там оперы нет.

И снять нельзя.

Еле от наркоза вылечился.

Теперь на вокзале носильщиком сверкает.

Живёт лучше, чем в театре.

Толкает и поёт…

Спрос огромный.

Улыбка под лунный свет попала.

К цыганам прибился.

В таборе поёт.

Танцы освоил…

Отсидел.

Вернулся.

Золото полюбил.

Уважают.

В Одессе полно кафе.

– Так что, все сыты?

– Нет.

– Странно…

– Да…

Мой друг в Одессе пришёл домой в шесть утра.

Тихонечко стал раздеваться.

Но жена-то проснулась:

– Аркадий, ты что, только что пришёл?!!

– Ты с ума сошла, я иду за молоком для ребёнка.

Оделся и ушёл.

В Одессе в старое время, то есть в советское время, мы что-то у кого-то отмечали за праздничным столом.

Компания – человек десять.

Часть сидела на кушетке.

А за их спиной пара спала под покрывалом.

Были на пляже.

Выпили.

И спали мертвецки.

И вдруг в разгар веселья они зашевелились.

И очень бурно.

И очень громко.

Со стонами и криками.

С воплями:

– Тебе хорошо?

– Мне хорошо!

Или они нас не видели.

Или они думали, что мы думаем, что мы их не видим.

Чёрт-те что!!!

За спиной.

Вместо того чтоб заглушить их, все замолчали.

А они – яростно и тяжело дыша…

Мы, которые сидели на кушетке, не могли удержать рюмку.

Меня била в спину чья-то нога или голова.

Ужас! Стон! Стыд!

Мы, как нас учили, не замечали.

Но как ты не заметишь ногу на своём плече?

Кто-то перекошенно процедил:

– Вот такая любовь!

Под крики:

– Не так! Нет, так! Левее! Вот так! – мы выскочили с рюмками.

Я думаю, какое это было противное и старое советское время.

Кто сейчас на это обратит внимание!

Я уже тогда понял – это гости из будущего.

Я вчера видел раков по пять рублей.

Но больших.

Но по пять рублей…

Правда, большие…

но по пять рублей…

но очень большие…

хотя и по пять…

но очень большие…

правда, и по пять рублей…

но зато большие…

хотя по пять, но большие…

а сегодня были по три,

но маленькие, но по три…

но маленькие…

зато по три…

хотя совсем маленькие…

поэтому по три…

хотя маленькие…

зато по три…

то есть по пять… но большие…

но по пять…

но очень большие.

А эти по три,

но маленькие,

но сегодня…

А те вчера по пять…

но большие… но вчера…

но очень большие,

но вчера, и по пять, а эти сегодня,

но по три,

но маленькие,

но по три. И сегодня.

А те были по пять,

но вчера,

но очень большие,

то есть те были вчера по пять и очень большие, а эти и маленькие, и сегодня, и по три.

Вот и выбирай,

по пять, очень большие, но вчера,

либо по три, маленькие, но сегодня… Понял?

Не всё, но понял… Но не всё… Но всё-таки понял…

Хотя не всё, но сообразил, да?

Хотя не всё сообразил, но сообразил.

Хотя не всё.

Уже три – надо бежать…

Но некуда… В том-то и всё дело…

Граждане, если хотите спросить вопрос, можете спросить, а пока прослухайте объявление.

– Чего это они всю Одессу перекопали?