Михаил Жванецкий - Южное лето (Читать на Севере)

Каждый кирпич в моём доме – ваш аплодисмент.

Дом красивый.

Стоит на ваших руках.

Пока ещё пустой. Я сижу наверху. Передо мной моё Чёрное голубое море. Внизу – крики, наверху – чайки, дельтапланы, вдали белеет парус одинокий, ещё дальше – Лузановка, порт Южный. Передо мной мотается профессура, гружённая луком, картошкой, черепицей, плиткой. Из Стамбула замурзанные учёные волокут мешки в Одессу.

То не люди, то пароходы.

«Академик Курчатов».

«Профессор Келдыш».

Пассажирский флот продали за долги, остался научный, и профессура возит.

На вопрос, что меня связывает с Украиной, хочется ответить: «А что вас связывает с родителями?» Откуда я знаю? Что-то связывает.

Вот похож – во-первых.

Потом это – характер южный, такой же психованный, но не злой.

Кушать любит то, что они: борщ, селёдочку, кашу гречневую с подливой и котлеты. Вареники с картошкой и лучком и тоже с гречкой. Колбасу кровавую, жаренную в собственном жиру. Рыбку небольшую, чтоб на тарелке – и хвост и голова, а не кусок фюзеляжа.

Одессу люблю, Киев люблю. Днепропетровск уважаю. Это же надо – столько вождей за такой период. Ялту люблю. Севастополь, Харьков, Донецк.

Выходишь на сцену – и не надо ничего объяснять.

И никто не просит помедленнее.

Он быстрее – они быстрей.

Это ж спасение. Я ж своей Одессе так благодарен за свою скороговорку. Потому и уцелел. Живо бы шею свернули.

Читаешь – все хохочут, начальство никак меня притормозить не может. Не понимает.

– Что, вы говорите, он только что сказал?

А там уже другое пошло.

– Да постойте, вот я не про то, что сейчас, а что предыдущее было? Это он про кого? Не пойму ни черта.

И слава богу, выступление китайского сатирика перед Советской страной.

Ещё и с акцентом, ещё и скороговоркой, ещё и с намёками.

Тьфу ты господи!..

Такие были времена. Единственное, в чём сходство, – раньше во Львов не звали и сейчас не зовут. Но, видимо, по разным причинам.

А помидоры? Нигде в мире нет таких помидоров, как микадо.

А абрикосы?

А сливы?

Нет. Капитализм, конечно, продвинутый строй, но помидоров таких там нет, и абрикосов, и слив. Они там твёрдые и круглые, чтоб машина их убирала и ела.

А клубника ихняя?

Если я сяду есть ихнюю клубнику в первый ряд, весь симфонический оркестр встанет и уйдёт, невзирая на Владимира Спивакова.

Что ещё меня связывает с Украиной, кроме еды, моря, воздуха, юмора… Видимо, люди, с трудом живущие на её земле.

Мы же не уехали в Москву когда-то сами. Нас же выгнали. Карцева, Ильченко и меня.

Тут такие ребята руководили – не спасёшься. И стали мы искать в Питере, в Москве. Нашли целую одесскую колонию – «одеколон», образовали Всемирный Клуб Одесситов.

И теперь куда бы мы ни перемещались по всему земному шару – мы в пределах Всемирного Клуба Одесситов.

Как встретишь человека, который на каждом языке говорит с акцентом, который, перед тем как обратиться, стукнет в живот, а после того, как выскажется, толкнёт в спину – это член нашего клуба.

А кто ещё вслед красивой женщине будет смотреть с таким огорчением, что всё ясно? И что возраст… И что внуки… И что дети… И что не догнать… Хотя если б она дала слово сказать… Просто так… Она была бы моей через 35 минут.

Это член нашего клуба.

Клуб только узаконил своих. Первые члены клуба появились 205 лет назад и размножились по всему миру.

Что связывает меня с Украиной?

Как люди здесь живут, вы знаете лучше меня.

А хоть дурная, но стабильность.

Хоть партий много, а фашистов нет. Войн нет.

Не мешало бы личностей ярких побольше, так их недаром Москва забирала, да и Киев не жалел.

А что Одесса, что Киев – поднимаются потихоньку, сам видел.

Конечно, хорошо бы большую Родину восстановить. Но вряд ли кто за это проголосует.

И я перелетаю, как птица.

На Украине напишу, в России почитаю.

И счастлив бываю.

И не ядовит.

Оттого, что не унижен.

И не озлоблен.

А полон сочувствия.

Мне очень нравятся люди, которые тревожно говорят.

Внезапно среди тишины звонок.

– Алло! Алло! Алло! Алло! Миша? Миша?

– Да! Да!

– Алло! Алло! Миша? Это Миша?

– Да, да. Это я.

– Я был у твоей мамы. Алло! Миша, как ты меня слышишь?

– Хорошо.

– Алло!

– Да!!!

– И я тебя хорошо… Алло! Алло!

– Да! Да!

– Я был у твоей мамы, Миша.

– Ну что там?.. Умоляю!

– Алло, Миша?.. Слушай меня внимательно. Не перебивай. Алло! Ты молчишь?

– Я не перебиваю… Говори.

– Миша… Только что я был у твоей мамы.

– Ну?! Что случилось?!

– Алло!

– Да!!!

– Я не собирался. Я случайно зашёл. У неё не работает телефон, и она это знает. В общем, Миша, я не хотел тебе говорить…

– Что? Что? Умоляю… Я умоляю…

– Напиши ей.

– Как она?

– Хорошо… Всё в порядке. Алло!

– Да. (Рыдает.)

– Как у тебя?

– Хорошо. (Рыдает.)

– Так вот, если включили телефон, я сейчас ей позвоню и скажу, что у тебя всё хорошо.

– Нет! Нет!!!

– У тебя что-то случилось?

– Нет! Нет!

– Тогда я ей позвоню.

– Нет! Не звони! Именно ты не звони!

– Почему ты разволновался? Там всё в порядке. Алло! Алло!

– Иди, иди, иди! Не звони мне больше! Я тут у твоей знакомой был. Она сказала, чтоб ты подох, и просила позвонить.

– Я ей сейчас позвоню.

– Только сначала сделай, что она просила.

Спасибо моему факультету в составе дорогого моему сердцу ОИИМФА.

Я пришёл к вам в 51-м, ушёл от вас в 56-м.

Ушёл в порт, в КБ, и думаю, что эти четырнадцать лет были в основе всей моей жизни.

Какое счастье, что таких, как я, не принимали на судомех.

Плавал бы, возил ковры и колотушки, и мне бы казалось…

А на механизаторском мне ничего не казалось, и я стремился.

Рядом были Боб Тимченко, Пека Даен, Алик Бергер, Ольгерд Метус, Саша Полторабатька, Жора Сакулин и великая профессура во главе с Небесновым, Кобусом, Саковичем, Златкиным!

И хоть работа механиком ремстройконторы и сменным механиком второго района порта не требовала этих знаний, ты чувствовал себя интеллигентом на 890 рублей старыми.

А ещё были вечера отдыха на нашем факультете, куда ломился весь город и лингвин (это иняз).

Спасибо моему факультету!

Куда бы я ни приезжал с концертами, двадцать и тридцать лет спустя, если встречал выпускника ОИИМФА, был и кров, и дом, и ночь воспоминаний.

Поздравляю.

Помню.

И люблю.

Ваш в архивах и наяву

Жванецкий

И вот снова собралась наша компания. Невзирая на расстояния, невзирая на убеждения, невзирая на материальное и семейное положение.

Уходящий год был потрясением для всех и многообещающим для населения.

Обещали все. Это был лучший по обещаниям год. И, как сказал Гарик: «Но так хочется поверить, так хочется поверить – в последний раз».

Да, Гарик. На этом и построены Кузбасс и Магнитка, Освенцим и Днепрогэс. Мы поверили в следующий год.

Не будем надеяться на что-то большое – вроде общего счастья.

Будем рассчитывать на что-то мелкое и твёрдое. Толя купит велосипед. Ира залатает крышу. Митька поймёт математику. Я ещё чем-нибудь вас рассмешу. На остальное заработаем. В последний раз предлагаю надеяться на себя. Будем счастливы снизу. Тогда смена властей не будет так радостна и так трагична.

А пока подумаем о себе.

Злой не бывает счастливым.

Добрый не бывает одиноким.

Умный не бывает красивым.

Может быть, эти причины… у каждого…

За Новый Одесский Новый Год!

За подъём пресмыкающихся!

За вскакивание лежащих!

За рывок нерешительных!

За многообещающую встречу жён моряков с курсантами высшего мореходного училища!

За этот вечер встречи четырёх поколений в каждом доме на спуске к морю!

За поцелуй молодости!

За крепкую руку старости!

За наслаждение этой старостью и возбуждение этой молодостью!

За общее движение от пения и танца к чтению и уму!

И как только каждый вдруг станет доволен своим результатом, от общего результата вздрогнут все!

И стол будет как сейчас.

И мысли о еде только во время еды.

И наши женщины будут не только украшать, но и двигать нами, разыгрывая тончайшие шахматные партии, вдвойне сложные, ибо им ещё надо внушить нам, что это придумали мы, чтоб потом сказать: «Ну, это ж ты так хотел».

С нашим счастьем!

С Новым годом!

Когда на дворе плюс пять, а на душе плюс восемнадцать. Твои восемнадцать. Твоя молодость и надежда!

И бог с ним! Бог с ним! Бог с наступившим Новым годом и этим всеобщим женским днём!

Надпись на фотографии:

«Это я стою на берегу океана в кожаном пальто и шляпе.

То красное вдали – моя машина.

Эта женщина в белом – я с ней танцевал.

На термометре плюс пятьдесят два.

Вода холодная.

Покажите соседям.

Гриша».

Одесская литература – богатое мышление и бедный язык.