Наринэ Абгарян - Манюня пишет фантастичЫскЫй роман

— Надо, чтобы бурчал, а не урчал, — объяснила она, — «бурчит» звучит страшнее, так?

— Аха, — выдохнула я. — Вообще-то, Маньк, когда ты говорила про синктомы, ну, там, про пятки чешутся или живот бурчит, у меня все так и было.

— Да? — оживилась Манька. — А ну-ка ложись на мою кровать. Ну как? Пятки чешутся?

Я пошевелила пальцами на ногах и крепко прислушалась к пяткам. Они у меня мигом зачесались.

— Чешутся, — жалобно протянула я.

— Ага, — оживилась Манька, — а живот бурчит?

Я открыла рот, чтобы сказать «нет», но мое «нет» затонуло в воистину катастрофическом урчании, которое издал мой живот!

— Да что за наказание такое! — запричитала я.

— Ничего, Нарк, не бойся, мы тебя мигом вылечим. Ты, главное, скажи: тебя тошнит?

Ну и как вам это нравится? Стоило моей подруге спросить, тошнит меня или нет, как меня мигом затошнило. Я свернулась калачиком, горестно подтянула колени к груди и обхватила их руками:

— Тошнит, ага!

Манька вывела в тетрадке «тошнит» и озабоченно уставилась на меня.

— А голова болит?

— Болит! — заплакала я.

— Все синктомы как от пурдикулеза! — покачала головой Манька. — Пойдем вызывать скорую.

— Какую скорую? — испугалась я. — Никакой скорой мне не надо, я без скорой выздоровею. Обещаю.

— Какая же ты трусишка! — погладила меня по голове Манька. — Ну ладно, раз ты так боишься скорой, давай дождемся, пока твой папа вернется с работы, и спросим у него, чем тебя лечить надо. Думаю, марганцовогого отвара будет достаточно.

— Это что за отвар?

— Сама не знаю. Что-то на марганцовке, горькое и противное, — обнадежила меня Манька, вывела под симптомами заболевания «лечить пративным атваром марганцовывым», вырвала листок, сложила его и убрала в карман брюк. — Теперь главное — дождаться дяди Юры. Потому что если ты не дождешься и так умрешь — мы тебя вжисть не вылечим!

Ждать взаперти очень скучно, поэтому мы решили спуститься вниз и посмотреть, как обстоят дела с мясом. На обед сегодня предполагалось наше самое любимое-прелюбимое блюдо — говяжьи антрекоты «по-бердски». С гарниром из риса.

— Это хорошо, что вы пришли, поможете мне, — обрадовалась Ба. И пока мы с Маней перебирали рис, Ба хорошенечко отбила молоточком мясо, аж так, что оно из маленьких квадратиков величиной в спичечный коробок превратилось в тонкие большие лепешки. Потом она посолила лепешки и поперчила свежемолотым черным перцем. Далее сбегала в курятник и устроила скандал курам, чтобы они оперативно снесли пару-тройку свеженьких яиц. Вернулась с победой, разбила яйца в миску, тщательно взбила вилкой. Распустила в большой чугунной сковороде столовую ложку топленого масла, кинула туда несколько неочищенных зубчиков чеснока и, обмакивая мясо в яичную смесь, быстро обжарила его с двух сторон. Вытащила из сковороды антрекоты, отварила на том же масле с дольками чеснока круглый краснодарский рис, отключила конфорку, обратно обложила рис мясом и прикрыла крышкой.

Все!

Теперь, пока мясо и рис пропитывались взаимным ароматом, нужно было быстренько помыть помидоры-огурцы, достать из рассола белую головку брынзы, ополоснуть ее под проточной водой и нарезать на ломтики, нарвать с грядки букет разнотравья, и чтобы обязательно много базилика — дядя Миша очень любит базилик. Зелень с грядки пахла невообразимо аппетитно — так и хотелось зарыться в нее лицом и вдыхать вкусно-пряный запах.

К Дядимишиному приезду стол был полностью сервирован. Поэтому, когда раздалось воинственное кряхтение Васи, мы в полном составе выскочили на веранду и оттуда в нетерпении наблюдали, как герой дня воюет со своим строптивым железным конем, чтобы как-то припарковать его на заднем дворе. Потом мы прыгали вокруг дяди Миши, обнимали его, и целовали, и говорили, что он настоящий умничка-разумничка, а Ба прослезилась и снова стала рассказывать про мальчика Яшу, но теперь уже вспоминала конспективно, потому что рис с мясом остывали.

А когда дядя Миша уехал после перерыва обратно на работу, мы пошли к нам. Ба не терпелось обстоятельно обсудить с мамой сегодняшнюю новость, а мы с Маней горели желанием дождаться моего папу и вылечить-таки пурдикулез. Правда, после обеда все синктомы прошли, и я Мане честно призналась, что у меня больше не урчит в животе и не чешутся пятки.

Манюня сначала расстроилась, а потом снова воспрянула духом.

— Там посмотрим, — обрадовала она меня. — Пурдикулез — такое заболевание, что после обеда исчезает, а потом возвращается. Но ты не волнуйся, хоть здоровье у тебя и не очень, но пурдикулез мы тебе обязательно вылечим!

Домой мы не пошли, остались во дворе. Нужно было найти Каринку и рассказать ей о страшной напасти, которая постигла меня. Найти сестру в нашем просторном дворе легко и просто — надо просто идти на шум. Так уж сложилось исторически, что в эпицентре любого мало-мальски уважающего себя шума всегда находится моя сестра.

Вот и сейчас, безошибочно вычислив, что крики и ор раздаются из-за дальних гаражей, мы пошли в том направлении. Чем ближе мы подходили к гаражам, тем явственнее становились голоса.

— Ааааааа, — орал Рубик, — аааааа!

— Тридцать девять! — считала Каринка. — Сорок!

— Поклянись, и она тебя отпустит, — раздавались взволнованные голоса детворы.

— Ааааааа! И! — упрямо на одной ноте орал Рубик. — Дураааа!!!

— Сорок три! Сорок четыре! — звонко чеканила сестра.

— Бьет она его, что ли? — дернула меня за рукав Манька.

Мы побежали. Надо было остановить Каринку, пока она не убила Рубика с концами. Потому что Рубик хоть мальчик и противный, но все равно его жалко. Пусть живет.

Сначала мы наткнулись на заплаканную Маринку из тридцать восьмой.

— Что тут творится? — выдохнула я.

— Поделом ему! — разревелась Маринка еще пуще.

— Вижу, что поделом. А чего натворил-то?

Маринка не успела ответить, детвора расступилась, и мы наконец увидели, что же такое ужасное вытворяет Каринка с Рубиком. В принципе, ничего ужасного она с ним не вытворяла, просто завернула руку за спину и не отпускала. Рубик всячески лягался и пытался вырываться, но Каринка сильнее закручивала ему руку, и тогда Рубик начинал выгибаться и орать: «Ааааааа! Дура!»

— Пятьдесят! — немилосердно отсчитывала Каринка. — Пятьдесят один. Оторву руку!

— Ааааааа!!! Все равно клясться не буду! Ооооооо!

Пока продолжались пытки, Маринка быстренько рассказала нам, что же учинил этот зловредный мальчик. Оказалось, что Рубику сегодня «поделом» уже третий раз. Сначала он, не заметив, что Каринка буквально рядом, выглядывает из беседки, обозвал нехорошим словом Ритку из тридцать пятой. Возмездие не заставило себя долго ждать — сестра покалечила Рубика, не отходя от беседки. Потом он из чистой зловредности продырявил гвоздем колесо Маринкиного велосипеда, и его покалечил Маринкин брат Сурик. Но Рубик не испытывал никаких угрызений совести, более того — он убежал к себе домой и стал выкрикивать с балкона, что завтра продырявит и второе колесо. Тогда Маринка пришла с челобитной к Каринке, и сестра постановила пытать Рубика, пока он не поклянется, что продырявливать колесо не будет. И теперь она выкручивает ему руку, а он, паразит такой, не сдается.

Мы уважительно уставились на Рубика. Нет, жалеть мы его не жалели. Жалеть такого противного мальчишку себе дороже, все равно он жалости не понимает и завтра обратно выкинет какой-нибудь зловредный номер. Но упертость его вызывала у нас толику уважения. Надо же, ему руку выкручивают, а он не клянется! Мы бы давно уже сдались.

Видно было, что стойкость Рубика импонирует не только нам. Остальные дети тоже притихли, и даже Маринка перестала плакать и тихо взвизгивала, когда Каринка особенно сильно выкручивала Рубику руку.

— Ну что? — спросила Каринка. — Не будешь клясться?

— Нет! — взвыл Рубик.

— Тогда иди отсюда, — вдруг сказала сестра.

— То есть как это иди? — Рубик удивленно уставился на свою мучительницу.

— А вот так. Иди отсюда, мне надоело тебе руку выкручивать! А будешь нарываться — дам в лоб!

И Рубик, потирая руку, пошел через толпу детворы, и все расступились, чтобы дать ему пройти.

— Молодец, Каринка, — сказала девочка Света из восьмой квартиры, — не отрывать же ему руку, раз он такой дебил?

— Ну! — хмыкнула сестра. — А вообще-то он крепкий парень, просто дурак.

И, рассерженная на себя за такое непозволительное проявление эмоций, она в сердцах пнула камень.

— А я заболела смертельной болезнью! — решила утешить сестру я.

— Какой такой смертельной болезнью? — оживилась Каринка.

— Вон, — Манька достала из кармана сложенный вчетверо листочек, — тут все в подробностях написано. Ждем твоего папу, чтобы вылечить ее.