Мария Штейникова - Кошка Фрося и другие животные (сборник)

– Еще раз скажешь, что я гений, я тебе сыром в морду дам.

Ну, он успокаивается секунд на двадцать и по новой. Я уже смотрю на него и стараюсь представить, что он радио. Ему же не бьют сыром в морду, хотя с другой стороны, радио можно тупо выключить. А экстраверты вроде моего мужа выключаются только в том случае, если у них рот занят. Но это всегото два занятия, и часто отвлекать ими не получается. Жалею, что муж не играет на кларнете, как Вуди Аллен. А мог бы, и национальность позволяет.

Бабулечка тоже экстраверт и может часами разговаривать по телефону. Или звонит и говорит:

– Чо не звонишь?

Я говорю:

– Руки мерзнут разговаривать, и я тебе час назад звонила.

Она говорит:

– У меня уже полчаса простой, мне срочно надо снять это напряжение. Давай я с тобой поговорю, чтобы тебе было не скучно идти.

А я интроверт, само собой. Говорю:

– Ну, давай, расскажи, как сходила на «Рябину».

Это у меня тайный прием такой. Можно вообще не слушать и ничего не говорить. Только реагировать на вопросительные интонации.

Нет, бабулечка у меня женщина шикарная и муж очень хороший. Мне повезло. Вот моя тетка выходила замуж тринадцать раз официально. А неофициально не знаю сколько. Бабулечка ей говорит:

– Ты бы не могла хоть не с каждым в ЗАГС-то ходить?

А тетка отвечает:

– А я и не с каждым.

Бабулечка тоже всю жизнь работала с людьми и почти всегда на трех работах. Несмотря на такую обширную занятость, бабулечка доставляла меня в ясли только к обеду и на карете «скорой помощи», поскольку с утра выпускала на рейс шоферов «неотложки». Иногда она кого-то подменяла в ЖЭКе, и мы могли шикарно подкатить к воротам яслей на помойке. Забирала она меня, когда я уже сидела со сторожем. У меня в связи с этим переживанием даже появилась мечта – стать сторожем. На заре своей карьеры я ее даже воплотила. Как же это было прекрасно – спать за деньги.

Уже почти ночью бабулечка забирала меня от сторожа, и мы ехали шикарно «фестивалить» на служебной «Волге» какого-нибудь главврача, который ласково называл бабулечку «Аннушка», а она в ответ заливалась богатым смехом. Когда «фестивальное» горячительное кончалось, мы ехали на чем-нибудь в Красный Крест. Там в шифоньере, пахнущем старой фанерой и забродившими мятными леденцами, стояла двадцатилитровая бутыль самогона.

Часто бабулечку вызывали на работу, и она, оставив меня шикарно проводить время со своими друзьями, ехала подрабатывать машинисткой судмедэкспертизы в морг. Глубокой ночью она меня забирала, мы шли домой, смотрели в небо, и она рассказывала про Большую Медведицу и про Вселенную в целом.

Утром я заставала бабулечку в уборной, говорящей по телефону деловым и значительным тоном:

– Да, Виталий Иванович, я сейчас в исполкоме, да. Очень занята. Я вам брякну позже, хорошо? Как Фаечка? – смягчала она голос. – Дай бог вам здоровья, Виталий Иванович, до свидания, мой хороший, до свидания.

Сегодня все как-то странно. Началось с того, что мне приснился Карл Маркс. Ждали еще какого-то Харитонова, но интрига не разрешилась – Харитонов не пришел. Под утро пришла SMS от бабулечки: «Марея, я ср». Ну, я в панике перезваниваю. Оказывается, что она сегодня средне себя чувствует. Спрашиваю, как дела. Она рассказывает историю про то, что ее выгнали из клуба пенсионеров. Из-за пустяка. Укусила за ногу какую-то старуху. Как пояснила бабулечка – в игре.

– Дуры набитые, – рокотала она в трубку, – ни ума, ни фантазии!

В уме и фантазии бабулечки никто никогда не сомневался. Не представлялось возможности.

– Сегодня с трёх до пяти у меня окно, – говорит бабулечка, – и я намерена мстить. Позвоню Петруше (единственный дед в клубе), приглашу на рюмочку. Как твой?

Я говорю:

– Прекрасно, третьего дня его чуть кухней не прибило.

– Хуевина ты от часов, Марея, – говорит бабулечка. – Только-только замуж удачно вышла. Подкрашиваться-то не забываешь?

Нет, я сегодня точно какая-то странная. Как будто не я это. Пошла даже посмотрела на себя в зеркало, и почему-то вспомнился смешной случай. Едем с друзьями в гости в область. Толстенький нелепый автобус набит телами, мехами, сумками, раздражением. Шофер, не желая задерживаться на очередной остановке, наблюдая битву за место среди тел, плюет в салон:

– У «Родины» выходят?

Мы, не сговариваясь, хором:

– Нет, уродины едут дальше!

Я сегодня гриб. Кошка Фрося согласна. Приходила с утра по груди потоптаться, так была обозвана слоном-пылесборником и высажена восвояси. Пришлось обидеться, срочно меня забыть и пропасть. Ушла через телепорт в иные миры. Только хвост из-под кресла торчит. Не пролезает уже, что ли? Или перевес и хвост пришлось оставить?

Еще сегодня шпица зову только по национальности – шпицем. Знаю, некрасиво, но грибам можно. У бабулечки есть чайный гриб, и она его любит, меняет ему воду, чаем и сахарным сиропом подкармливает. Разговаривает с ним, потом пьет его. Говорит:

– Хочешь?

Я говорю:

– Друзей не пью.

Бабулечка говорит:

– Смотри сама, девка, тебе жить. Гриб – он и по углам не ссыт, и двери спальни по утрам не вышибает. И вкусный, зараза.

Бабулечка умеет разговаривать по-древнему, и это во мне все всколыхивает. И мне сразу кажется, что она царь-грибница, а я из нее в пятисотый раз прорастаю и каждый раз удачно.

А еще меня все нашли. Я счастлива. Начальник говорит:

– Это я! Если бы не я, ты бы не…

Мама говорит:

– А я знала, что ты гений! Это было ясно уже на стадии родов. Трое суток доставали, наверное, мозг удачно повредили.

Бабулечка смеется:

– А помнишь, ты диктант писала в первом классе? И написала: «Ёжик попил молока и ссыт». А я в школу ходила с учительницей разбираться и увела у нее мужа. Вот смеху-то было!

Бабулечка много любила, но не ждала милости от природы, поскольку ВСЕГДА была женщиной шикарной. Все мужья у нее были трофейные. Последний муж хоть и был уведен бабулечкой в степи, не был конем вольных кровей. От тоски по седлу и недоуздку он начал «присаживаться на банку».

Вообще, бабулечка наполовину святая, наполовину… не святая. Святость в ней просыпается тогда, когда ее лучшая нижняя половина начинает томиться волей. И тогда ее самоотверженность теряет пределы. Она готова на все, чтобы спасти мужа от самой себя.

Итак, муж пил. Делал он это глупо и, по бабулечкиным меркам, недостойно. Он прятал бутылку в унитазный бачок и систематически ходил к ней прикладываться. Отправив мужа за чем-то в магазин, бабулечка начала операцию по освобождению.

– Марея, поди сюда, детка, – услышала я.

Бабулечка стояла со шприцем наперевес. Зная нравы этого места, я попятилась.

– Марея, – мелодично засмеялась бабушка, – достань бутылку из бачка, ты повыше будешь. – Светлый ее взгляд не обнаруживал опасности. Заполучив бутылку, бабулечка через шприц ввела в нее какое-то вещество. – Слабительное, – пояснила она деловым тоном и затянулась «бакланкой».

Мама говорит:

– Пральна, а я своему предпоследнему, пока вещи собирал, вообще машину молотком разбила. Чтобы уж наверняка.

Кошка Фрося всегда уходила внезапно, так же, как и появлялась. Забирала она всегда только то, что приносила, – свою шикарную шубу. Надевала ее, красила губы перед зеркалом и уходила. Молча, легко, вдруг. Без записок и долгих выяснений отношений. Потому что время.

Мама активно галлюцинирует. Мама хочет в Лондон, но маме закрыли выезд. Поэтому план такой – мама летит в Лондон через нас. В Москве мы грузим ее в машину и по пути в Италию забрасываем в Белоруссию. Там мама берет вокзал, телефон, телеграф и в костюме боеголовки отправляется в Киев. В Киеве у нее припаркован самолет в Лондон. В Киеве ее будет ждать ОН – обезумевший от страха потеряться пятидесятитрехлетний мужчина, пребывающий в своей галлюцинации, которая в сочетании с маминой дает шестилетний запал их отношениям.

Ариша говорит:

– Посмотрите, как послушно Ева лежит у меня на плечах.

Кошка Ева, с доминирующим видом возлегая на Аришиных плечах, победоносно оглядывает территорию. Ева управляет миром, Ариша управляет Евой. Фросе кажется, что она сошла с ума.

Ксюха говорит:

– Я решила. Я много думала. Чуть с ума не сошла.

– Ты права, ты должна работать, – говорю я.

– Я должна работать, – говорит Ксюха.

– У тебя есть план «Барбаросса», – догадываюсь я.

– У меня есть план «Барбаросса», – говорит Ксюха.

Мы сходим с ума на брудершафт.

Лена в душе колобок.

– Все, – говорит Лена, – все, я ушла. И на этот раз точно насовсем. Точно-преточно.

Лена отправляет очередную SMS о том, что она ушла, и уже почти умерла, и даже не зовет на похороны. И мы дружно в сто пятьдесят шестой раз галлюцинируем на эту тему.

Мама говорит:

– Я буду общаться с ним только после пересадки мозга. И вообще, я от него ушла, снова навсегда. Вот только в Лондон слетаю и буду отползать.