Александр Покровский - А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2… -

Капитан третьего ранга Хурькин – тертый, в общем-то, калач, незаметненько уходит с КПП, где и происходит встреча возвращающихся из увольнения и, обойдя казарму, в которой на втором этаже живут выпускники, натыкается на самодельную люльку, висящую в метре над землей.

Стропы этой самой люльки прикреплены к пожарному стволу, свешивающемуся как раз со стороны второго этажа.

Не задумываясь (плохо думается, будучи Хурькиным, капитаном третьего ранга и дежурным одновременно), он садится в люльку и дергает стропы.

Люлька начинает медленно подниматься, сверху слышен негромкий смех и разговоры о том, о сем.

Когда люлька доехала почти до окна гальюна и полуголые курсанты увидели в ней не очередного своего товарища, полупьяного, а дежурного по факультету, они просто отпустили все и бросились наутек.

Дежурный капитан третьего ранга Хурькин с замечательным ускорением устремился вниз.

При ударе о землю у него изменился прикус.

На флоте все чего-то представляют.

Артисты потому что.

Это чтоб нас дома не застали. Приходят тебя всем селом трахать, а ты не в себе.

И реагируешь неадекватно.

Не поймешь тебя, то ли ты здесь, то ли уже отлетел.

Потому и веселы мы.

Вот иду я в штаб, а вокруг как вымерло, ни одной живой души, даже вороны не летают. Иду и вижу: навстречу мне знакомый командир БЧ-5 перемещается. Видно, он только в штабе побывал, потому что идет и руками что-то в воздухе делает, будто сам себя убеждает.

Он с соседнего борта и мы с ним час назад на пирсе виделись, но тут же никого, и вот я ему кричу, за километр, изображая счастье:

– Ой! Кто это? Кто это там такой хорошенький?!! Кто это такой чистенький?!! Такой бодренький?!! Наверное, он умненький!!! Видно, не сидится умненьким!!! Не сидится хорошеньким!!! Веселеньким не сидится!!!

А он останавливается и мне орет:

– Не может быть?!! Саня!!! Ты еще живой!!! Потрогай при мне у себя что-нибудь!!! Сильней!!! Это точно ты?!! Боже ж ты мой!!! Вот повезло-то!!!

И так каждый день.

Командующий славился особым человеконенавистничеством. Он мог устроить разнос по самому невинному поводу. Особенно его раздражало, если у кого-то настроение было отличное или же чудесное.

У самого командующего настроение всегда было либо поганое, либо поганнейшее.

И тут он встретил старшего лейтенанта, призванного из запаса на несколько месяцев. Тот всем говорил: «Здравствуйте!»

Войдет куда попало и говорит: «Здравствуйте!» – и при этом лицом просто сияет.

Это не могло продолжаться до бесконечности. Их встреча должна была состояться, и она состоялась.

– Здравствуйте! – сказал он в штабном коридоре командующему, лучшим словом у которого всегда было слово «хуй».

Командующему показалось, что он ослышался.

А старлею показалось, что его не услышали и поэтому, расплывшись от удовольствия, он еще раз поздоровался.

Командующий покраснел, налился, а потом как заорет на старшего лейтенанта:

– СУКА!!! БЛЯДЬ ПАСКУДНАЯ!!!

А тот ему все еще по инерции смущенно улыбается и невольно оглядывается, вдруг за его спиной стоит та самая «блядь» и «сука», о которой идет речь.

Но за спиной давно уже никого нет, все просто испарились, растаяли в воздухе.

– КУРВА!!! – это опять командующий, – ИЗДЕВАТЬСЯ?!! ИЗГОЛЯТЬСЯ НАДО МНОЙ?!! ИЗУРОДУЮ!!! КАК БОГ ЧЕРЕПАХУ!!! СГНОЮ ПОД ПАЕЛАМИ!!!

А старлей плечами пожал, улыбнулся, как ребенок, повернулся и дальше пошел.

А командующий собрался за ним побежать, схватить, развернуть, но… но… только – блядь, хуйня-то какая – только вдруг у него рука отказала, повисла, потом и нога тоже отказала, потом отказал глаз, щека…

В госпитале старлей его навестил.

– Здравствуйте! – сказал он с порога.

Лейтенант Сафаров, со странным именем Александр Сергеич, сразу после училища был назначен командиром старенького сторожевого корабля самого зачуханного нашего проекта.

Предполагалось, что пока этот корабль выйдет, наконец, в море, лейтенант на нем пообвыкнется.

В первичной беседе, в ходе назначения лейтенанта на столь ответственную должность, заместитель командира дивизиона задал ему только два вопроса.

Первый:

– Пьете?

– Нет, не пью.

Второй:

– Женаты?

– Нет, не женат.

После чего лейтенант был направлен на корабль.

Через неделю его навестил заместитель.

– Как обстановка?

– Нормально.

– Врастаете?

– Врастаю.

Потом беседующие переместились в каюту командира. В каюте имелась койка и маленький стол.

На столе стояла карточка актрисы Марики Рок, довольно хорошо сохранившаяся.

Эта карточка служила лейтенанту чем-то вроде талисмана. В детстве он просто влюбился в эту актрису и с тех пор всюду таскал ее с собой.

– Ваша жена?

Лейтенант Сафаров, Александр Сергеич, осторожненько глянули на заместителя. Насчет жены разговор, помнится, у них уже состоялся.

– Да-а… – сказал он, аккуратно, – моя жена…

– А зовут ее как? – у зама на лице было такое-то же выражение, как у марабу, нашедшего дохлую мышь.

Лейтенант окончательно успокоился.

– Ее зовут Марика.

– А по отчеству?

«А вот это нехорошо», – подумал лейтенант, но все же сказал:

– Роковна.

– Странное отчество, хотя… да и имя…

– Она из Прибалтики.

– А-а… тогда конечно.

Через две недели, в пятницу, когда на подведении итогов лейтенант Сафаров получил приглашение, в котором «Сафарова Марика Роковна приглашалась принять участие в отчетно-выборном собрании женсовета части», – он только усмехнулся и сунул бумажку в карман.

Утром на докладе заместитель обратился командиру дивизиона с речью:

– Досадно! Не все командиры понимают роль женсовета. Вот и жена лейтенанта Сафарова пренебрегает общественной работой. Но собрание, по моей рекомендации, единогласно избрало ее председателем женсовета на текущий год. Так что, лейтенант Сафаров, передайте ей, чтобы она позвонила мне в ближайшие дни.

Заместитель торжествовал.

Командир дивизиона уставился на Сафарова:

– Ну?

Тот пожал плечами, усмехнулся, а потом брякнул:

– Только что, на текущий год, председателем женсовета единогласно избрали не мою жену, поскольку я не женат, а немецкую актрису Марику Рок.

Огромный, высокий сухопарый лыжник был у нас начальником штаба.

Мастер спорта, он бегал на службу каждый день. Как вихрь он врывался на КПП перед зоной режима радиационной безопасности и пугал стаю мелких узбеков, выставленных там в качестве первичного заслона от вероятного врага.

Узбеки все пытались у него хоть раз проверить пропуск, но им все время это не удавалось.

Они пропускали момент. Только они, подготовленные с вечера, в шесть утра вставали на его пути, и открывали рот, как он врывался и на их испуганное: «Тащ-щщ, ка!…» – говорил: «ЧТО?!! А?!! НУ!!!» – после чего он исчезал, и за ним вились снежные вихри.

А на совещании флагманских специалистов он любил повторять: «КРАТКО!!! БЫСТРО!!! ВРРРРРАЗУМИТЕЛЬНО!!!»

Его называли «Изумительный наш» и мечтали, чтоб его куда-нибудь на повышение забрали.

И его забрали.

В Академию Генерального штаба (мои поздравления этому учебному заведению).

Там он получал только отличные оценки.

Если он получал по какому-либо предмету тройку или даже двойку, не приведи Господь, то он являлся на кафедру ее пересдавать. При этом он заявлял кафедральному профессору.

– МНЕ НУЖНА ТОЛЬКО ПЯТЕРКА!!!

– Хорошо-хорошо, – говорил профессор, несколько пугливо, – отвечайте на вопрос о…

– ВЫ МЕНЯ НЕ ПОНЯЛИ! ПОВТОРЮСЬ: МНЕ НУЖНА ПЯТЕРКА!!!

– Конечно, – пытался профессор, – но… как же… ведь… надо же… задать…

– ВНОШУ ЯСНОСТЬ! МНЕ! НУЖНА! ПЯТЕРКА!…

И он ее получал.

Немедленно.

Все лучше так, чем инфаркт для профессора.

Лодка в надводном положении. Наверху все тепло, то есть плотно одеты, потому как ветерок и легкая качка.

На вахту заступает рулевой-сигнальщик матрос Бодулаев Ильяс. Его и в автобусе укачивает. Он заранее зеленого цвета. Сигнальный прожектор у него под мышкой. Боцман смотрит на него критически.

– Имущество не урони! Уронишь – убью!

– Ага!

Боцман смотрит еще раз, с сомнением.

– Значит так! Ты лучше пристегнись к какой-нибудь херовине.

«Херовиной» оказалось выдвижное устройство «Альбатрос». Бодулаев Ильяс пристегнулся к нему с помощью монтажного пояса, после чего все немедленно об этом забыли.

– Метристы!

– Есть!

– Метристам открыть вахту!

– Есть, открыть вахту! Пош-шшел «Альбатрос»!

Вместе с «Альбатросом», молча, «пошел» вверх матрос Бодулаев Ильяс.

Когда он достиг самой критической точки и повис над морем, о нем забеспокоились вахтенный офицер и боцман. Под мышкой у Ильяса был зажат прожектор, сам Ильяс молчал, потому что боялся, заговорив, выронить имущество, за которое боцман обещал его убить.