Олег Мальский - Три недели из жизни лепилы
Помощь проекту
Три недели из жизни лепилы читать книгу онлайн
Мы «освящали» не только придорожные кусты зеленой зоны Тропарева. Нас помнят камыши Клязьминского водохранилища, куда по расписанию ходил прогулочный катер с буфетом. Да и сами воды — в пятнадцати метрах от «лягушатника». И, естественно, катер, где мы исследовали все подсобные помещения.
В моменты острого взаимного влечения мы проявляли феноменальную изобретательность. Развратничали в дальнем углу театрального фойе — после третьего звонка, на заднем ряду в кино — после журнала, и даже на крышах жилых домов — в сухую погоду, а если шел дождь и дверь на крышу была заперта, довольствовались последним пролетом лестничной клетки. Мы предпочитали многоэтажки. После того, как однажды застряли в лифте. Тогда нам показалось, что ремонтники проявили чрезмерную прыть.
Олины госэкзамены проходили на «ура». Она, как и я, ощущала необычайный прилив сил и красноречия, хотя, надо признать, никогда и не ходила в троешницах.
Последний выпускной экзамен мы отметили в «Праге». Незадолго до этого я изъял из опостылевшей «Панацеи» уже раз украденное оборудование.
Оптом толкнул подвернувшимся кооператорам от стоматологии. В розницу распродал кое-что из кафедральных подвалов — преимущественно доверчивым и не слишком разборчивым курсантам из солнечных республик. Сменил «Виру», «Столешники» и «Шоколадницу» на «Макдональдс», «Пиццу-хат», «Баскин Роббинс» и Центральный рынок.
И праздники, и будни мы проводили вдвоем. Забыли друзей и знакомых. Все больше замыкались в своем счастье.
Я не испытывал недостатка в общении. Олин внутренний мир богатством не уступает внешности. Мы заговаривали на разные отвлеченные темы и вскоре убедились, что полностью совпадаем во взглядах на жизнь и людей.
Научились вести многочасовые беседы, не произнося и десяти слов. Берегли свои языки для другого.
Я не уставал от ее тела — прекрасного, нежного, гибкого. Не оболочки — рупора души. Мы растворялись друг в друге. Исследовали скрытые доселе уголки. Раскрывали самые сокровенные тайны. Не просто терли плоть о плоть, выбрасывая порции жидкости и подсчитывая оргазмы. Ничего из себя не выдавливали.
Запреты рухнули, как Берлинская стена.
Я разорвал красочную упаковку и обновил игрушку из франкфуртского секс-шопа. Удвоил свои возможности — к Олиному безграничному восторгу.
В полной мере насладиться другими игрушками — из области бытовой электроники — мешала бедность.
Со скрипом Ларько одолжил на сутки видеокамеру и штатив.
Кассету я приобрел заранее.
Оля сдавала свой последний — внеплановый — экзамен в Школе восточного и европейского массажа. «Эротического,» — обычно добавляю я. «Как прикажете,» — сразу соглашается она.
Я внимательно изучил инструкцию, насадил «Джи-Ви-Си» на штатив, по видоискателю выбрал оптимальную точку. Уставил комнату цветами и фруктами, оккупировав все банки и кастрюли.
Оля захлопала в ладоши и бросилась мне на шею. Мы застелили кровать — я благоразумно прихватил с собой белье — и отсняли все три часа до последнего метра.
На следующий день вернули камеру хозяину. Отправили его гулять с собакой и просмотрели избранные фрагменты в широкоформатном варианте. Не удержались и перепачкали импортный диван.
Мы вместе готовили, стирали, убирали маленькую комнату с большими окнами. Вместе ели и спали. Мыли друг друга в насквозь и навсегда проржавевшей ванной. Но назвать это гражданским браком значит низвести высокое до уровня московской канализации. Я верил, что мы останемся любовниками, даже связав себя законными узами.
Мое предложение руки и сердца состоялось на третий день совместного проживания.
Оля загадочно улыбнулась.
— Говорят, что это волшебная «двушка». Кто сюда попадает, через несколько месяцев «окольцовывается». И освобождает силки для следующей жертвы.
Мы засыпали обнявшись. Ночью моя нимфа уползала на другой матрас — не любит, когда на нее «складывают ноги».
Однажды меня разбудили сдавленные всхлипывания. Оля плакала, уткнувшись в подушку.
— Оля, Олюшка, милая, что случилось?
— Я… я опять видела папу. И… я знала, что это был ты. Я сойду с ума!
Ее отец был военно-морским инженером. Погиб три года назад при испытаниях какого-то противолодочного устройства. Утонул.
Оля рассказала мне об инциденте и его неизбежных последствиях — доставке тела, похоронах, строительстве памятника — спокойно и без слез. Больше мы не возвращались к этой теме.
Оля иногда вспоминала отца спонтанно, без наводящих вопросов. О том, как их первый «москвич» 408-й модели остановила ГАИ, когда шестилетняя Оля ехала на заднем сиденье. Папа скомандовал «ложись!» и стал разбираться с сержантом. Не мог найти права. Вдруг откуда-то сзади вылетел пакетик с документами — прямо сержанту в руки. Сержант чуть не умер со смеху.
О том, как ходили на байдарках по калужским речкам, разбивали палатки на берегу, варили уху, пели под гитару. О том, как отец впервые поставил ее на лыжи и с тех пор каждый год брал с собой в Карпаты или Домбай. Как поддержал Олино решение поступать в московский медвуз — в Калуге только филиал Бауманского и педагогический.
Им удалось сломать яростное сопротивление мамы. Мама настаивала на Бауманском. В самом деле, какая разница — врач, инженер! Был бы диплом.
Оля предпочитала не распространяться об отношениях между родителями. Они были очень разные. Отец — веселый, жизнерадостный, легкий на подъем и мать — до срока уставшая, всем недовольная домоседка.
Олю утомляли поездки домой. Допросы с пристрастием, навязчивые советы, женихи из «хороших» (по маминому мнению) семей. В Калугу она наведывалась редко — когда совсем достанет чувство долга, институтская столовка и безденежье. Зато звонила регулярно, по графику. Все шесть сессионных недель.
Мама понимала ответственность момента и особо не возмущалась. Но потребовала дочь обратно, когда та, наконец, вылетела из alma mater оперившимся специалистом. Из общежития мы вылетим не позднее июля.
Когда объяснения, просьбы и мольбы бесполезны, остается только врать. И мы врали. «Сдвинули» окончание сессии на десять дней. Но истекли и они.
С очередного сеанса телефонной связи Оля пришла измученная и печальная. Присела ко мне на колени. Потрепала по волосам, поцеловала в лоб.
— Я должна туда ехать. Мама заработала свой месяц с дочерью.
Не отвертишься — традиция. Каждое лето с первого курса. Потом можно катиться на все четыре стороны.
— Когда?
— В субботу. «Остались» вручение дипломов и выпускной вечер.
— Неужели нельзя еще что-нибудь придумать?
Оля горько усмехнулась.
— Она сама сюда припрется. Проверено электроникой.
— Ну, какая-нибудь путевка…
— На какие шиши? Она в курсе моего финансового положения.
Будет скандал. Большой и противный. Нет, мы вынуждены принять неизбежное.
— Но ты скажешь ей обо мне?
Оля прильнула к моей груди — такая теплая, домашняя.
— Уже сказала. А ты как думал? Но не всю правду. Она человек другого века. Каменного. Девочки выходят замуж девочками. И даже в браке приличная женщина не может, не имеет права получать от этого удовольствие.
Единственная цель единственного полового акта — зачатие. Потом — рождение единственной и ненаглядной крошки. И холить, лелеять, воспитывать ее по своему образу и подобию до самой смерти… Не маминой, конечно.
— Бедненькая.
— Тебе смешно. Должна сразу предупредить: для моей родительницы мы с тобой едва знакомы. Чтобы сходить со мной в кино, тебе придется испросить у нее официальное разрешение. Заранее извиняюсь. Процедура малоприятная и с непредсказуемыми результатами.
— А как ты оцениваешь мои шансы?
Оля пожала плечами.
— Ей будет трудно смириться с мыслью, что ее малышка выбрала мужчину сама, без шефской помощи, — Неужели она верит, что у тебя до сих пор не было мужчин?
Только семинары, практические занятия, лекции и зачеты?
Оля рассмеялась.
— В нашей игре существуют определенные правила. Я не афиширую свои взгляды на жизнь. Мама предпочитает не замечать очевидного.
— Ты ее боишься?
Оля вздохнула.
— Не боюсь. Просто не хочу лишней нервотрепки. И седых волос.
— В твои-то годы? — я провел пальцами по ее рыжевато-золотой, выгоревшей на солнце, гриве.
* * *Наконец, громкоговорящая связь нехотя отвлеклась от политики и уделила минутку для опостылевших за многие годы небезупречной работы банальностей вроде прилетов, отлетов и регистрации.
Мой рейс предположительно ожидается через три часа.
Я снова погрузился в мучительное забытье. Полусон-полусопор, когда душа, беззвучно крича от нестерпимой обиды и боли, рвется из инертно-недвижимого тела в места, где была счастлива.