Джо Лансдейл - Бубба Хо-Теп

Bubba Ho-Tep by Joe R. Lansdale

Спасибо

(Марку Нельсону) за перевод восточно-техасских «египетских» иероглифов

Элвису снилось, что он достал член, чтобы проверить, не заполнился ли опять нарыв гноем. Если да, то он назовет нарыв Присциллой, в честь бывшей жены, и чтобы раздавить, подрочит. Ну или так ему это нравилось называть. Во снах это можно. А по правде стояка у него не было уже годами.

Эта сука, Присцилла. Лепит новую прическу и сваливает, и только потому, что застала его, когда он трахал певицу госпелов с большими сиськами. Ведь все равно эта певица не имела никакого значения. Присцилла должна была это понимать, так зачем раздувать из мухи слона?

И когда вообще это было, когда Присцилла ушла?

Вчера? В прошлом году? Десять лет назад?

О боже, он вдруг осознал все тут же, как только выскользнул из сна, как мягкая какашка из широкой задницы — а он уже разучился думать о себе или жизни в каком-то другом контексте, не связанном с нечистотами, ведь он так часто сильно уставал, что во сне совершенно не следил за собой, а просыпался в океане мочи или дерьма и ждал, пока медсестры или медбратья не придут и не подотрут ему зад. Но теперь он все осознал. Вдруг понял, что прошло уже много лет с тех пор, как он предположительно умер, и еще больше с тех пор, как ушла Присцилла, и сколько ей теперь лет? Шестьдесят пять? Семьдесят?

А ему сколько?

Боже! Он уже почти поверил, что слишком старый, чтобы жить, и должен быть уже мертв, но вот только, к сожалению, не поверил до конца. И он понял, где находится сейчас, и в этот момент осознания искренне пожелал себе умереть. Ведь это было хуже, чем смерть.

Напротив его сосед по комнате, Бык Томас, выл и кашлял и стонал и снова проваливался в мучительный сон, рак пожирал его внутренности, как крыса, которую заткнули в арбузе.

Вопль боли, злобы и негодования из-за старости и болезней был тем немногим, что теперь осталось в нем от быка, а ведь Элвис видел его фотографии из молодости, и Бык был еще тем бычарой, о да. Грудь колесом, рожа кирпичом, высоченный. Наверное, думал, что будет жить вечно и счастливо. Бухать, закидываться таблетками, с хреном по колено до конца времен.

Но теперь Бык весь сморщился, стал не более чем морщинистой, белой, как простыня, шелухой, что иногда дергается от пульсов крови, когда карцинома решала перекусить.

Элвис вжал кнопку для смены наклона койки, приподнялся. Бросил взгляд на Быка. Тот тяжело дышал, его костлявые колени поднимались и опускались, словно он катился на велосипеде; простыня слабо вздымалась там, где были коленные чашечки, похожая на две палатки, что приподнимались и опадали, приподнимались и опадали.

Элвис посмотрел на простыню поверх своих костлявых коленей. Подумал: «Боже мой, сколько же я тут? Я правда проснулся или мне снится, что я проснулся? Как же вышло, что все мои планы привели сюда? И когда подадут обед, а учитывая, что там подают, какая мне разница? А если бы Присцилла узнала, что я жив, то приехала бы меня повидать, хотела бы меня видеть, и хотела бы еще перепихнуться, или бы мы об этом только говорили? И наконец, ну правда, есть в жизни хоть что-то, кроме жратвы, дерьма и секса?»

Элвис сбросил простыню, чтобы сделать то, чем занимался во сне. Натянул ночнушку, наклонился и осмотрел член. Он был мелкий и сморщенный. Не похож на тот таран, что врывался в пелотки старлеток или забивал им рты, как огромный цуккини, или выдавливал сперму, пенистую, как глазурь на торте. Самым здоровым в его члене остался огромный фурункул, окруженный черным и в центре заполненный гноем. Более того, этот фурункул рос, и ему скоро придется придвигать к койке стул и класть на него подушку, чтобы фурункулу было где спать. Теперь в этой херне больше гноя, чем спермы в его чреслах. Старый хрен больше был не пушкой из плоти, выцеливающей голые жопы. Он стал арахисом, слишком мелким, чтобы его собирать; оставшийся преть на лозе. А яйца стали парой темнеющих, гнилых изюмин, слишком вялых, чтобы производить сок для вина жизни. Ноги стали спичками с огромными, покрытыми венами стопами на концах. Пузо так раздулось, что было больно наклоняться, чтобы изучить член с яйцами.

Натянув ночнушку и простыню, Элвис откинулся и подумал, как было бы здорово, если бы на обед принесли бутерброд с арахисовым маслом и обжаренным банановым хлебом. Было время, когда он со своей командой садился на частный самолет и летел через всю страну, только чтобы отведать специально приготовленный бутерброд с арахисовым маслом. Вкус и посейчас чувствовался на языке.

Элвис прикрыл глаза, надеясь, что проснется от кошмара, но не проснулся. Снова открыл глаза, медленно, и увидел, что остался там же, где и был, и лучше не стало. Он потянулся и открыл тумбочку, достал круглое зеркальце, посмотрел на себя.

Он пришел в ужас. Волосы белые, как соль, и драматично исчезают. Морщины такие глубокие, что там могли бы прятаться червяки, большие, ночные твари. Его надутые губки больше не надутые. Скорее похожи на пасть бульдога, напоминая о бульдоге еще потому, что у него текли слюни. Он протащил утомленный язык по губам, чтобы промокнуть слюну, тем продемонстрировав в зеркальце, что у него не хватает многих зубов.

Черт подери! Как Король Рок-н-ролла мог превратиться в такое? В старика в доме престарелых в Восточном Техасе с фурункулом на члене?

И что это за фурункул? Рак? Никто не говорил. Казалось, никто не знает. Может, это проявление всех ошибок его жизни, многих и многих, сделанных именно членом.

Он обдумал эту мысль. Он спрашивал себя об этом каждый день или только изредка? Время как-то сливается, если предыдущий момент, настоящий и будущий одинаковы.

Блин, а когда обед? Он проспал?

Разве не пора прийти главной сестре? Красавице с гладкой шоколадной кожей и сиськами-грейпфрутами? Той, что промокала его губкой, держала его жалкий конец в перчатках и накладывала на гада мазь с энтузиазмом механика, смазывающего неисправную запчасть?

Он надеялся, что нет. Это было самое ужасное. Такая куколка порхает вокруг, и без всякого тепла или эмоций. Двадцать лет назад, всего двадцать, при его виде ее губки бы сложились в улыбку, она бы его в зад целовала. Куда ушла молодость? Почему слава не отменяла возраст и смерть, и зачем он вообще отказался от славы, и как же он хотел ее теперь вернуть, а если бы и вернул — какая разница?

И главный вопрос: когда его выдавят из кишечника жизни и смоют в туалете вечности, и великая канализационная труба принесет его на другую сторону, то будет ли Бог — в виде великой всевидящей какашки с глазками-зернышками — ждать его с распростертыми какашечными объятиями, и будут ли среди нечистот мать (благослови господь ее жирное сердечко), отец и друзья ждать его с бутербродами с арахисовым маслом и стаканчиками мороженого, предварительно переваренными, конечно?

Пока он размышлял, представляя загробную жизнь, Бык выдал адский вопль, выпучил глаза так, что они едва не вывалились, выгнул спину, смачно перднул, как труба Гавриила, и испустил свой изможденный дух из санатория в Мад Крик «Тенистая роща»; смылся прочь, в великую дерьмовую вечность.

Позже в тот же день Элвис уснул, его губы порхали от отрыжки дурного обеда — цуккини на пару и вареные бобы — из брюха. Проснулся он из-за шума, перевернулся на бок и увидел молодую привлекательную женщину, вычищающую тумбочку Быка. Шторы у окна рядом с койкой Быка были широко раскрыты и через них прорезался солнечный луч, подавая ее в весьма выгодном свете. Она была блондинкой с нордическими чертами лица, длинные волосы повязаны сзади большим красным бантом, а еще на ней были большие, золотые круглые сережки, блестящие на солнце. Одета она была в белую блузку, спортивную черную юбку, темные чулки и туфли на высоких каблуках. Из-за каблуков ее задница торчали под юбкой, как мягкие лысые головки младенцев под простыней.

У нее с собой была желтая пластмассовая урна. Она выдвинула один из ящиков из тумбочки и теперь копалась в нем, как сорока в поисках блестящих вещиц. Нашла пару монет, карманный нож, дешевые часы. Их выловила и оставила на тумбочке, тогда как прочее содержимое ящика — фотографии Быка в молодости, сгнившую пачку презиков (Бык всегда был чересчур оптимистичен), бронзовую звезду и «Пурпурное сердце» за участие во Вьетнамской войне — с грохотом и стуком опрокинула в мусорку.

Элвис нашел кнопку койки и приподнялся для лучшего обзора. Сейчас женщина стояла к нему спиной и ничего не замечала. Она вернула ящик на место и выдвинула второй. Тот был забит одеждой. Она достала пару рубашек, штанов, носков и трусов и оставила их на койке Быка — теперь застеленной и без Быка, которого уволокли, чтобы набить чучело, бальзамировать, сжечь или что там с такими делают.