Лев Лайнер - Веселая троица - Вицин, Моргунов, Никулин

Во время одного эпизода Вицин должен был обогнать Никулина и Моргунова. Никулина-то он обогнал. А вот Моргунова обогнать Вицину никак не удавалось.

— Почему ты не можешь бежать помедленнее? — спросили у Моргунова.

— Потому, — мрачно ответил тот. — Меня живот несет все вперед и вперед…

Была еще одна небольшая проблемка с животом, с весом, с комплекцией Евгения Моргунова. В одном из эпизодов Бывалый «после взрыва» оказывался на суку дерева. Представьте: сто тридцать пять килограммов, да еще висящих на суку! Это не шуточки. К тому же солнце внезапно исчезло. Снимать нельзя. И пока красно солнышко не появилось, Евгению Александровичу Моргунову, образно говоря, приходилось куковать на суку. Но вот появилось солнышко, камера застрекотала, и… в этот момент Моргунов низвергается с пятиметровой высоты на обетованную землю. Пришлось сделать сук металлический, настолько надежный, что Вицин ехидно заметил:

— На таком суку можешь висеть хоть до Нового года.

Сам же Вицин внес свою лепту в эпизод «после взрыва». Когда дым рассеивается, то оказывается, что Трус лежит на животе, задрав ноги на ствол дерева, и подошвы ботинок дымятся. Он срывает цветочек и нюхает его. После предложения Вицина Гайдай сразу же заказал директору картины негашеную известь.

А вот что происходило до «взрыва». И не в фильме. И не на съемочной площадке. А в перерыве между эпизодами. Моргунов — человек из серии «с ним не соскучишься», любящий юмор и не менее того розыгрыши (еще не раз в этом убедитесь в главах, посвященных этому замечательному мастеру смеха!), — развлекал остальных членов съемочной группы.

Готовился именно эпизод «взрыв дерева». Гример мазал Юрия Никулина черной краской, Моргунов ждал своей очереди. А Георгий Вицин, уже загримированный, в обгорелых лохмотьях, прохаживался в сторонке и пел. Он вообще любил побродить, расслабиться, помедитировать (для непосвященных сообщаю: Вицин — йог, самый настоящий йог. И это не шутка. Об этом будет рассказано в главах, посвященных самому известному «киноалкоголику»). Однажды во время съемок Георгию Михайловичу потребовалось встать в позу лотоса. И он встал. На полчаса. Съемочная группа терпеливо ждала, когда «лотос» будет завершен.

— Это правда? — потом спросили у Вицина.

— Вранье, — ответил он. — Всего-то стоял в «лотосе» минут пятнадцать, и совсем не полчаса. А разговоров, разговоров…

Так вот Вицин прохаживался и пел. На сей раз романс: «Плыви, мой челн, по воле волн». И надо сказать, правильно пел, душевно, слова не путал. (А то как-то один роскошный баритон выдал: «Плыви, мой ЧЛЕН…» — и, поняв, что оговорился, величественно закончил: «…по воле ВЕЛН»).

Мимо идут колхозники. Удивились непонятному зрелищу: оборванный, грязный человек ходит-бродит и романсы распевает.

Подходит один из них и спрашивает Моргунова:

— Откуда погорелец? Что с ним случилось?

Моргунов серьезно отвечает:

— Вы что, сами не видите? Это же Козловский. Сами знаете, в Снегирях у него дача… Вчера спьяну спалил дачу соседа, а сегодня — свою. И вот, сдвинулся от расстройства. Сейчас за ним «скорая» из психушки приедет…

Колхозники расстроились не на шутку:

— Жалко человека. И дачу жалко. Такая хорошая дача.

— Ничего, — режет Моргунов. — Человек богатый. Новую построит. Если, конечно, в себя придет…

И кричит Вицину:

— Попой еще, походи. Время еще есть.

Ничего не понимающий Вицин в ответ:

— Ладно, попою. — И запевает новую арию. Мужички сделали большие глаза, а один из них достал из кармана бутылку водки, вылил все на землю и грустно произнес:

— Вот до чего пьянство доводит!

И труженики полей дружно ретировались.

А вслед им неслось вицинское:

Когда рассказали эту историю самому Ивану Семеновичу Козловскому, он смеялся от души.

Фильм был снят за двадцать дней — закончен по плану. И как только закончили работу, повалил снег, как будто природа отпустила создателям фильма именно это время. Надо было немедленно приступать к монтажу, чтобы поскорее сдать картину руководству «Мосфильма». И в чем же состоял монтаж? Сам Гайдай, как заправский цензор, резал, резал, резал… Вырезал прекрасные сцены, смешные эпизоды. Иногда он говорил:

— Просто слезы наворачиваются, когда вырезаю ту или иную сцену. Уже вырезал сцену со стадом, буду вырезать сцену с яйцами.

Гайдай снял три части и две из них вырезал. Эти две тоже были смешными, очень смешными, но режиссер заставил себя отказаться от них, потому что так требовали законы жанра. И в результате — лаконизм, точность, никаких длиннот, повторений, разъяснений — всего того, что так часто губит нашу, да и не только нашу, комедию. Видно, прав был Самуил Маршак, когда сказал: «Маленькие часы гораздо труднее сделать, чем большие».

Фильм «Пес Барбос и необычный кросс» приобрели около ста стран. Да еще купили его как полнометражный. Только Япония почему-то не купила. Ну что ж, японцы они и есть японцы. Как мне рассказывали, для них самым смешным эпизодом из советского фильма показалась сцена (кажется, из «Афони»), когда герой открывает водопроводный кран, а вода не течет. По их понятиям, так не бывает. Как говорится: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Японцы, говорят, смеялись над этим фактом до упаду. Наш зритель ничего необычного, а тем более смешного, в этом не находил. Отличается специфика нашего юмора от японского. Ой как отличается!

Из фильма «Мимино» в свое время вырезали такую сцену. Стоят в гостиничном лифте Буба Кикабидзе и Фрунзик Мкртчян. Напротив два японца: одного роста, в одинаковых плащах, рубашечках, галстуках. Один японец пристально смотрит на нашу пару и говорит своему соотечественнику на своем родном японском:

— Как же эти европейцы похожи друг на друга!

Граждане остальных стран, слава Богу, поняли что к чему, по достоинству оценили десятиминутную короткометражку, а если быть точным, идущую всего-то девять минут сорок секунд.

Когда Юрий Никулин был на гастролях в одной из Скандинавских стран, то коллектив артистов цирка был приглашен в посольство. Посол отозвал Никулина в сторону, провел в свой кабинет, открыл несгораемый шкаф и достал маленькую коробочку.

— Как вы думаете, что это такое? — спросил он.

Юрий Никулин пожал плечами, подумал, что там лежит особо секретная хроника.

— Так вот, — сказал посол, — это ваш фильм «Пес Барбос и необычный кросс». Храню его, как самую большую ценность. Когда ко мне приходят дипломаты, я им вначале прокручиваю этот фильм. Десять минут они лежат от хохота, а затем подписывают любые контракты.

Да, фильм «Пес Барбос и необычный кросс», этот кинематографический анекдот, полюбил не только наш зритель, но и зарубежный. Ведь, как известно, анекдоты не знают границ. И социальных различий. Их любят даже президенты.

Рассказывают, что как-то на встрече в Кремле Михаил Сергеевич Горбачев спросил у Юрия Владимировича Никулина, почему его анекдоты перестали печатать в «Огоньке».

Никулин, как говорится, на полном серьезе ответил анекдотом.

— Мужчина ежедневно посещал туалет в центральной части города. И постоянно видел там одну и ту же служащую, одну и ту же женщину. Через некоторое время мужчину занесло на окраину Москвы в Бирюлево, зашел в туалет, а она — женщина-служащая — там. Тогда мужчина спросил у нее, почему она из центра перешла работать в такое захолустье? Та грустно ответила: «Интриги!»

Михаил Сергеевич рассмеялся. И после этого в «Огоньке» продолжили печатать «Анекдоты от Никулина».

Ну, раз уж сам Президент СССР придавал анекдотам чуть ли не государственное значение, то в этой книге без них никак не обойтись. Тем более, что Юрий Владимирович никогда не говорил, что все «анекдоты от Никулина» сочинил он сам. Он лишь долгое время их собирал и систематизировал. Кстати говоря, среди коллекции анекдотов Никулина есть и «мои», которые я в свое время переводил для журнала «Крокодил» и других юмористических изданий, чему я, естественно, весьма рад. А вот и анекдот от Никулина.

В свое время на сцене Большого театра была поставлена опера «Судьба человека». Один из критиков написал в рецензии нечто вроде: «Высокий дух и величие русского народа, русского солдата очень ярко проявляется, когда герой оперы Соколов (кажется, его партию исполнял Артур Эйзен. — Л. Л.) поет: «По первой не заку-у-усываю!!», а хор фрицев подпевает: «По первой не заку-у-усывает». Нет, не будет сломлен русский народ, понимают фашисты, когда после второго стакана водки Соколов продолжает: «По второй не заку-у-сываю!!» Врагам ничего не остается делать, как снова тихонько подпеть: «И по второй не заку-у-усывает».