Святослав Спасский - Мы для нас

— Я рад, — закивал Роман Антонович.

— Ну так в чем дело? А просьбу вашу насчет лоджии я удовлетворяю. Тут нет ничего противозаконного.

Он поставил на заявлении витиеватую роспись.

— Вот. В канцелярии приложите печать.

— Долго вы, дядя Рома. Ну как, порядок? — спросил Лева, включая зажигание.

Роман Антонович молча показал ему бумагу с печатью.

— Клюнул, значит? — засмеялся Лева. — А я что говорил?

— Да нет, — сказал Роман Антонович. — От взятки он отказался, но деньги взял.

Видавший виды, прожженный племянник Лева с уважительным интересом взглянул на дядю.

— Товарищ Воробьев?

— Да, это я, заходите, товарищ лейтенант.

— Так. Здравствуйте. Ну, что у вас?

— Я, собственно, вашему начальнику уже объяснял. Непостижимое что-то творится, товарищ лейтенант! Вот уже третью ночь. Только на милицию и надежда.

— Ну, а конкретно?

— Стук. Вот здесь, за стенкой у соседей. Каждую ночь — стук. Я, знаете, бессонницей часто страдаю, а уж теперь и вовсе заснуть невозможно. Такой негромкий, но упорный стук. Кто? Что?

— У соседей, говорите? И как — все время стучат или с перерывами?

— То-то и оно, что с перерывами. Если бы подряд, то еще как-то можно объяснить. Чеканят или на швейной машине... А тут — полтора часа тишина, и вдруг: тук-тук-тук-тук! И снова тихо. Выходит, спят? А потом опять! Да вот я даже график составил, поглядите.

— Ну-ка, давайте глянем.

— Вот: в прошлую ночь в двенадцать двадцать пять — шестнадцать стучаний. Потом перерыв. Дальше: в два часа восемь минут — снова шестнадцать стучаний. И в три сорок одну — тут уже только одиннадцать раз. А потом не знаю, заснул я.

— Любопытно. А дальше что за цифры?

— А тут уже в эту ночь. Тут началось пораньше — в двенадцать ноль две. И стучало целых двадцать два раза. Потом точно, как и вчера, — в два восемь. И тоже шестнадцать стуков. Улавливаете? А третий раз — в три тридцать две. Пятнадцать раз. И сразу во дворе машина отъехала.

— Какая машина? Номер не записали?

— Товарищ лейтенант, четвертый же этаж. И ночь. Что тут запишешь? Пока я к окну метнулся... Фургон это был. Ну, обычный, знаете, типа аварийной. Или «Овощи — фрукты». А что уж за фрукты — не знаю.

— Так... А днем не стучат?

— Днем не слыхал. Ну, днем шумы разные, можно и не услышать. А ночью явственно так: тук-тук-тук... Уж что я ни прикидывал: часы, форточка, самогонный аппарат? Нет, не подходит.

— А кто ваши соседи?

— Да никто, так, муж с женой, пожилые уже, обычные люди. И сын, в техникуме учится. Тоже ничего такого, парень как парень.

— Ну, а все-таки, что за парень? Может, он изобретатель? Или хулиган? А, может, у вас с соседями отношения? Может, они назло стучат, чтобы разбудить вас? Бывает такое.

— Ох, товарищ лейтенант! Отношения есть. Но самые нормальные. «Здравствуйте, погодка-то разгулялась, всего хорошего». И вредить мне не за что. Да и потом: стук-то осторожный. Как раз вроде чтобы никто лишний не услыхал. У меня ведь и такой вариант был: может, парень перестукивается ради забавы с приятелем. Или с девушкой. Дело-то молодое. Не похоже: ответных стуков нет. И зачем им такие промежутки? Ночи-то не спать, зачем это?

— А вы не хотите просто так, открыто, спросить их?

— Боюсь. Спугну. Вдруг все-таки что-то неладное. Ведь не зря ночью-то...

— А зайти не пробовали? Под каким-нибудь предлогом. Осмотреться.

— Заходил с предлогом, будто словарь мне орфографический нужен. Так собака у них. Серьезная собака, кидается, дальше порога не пускает. Взял словарь — и все. Вот если бы вы своей властью...

— Не дано мне такой власти ночью к людям вламываться, только с санкции прокурора. Ну, ладно. А не похоже на водопровод, канализацию?

— Товарищ лейтенант! Что же я — мальчик, звонить в милицию ради этого? Когда трубы распевают — это дело родное, привычное. Ну вот давайте вместе послушаем. Согласно графику, оно уже скоро начнется. Двенадцать на часах.

— Ну, давайте. Ничего, я закурю?

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук...

— А! Слышали? Засекаю: двенадцать пятьдесят четыре. Одиннадцать раз.

— Да кончайте вы писать. Пошел я. На метро опоздал, когда теперь домой попаду?

— А как же... А стук-то, товарищ лейтенант?

— Стук! Эх, товарищ Воробьев, сказал бы я... Собака это у соседей чешется, понятно? За ухом чешет, а локтем — или как там, коленом? — по полу попадает. Счастливо оставаться.

Умер мельник. Младшему сыну в наследство достался кот, который орал и требовал рыбы.

А рыбы оставалось совсем немного. Юноша накормил кота и загоревал.

Кот влез ему на плечо и сказал:

— Ничего, хозяин. У меня есть план. Тебя надо женить на дочери короля, и все будет путем. Только справь мне сапоги.

Ну, мельников сын пошел в обувное ателье. Девушка, ведающая приемом заказов, даже и разговаривать не стала, швырнула бумажку с меркой обратно: лилипутов не обслуживаем.

Хорошо, парень догадался: выложил из кармана пятерку. Как бы случайно.

Девушка помягчела:

— Сложная работа очень, сейчас мастера приглашу.

Мастер повторил:

— Сложная работа.

Но заказ принял, вместе с десяткой. Срок, правда, определил жуткий: два месяца.

Мельников сын и так, и эдак. Мастер ни в какую:

— Срок от меня не зависит. Союзки нужны импортные. А это не скоро.

Пришлось ждать.

Вот уж и конец лета. Король с дочкой все разъезжают по окрестностям вдоль реки, в оконце каретное посматривают. Дочка унылая:

— Хоть бы ты, батя, вытащил кого из воды, от разбойников спас.

Король за саблю держится:

— Спасти — это мне раз плюнуть, да вот кого только?

Дочка слезу украдкой пускает.

Осень. Похолодало. В последний раз уговорила принцесса отца на речку съездить. А ветер северо-восточный, метров, наверное, двадцать в секунду. Ежится король, ноги в мантию закутывает.

Едут. Видят — дорожное строительство идет. Бульдозеры, экскаваторы ползают, народишко суетится.

— Чьи вы, добрые люди? — кричит король из кареты.

— Карабассовские мы, — отвечают ему.

Дальше едут. Опять какой-то объект строится. Краны высоченные стрелами крутят, панелевозы в очереди стоят. Чубатые шоферы покуривают.

— А вы чьи, добрые люди?

— Карабассовские, дед. А тебе что?

Молчит король, катит дальше. Дворец на горке красуется. При входе вывеска: «КАРАБАСС».

— Зайдем, батя, погреемся, — просит дочка.

Заходят. В первой комнате верзила сидит, бумажки рассматривает. Внешне симпатичный, молодой. Принцесса повеселела, долгий взгляд из-под ресниц бросает. И талия у ней возникла.

— Маркиз Карабас не вы будете? — спрашивает король.

— Какой маркиз? Маркшейдер я, — отвечает верзила, а сам со вниманием принцессу разглядывает. На талию обратил внимание: ничего талия. — А управление наше Карабассу подчинено — Караландинскому, значит, угольному бассейну. Да вы садитесь, замерзли. Кофе?

Налил им по чашечке, разговорились. Верзила оказался свойским человеком, все о себе рассказал: главным маркшейдером числится, так что оклад вполне. План делают железно. Холост. В очереди на однокомнатную квартиру, вот-вот уже дадут. Король интересуется:

— А вы не людоед?

— Кто это вам наплел? — сердится верзила. — Конечно, под моим началом людей прорва, и я со всех дисциплину требую. Всем не угодишь, для кого, может, я и в людоедах значусь. Анонимку что ли, проверять приехали?

— А! — радуется король. — В переносном-то смысле кто не людоед? Меня вся челядь за глаза честит будь здоров! А вы в мышку можете превратиться?

— Какой ты, батя! — возмущается дочка. — Я мышей боюсь, гадость такая. А товарищ и в человеческом обличье хорошо выглядит.

И зарделась: никак лишнее брякнула? Смущенная, отца под столом ногой толкает. А отец уже все и сам понял:

— В гости к нам не проедемся? У меня и карета своя, ждет.

— Ну что ж, — отвечает маркшейдер, — можно. Кстати, и рабочий день кончается.

Едут. Маркшейдер с принцессой рядышком. Молчат, дышат только.

Тут выскакивает на дорогу кот. В новых сапогах. Прямо чуть не под колеса. Кричит:

— Караул! Помогите! Пока мой хозяин купался, у него разбойники костюм увели!

Король на дочку смотрит. Та будто не слышит. А маркшейдер брови сдвинул, цедит сквозь зубы:

— Говорящие коты — в этом, согласитесь, что-то ненормальное есть. И хозяин его, видать, тоже ненормальный. Кто же в такую холодрыгу купается?

— Да уж, — подхихикивает принцесса.

Король объясняет коту:

— Тем более что у нас и место-то в карете занято. Ты уж, любезный, сам как-нибудь расстарайся, помоги своему хозяину.

— Да врет он все, — говорит маркшейдер. — Сам, небось, разбойник тот еще. А ну, брысь!

И уехали.

А мельников сын после того купания всю зиму с двусторонним воспалением легких провалялся. Кот его отхаживал, малиной поил.