Элизабет Вернер - Эгоист (дореволюционная орфография)

Густавъ слушалъ молча, ни однимъ звукомъ не прерывая брата, но теперь направилъ твердый и серьезный взглядъ на его лицо и произнесъ:

— Ты забываешь лишь одинъ пустякъ, а именно, что ваши земли совершенно непригодны для переселенія. Онѣ расположены столь неблагопріятно, какъ хуже быть не можетъ; климатъ тамъ до крайности нездоровый, въ нѣкоторые мѣсяцы даже губителенъ. Почва не можетъ дать урожай, такъ что колоссальнѣйшій трудъ увѣнчивается самыми жалкими результатами. Вспомогательныхъ средствъ культуры вовсе нѣтъ, а немногіе жители, поодиночкѣ появившіеся тамъ и здѣсь, погибаютъ отъ лишеній и болѣзней. Они совершенно безъ всякой помощи предоставлены въ жертву всевозможнымъ враждебнымъ элементамъ, и всѣ, кто послѣдуетъ за ними изъ Европы, по­гибнутъ такъ же, какъ они.

Францъ Зандовъ слушалъ брата со все возраставшимъ из­умленiемъ и вначалѣ даже не находилъ словъ, чтобы возразить ему, но тутъ гнѣвно крикнулъ:

— Что за безсмысленныя преувеличенія! Кто вбилъ тебѣ все это въ голову и какъ ты, человѣкъ, совершенно чужой здѣсь, можешь судить объ этихъ обстоятельствахъ!? Что ты знаешь обо всемъ этомъ?

— Я на мѣстѣ получилъ самыя точныя свѣдѣнія. Всѣ мои данныя неопровержимы.

— Глупости! А если бы и было все такъ, то что тебѣ-то за дѣло до этого? Ужъ не хочешь ли ты, безъ года недѣлю просидѣвъ въ конторѣ, дѣлать мнѣ указанія относительно того, какъ я долженъ вести свои спекуляціи?

— Конечно нѣтъ! Но если подобная спекуляція стоитъ здо­ровья и жизни тысячамъ людей, то у насъ, на родинѣ, имѣется другое названіе ей.

— Какое же именно? — подходя къ брату, грозно спросилъ Францъ Зандовъ.

Однако тотъ не испугался, а твердымъ голосомъ произнесъ:

— Подлость!

— Густавъ! — вскрикнулъ Зандовъ старшій, — ты осмѣли­ваешься...

— Конечно это относится лишь къ мистеру Дженкинсу, — непринужденно заявилъ Густавъ. — Исключительная любезность, съ которой меня принялъ этотъ „честный“ господинъ, а также его постоянное стремленіе наводить разговоръ на блестящіе успѣхи моего литературнаго таланта, который и тутъ можетъ творить чудеса, вызвали у меня подозрительное отношеніе ко всему этому дѣлу, и я рѣшилъ лично съѣздить на мѣсто. Ты не знаешь этихъ земель, Францъ; навѣрно при покупкѣ ты осмотрѣлъ ихъ лишь поверхностно. Но теперь, когда а открылъ тебѣ глаза, ты конечно прикажешь доставить тебѣ доказательства моихъ словъ и откажешься отъ намѣченной спеку­ляцiи.

Зандовъ повидимому былъ мало склоненъ послѣдовать тому, что предложилъ ему братъ.

— Кто говоритъ тебѣ это? — сурово спросилъ онъ. — Неужели ты думаешь, что сотни тысячъ, затраченныя мною на эти земли, я брошу такъ, попусту, лишь потому, что у тебя явились кое какія сантиментальныя сомнѣнія? Эти земли такъ же хороши или столь же плохи, какъ въ сотняхъ иныхъ мѣстъ; переселенцамъ всюду приходится бороться съ вліяніемъ климата и свойствами почвы, и при извѣстномъ упорствѣ они преодолѣютъ это. Это будетъ не первая колонія, развившаяся при самыхъ неблагопріятныхъ условіяхъ!

— Да, послѣ того какъ погибнутъ десятки тысячъ человѣческихъ жизней! Ну, извини, слишкомъ дорого удобрять чужую землю нашими соотечественниками!

Францъ Зандовъ закусилъ губы; видимо онъ съ трудомъ сдерживался, и въ его голосѣ чувствовался заглушенный гнѣвъ, когда онъ отвѣтилъ:

— Но кто же заставилъ тебя вообще поѣхать туда? Здѣсь, въ Америкѣ, чрезмѣрная добросовѣстность неумѣстна, да и не приноситъ пользы. Если бы я не согласился съ предложеніемъ Дженкинса, нашлись бы десятки другихъ лицъ, которыя сдѣлали бы это. Отъ него исходила идея, и я долженъ признаться, что къ первому онъ обратился ко мнѣ!

— Какъ разъ къ тебѣ, нѣмцу! Ну, конечно это явилось отмѣннымъ знакомъ особаго почтенія со стороны американца! — воскликнулъ Густавъ.

Было удивительно, что онъ, едва четверть часа предъ тѣмъ заботившійся о томъ, чтобы скрыть отъ брата свою сердечную склонность лишь изъ-за того, что это могло не понравиться тому, теперь такъ сильно и безбоязненно выступилъ противъ того же самаго брата въ дѣлѣ, которое лично его вовсе не касалось. Однако Францъ Зандовъ, хотя и не зналъ ничего о томъ раэговорѣ съ Джесси, былъ непріятно пораженъ теперешнимъ выступленіемъ Густава и насмѣшливо произнесъ:

— Однако какимъ высоконравственнымъ героемъ ты пред­ставился вдругъ! Кажется, это не совсѣмъ вяжется съ тѣми крайне матеріалистическими побужденiями, которыя привели тебя сюда! Было бы хорошо, если бы ты заранѣе выяснилъ себѣ все! Если ты хочешь быть участникомъ моихъ предиріятiй, то обязанъ выше всего ставить ихъ интересы, и въ силу послѣднихъ я требую, чтобы ты написалъ необходимыя статьи и позаботился о томъ, чтобы онѣ появились въ должныхъ мѣстахъ. Ты слышалъ, Густавъ? Это ты сдѣлаешь во что бы то ни стало!

— Чтобы погубить своихъ соотечественниковъ въ тѣхъ ужасныхъ болотахъ, кишащихъ лихорадкой? Нѣтъ, этого не будетъ!

— Обдумай сперва все, прежде чѣмъ говорить такое рѣшительное „нѣтъ“! — посовѣтовалъ Францъ Зандовъ съ холодно­стью, за которой однако скрывалась достаточно ясная угроза. — Это — первое требованіе, которое я еще предъявляю тебѣ; если ты теперь же откажешь мнѣ въ исполненіи его, то наша совмѣстная дѣятельность вообще станетъ невозможной. Вѣдь отъ меня зависитъ признать недѣйствительнымъ то, о чемъ мы уго­ворились. Подумай объ этомъ!

— Францъ, но не захочешь же ты заставить меня…

— Я тебя ни къ чему не принуждаю; я лишь заявляю тебѣ, что мы должны будемъ разойтись, разъ ты будешь настаивать на своемъ отказѣ. Если ты хочешь испытать на себѣ послѣдствія этого, то поступай, какъ знаешь, я же остаюсь при своемъ условіи.

Онъ наклонился надъ письменнымъ столомъ и, взявъ съ него нѣсколько бумагъ, положилъ ихъ въ бумажникъ. Густавъ молча стоялъ, устремивъ взоръ въ полъ; на его лобъ легла мрачная тѣнь.

— И какъ разъ теперь, когда сюда ѣдетъ Фрида! — пробормоталъ онъ. — Нѣтъ, нѣтъ, этимъ я не могу пожертвовать!

— Ну, что же? — спросилъ его братъ обернувшись.

— Дай мнѣ по крайней мѣрѣ время подумать. Это дѣло явилось такъ внезапно, столь неожиданно... мнѣ надо пораз­мыслить...

Францъ Зандовъ былъ видимо очень доволенъ этой первой уступкой, хотя, правда, и не сомнѣвался въ томъ, что его угроза возымѣетъ свое дѣйствіе. Поэтому онъ произнесъ:

— Хорошо! Недѣлей раньше или позже — это не имѣетъ большого значенія. Надеюсь, ты возьмешься за умъ и при­знаешься себѣ въ томъ, что необходимо считаться со здѣшними условіями. Ну, а теперь пойдемъ; намъ уже давно пора ѣхать въ контору. Да вотъ еще что, Густавъ: предоставь себя въ будущемъ исключительно моему руководству и не предпри­нимай по собственному усмотрѣнію такихъ глупостей, какъ вотъ хотя бы это твое путешествiе. Ты видишь, это создаетъ лишь поводъ къ ссорамъ между нами, и ты безъ всякой нужды за­трудняешь свое положеніе.