Самид Агаев - Хафиз и пленница султана

Из комнаты вышел хаджиб, держа в руках объемную папку бумаг.

– Это это за шум был здесь? – спросил он.

– Да это я упал, – соврал Али.

– Что значит упал? Просто так взял и упал? – подозрительно глядя на Али, спросил хаджиб.

– Пол здесь скользкий, – пояснил Али.

– Странный ты, парень, пойдем, я дам тебе провожатого, раз ты подвержен падениям. Неровен час, на улице упадешь, потеряешь бумаги.

Он проводил Али до выхода и дал ему в сопровождение чауша.

Шараф-ал-Мулк начинал свою карьеру наибом[52] мустауфи в диване Дженда. Вазиром в нем был некто Наджиб Шахразури, служивший хорезмшаху Мухаммаду, еще в те дни, когда тот был силах-саларом[53] Хорасана. Дослужившись до должности мустауфи, он решил подсидеть своего начальника и самому занять пост вазира. Он подал жалобу султану о присвоении вазиром 2000 динаров казенных денег и с нетерпением стал ожидать реакции султана. Однажды во время общей аудиенции, он увидел вазира, который стоял с потерянным видом и догадался, что стрела попала в цель. Но в этот момент султан, обратившись к вазиру, сказал: «Что с тобой, Наджиб, мне не случалось видеть тебя таким опечаленным. Может быть, ты думаешь, что тот, кто подал на тебя жалобу, очернил тебя в моих глазах и умалил твое достоинство? Так вот клянусь Аллахом и могилой моего отца, что я не потребую с тебя этой небольшой суммы. Более того, я дарю ее твоему сыну». Вазир пал ниц и поцеловал землю перед государем. Наиб возвратился домой, едва волоча ноги от охватившего его ужаса. Тем не менее, вскоре последовал указ султана об отстранении вазира и назначении Фахра Дженди на эту должность. Когда, через четыре года султан на пути в Бухару проезжал через Дженд, к нему поспешили жители с жалобами на вазира. Они подняли такой крик, что султан не знал, кого слушать. Оказалось, что у одного вазир отнял имущество и забрал детей. У другого, захватил наследственные владения. Разгневанный султан позволил жителям сжечь вазира, но тот исчез, и разъяренные жители сожгли его заместителя. Фахр Дженди скрывался до тех пор, пока не появились татары. Во время пребывания Джалала Манкбурны в Газне, он явился ко двору султана и сумел поступить на службу хаджибом. Бойкостью и красноречием он привлек к себе внимание. Как говорилось выше, он исполнял должность хаджиба до сражения у реки Синд. Тогда погибло много достойных людей, в том числе и вазир Джалала Шамс ал-Мулк. Фахр Дженди за неимением лучшей кандидатуры, был назначен исполняющим обязанности главы вазирата временно, пока не найдется человек, по роду и уму соответствующий этой должности.

После того, как он избежал расправы в Дженде, судьба была к нему благосклонна. Он оставался номинальным главой вазирата все это время у власти, решая все вопросы наихудшим образом. Кто бы ни обращался к нему, уходил разочарованным. Фахр Дженди преследовал лишь одну цель – личного обогащения. Жалобы на него все время поступали к султану. Но из-за тягот военного времени у султана не было времени заниматься кадровыми вопросами. Число недовольных вазиром росло, но он продолжал оставаться у власти. Даже получил лакаб Шараф-ал-Мулк. А султан, испытывавший к нему неприязнь, продолжал терпеть его, позволяя ему решать вопросы целых областей и провинций. Его люди рыскали по городу в поисках наживы, но всюду натыкались на противодействие Низама, раиса города. Как мы помним, султан сохранил полномочия семьи Туграи. Смириться с этим Шараф ал-Мулк не мог. Город по праву принадлежал ему. Вазир явился к вазиру и потребовал выплат налогов – копчура,[54] тамга[55], нал-баха[56], шараб-баха[57], а также хараджа.

С некоторыми видами налогов Шамс Туграи согласился. Но выплатить харадж отказался наотрез, заявив, что поземельный налог с населения собран. Шараф-ал-Мулк потребовал предъявить налоговые книги, и Шамс послал за ними своего секретаря.

Когда Али вернулся, в помещении дивана, где происходили переговоры, кроме Шамса и Шараф ал-Мулка, находились еще несколько человек катибов и двое телохранителей Шараф ал-Мулка. Али передал книги Шамсу и спросил:

– Мне уйти?

– Останься, – приказал вазир.

Шараф ал-Мулк бегло просмотрел книги.

– Ну что же, я вижу, что харадж собран, – наконец сказал он. – И это даже хорошо, не придется тратить время. Внеси эти деньги в казну хорезмшаха и все.

Шараф ал-Мулк даже улыбнулся собственной находчивости.

– То есть, как это внеси деньги, – рассердился обычно невозмутимый Шамс. – Может быть, ты вазир полагаешь, что казна государства и мой карман это одно и то же. В таком случае ты ошибаешься. Хотя такое случается с другими вазирами…

Восхищенный бесстрашием Шамса, Али бросил взгляд на Шараф ал-Мулка, ожидая его реакции, но тот был спокоен, лишь улыбка сползла с его лица.

– …Деньги находятся у Музаффар ад-Дина Узбека, нашего государя, а он находится сейчас там, где он находится.

– Твои грязные намеки тебе дорого обойдутся, – заявил Шараф ал-Мулк, тыча пальцем в Шамс ад-Дина. – Если деньги у Узбека, то они в надежном месте, так как он уже не сможет ими воспользоваться, они ему уже ни к чему. А я жду остальных налоговых поступлений, и не пытайся затягивать время пустой болтовней. Если султан, который в силу своего благородства неосмотрительно оставил тебя на своем посту, узнает о твоем нерадении, тебе не поздоровится.

С этими словами Шараф ал-Мулк, а за ним и его свита вышли из зала.

Крепость Алинджа-кала, округ Нахичевана.

Правитель Азербайджана Музаффар-ад-Дин Узбек проснулся от пения птиц за окном. Если, конечно, можно было назвать пением этот гвалт, который воробьи устроили в кроне дерева, растущего под окном. Хаджиб, которому он пожаловался вчера на то, что птицы не дают ему спать по утрам, предложил срубить чинару, но Узбек не согласился. Ему стало жаль и дерево, и птиц. Узбек тихо застонал и приподнялся на локте. Голова раскалывалась от боли. Каждый раз в такие минуты он давал себе клятву, что перестанет пить вино и займется, наконец, государственными делами. Но пресловутые дела были таковы, что только вино могло отвлечь его от мрачных мыслей по поводу будущего и развеять тоску. Он сел, тяжело дыша, сердце билось так часто, словно он убегал от кого-то. В коротком сне, увиденном им перед пробуждением, за ним, в самом деле, гнались вооруженные люди, но кто это были, он не понял – татары или хорезмийцы. Узбек не знал, кого из них следует бояться больше. Он нащупал босыми ногами чарыхи и, шлепая пятками по каменному полу, подошел и выглянул в окно. Он занимал небольшую круглую комнату в одной из сторожевых башен крепости. Солнце еще не взошло. Небо было серым, и, несмотря на макушку лета, затянутым в облака. Узбек не любил Нахичеван из-за сурового климата. Зимой здесь бывали морозы, и выпадал снег, а летом приходилось спасаться от жары. На подоконнике лежало надкусанное яблоко. Узбек отворил окно и запустил им в верхушку дерева. Оттуда с шумом разлетелась стая птиц. Узбек улыбнулся, но тут же сморщился, от резкого движения в голове застучали молоточки, от которых темнело в глазах от боли. На него накатила слабость, и он схватился за подоконник, чтобы не упасть. Придя в себя, он подошел к столу, на котором стоял бронзовый колокольчик, и позвонил. В комнату заглянул хаджиб.

– Дай мне умыться, – сказал Узбек.

Хаджиб поклонился, выглянул в коридор и сразу же, словно ждали его пробуждения, в комнату, вошла служанка, держа в руках таз и кувшин с подогретой водой. Рабыня полила ему на руки, подала полотенце, затем, когда он закончил, тихо удалилась. Хаджиб стоял, ожидая распоряжений.

– Какова обстановка? – спросил Узбек.

– Тихо, слава Аллаху, – ответил хаджиб.

– Я в безопасности?

– Крепость надежно укреплена, – уклончиво ответил хаджиб.

Узбек не стал требовать прямого ответа. Сельджукский султанат, номинальным правителем которого был его дед, великий атабек Ил Дэниз, а затем великий Джахан-Пахлаван, его отец, сузился до размеров крепости Алинджа-кала, и сам он последний атабек Азербайджана был вынужден скрываться за крепостными стенами как загнанный зверь. Усмешкой судьбы было то, что в крепости находилась казна государства несметные богатства, накопленные за многие годы, которыми он сейчас не мог воспользоваться. Бывшие мамлюки его отца не ответили на его призыв, не пришли и, видимо, уже не придут на помощь. Несколько дней назад он отправил еще одного посла к Джалалу, с просьбой оставить ему Нахичеван. За это Узбек предлагал огромные деньги. Но надежд было мало, он имел дело с воином, а не с купцом.

– Подать вам завтрак? – спросил хаджиб.

– Да, и принеси арак.

– Атабек, стоит ли пить арак в этот ранний час? – осторожно заметил хаджиб.

– Не твоего ума дело, – рассердился Узбек.

– Простите, господин.

Хаджиб поклонился и вышел.