Дженнифер Эшли - Игра в обольщение

На девятой пуговице она почти умоляла его.

На десятой пуговице она открыла глаза.

— Готово, — мягко сказал Кэмерон и, потянув, открыл застежку.

Из корсета выпирала пышная грудь Эйнсли. Корсет служит для того, чтобы дамы выглядели стройнее и тоньше, но Эйнсли казалось, что корсет сидит на ней слишком туго.

— Эйнсли, — хрипло проговорил Кэмерон, — ты знаешь, как ты прекрасна?

Когда он прикоснулся к ней, когда его голос проник в ее сознание, она почувствовала себя красивой.

— Вы очень добры.

— Это не имеет никакого отношения к доброте, — раздраженно оборвал ее Кэмерон. Большим пальцем он провел по груди Эйнсли, потом наклонился и поцеловал ее.

Даже когда он лежал на ней, ее тело не горело таким чувственным жаром, как сейчас, когда он прикоснулся к ней губами. Пока он неторопливыми поцелуями покрывал ее грудь, все ее тело ныло от безумного возбуждения, охваченное жарким пламенем страсти. Его губы были теплыми, опытными, жесткие волосы щекотали подбородок. Ей хотелось прижать его к себе, обнять покрепче, и пусть он положит ее в эту липкую грязь, даже если легкий стук по крокетным шарам звучит совсем рядом.

Кэмерон поцеловал ложбинку между грудей, оцарапав нежную кожу небритым подбородком, потом выпрямился и сунул туда свернутую бумагу.

— Что… — У Эйнсли округлились глаза, и она схватилась за корсет.

— Мне кажется, это ваше, миссис Дуглас.

Эйнсли вытащила письмо, развернула его и увидела ровные строчки королевского почерка, слова, обращенные к ее конюху, Джону Брауну.

— Я решил, что меня не интересуют ваши письма, — сказал Кэмерон. — И ваши непонятные интриги.

Эйнсли несколько мгновений смотрела на него, открыв рот, потом смяла бумагу и сунула письмо в карман:

— Спасибо. Мне трудно объяснить, но — спасибо.

— У тебя все еще расстегнуты пуговицы.

Эйнсли опустила глаза на расстегнутый лиф и на пышную грудь, выпирающую из корсета.

— Я не возражаю, — ухмыльнулся Кэмерон. — Но если сюда закатится другой шар, ты будешь чувствовать себя неловко.

Эйнсли сняла перчатки и дрожащими пальцами начала застегивать пуговицы. Ей показалось, что на это ушла целая вечность, но Кэмерон нисколько ей не помогал, он просто наблюдал. Наконец Эйнсли застегнула верхнюю пуговицу, подняла брошенный на землю молоток и собралась уходить, но на ее пути вновь оказался Кэмерон.

— У нас есть дело, которое мы не закончили, миссис Дуглас.

— Разве? О каком же деле идет речь?

— Это дело, — он коснулся рукояткой молотка ее подбородка, — которое вы начали, когда шесть лет назад зашли в мою комнату.

— Я уже говорила вам, что это ошибка. Я думала, что вы прячете ожерелье миссис Дженнингс.

— Да забудь ты про это чертово ожерелье! Я говорю о том, что в тот вечер ты начала делать со мной. Ты почти соблазнила меня, а потом вывернулась, вспомнив о своем замечательном муже, — пригвоздил ее взглядом Кэмерон.

— Я ничего такого не планировала. Я надеялась уйти до вашего возвращения. И потом, по-моему, это вы очень хотели соблазнить меня, хотя знали, что я замужем.

— Я привык, что женщины ищут во мне спасение от своих глупых мужей.

— Как Филлида Чейз, например? — Эйнсли не смогла скрыть в своем голосе нотки горечи.

— Именно как Филлида Чейз. Муж не обращает на нее никакого внимания и явно волочится за другими, поэтому она ищет развлечения на стороне. А почему бы и нет? И точно так же другие женщины.

— Вы презираете их, — удивленно заметила Эйнсли.

— Что?

— Вы презираете дам, которые наставляют рога своим мужьям, и все же соблазняете их. Почему вы связываетесь с женщинами, которых презираете?

— Мужчинам нравятся удовольствия, миссис Дуглас, — насупил брови Кэмерон, но взгляд, которым он одарил Эйнсли, пронзил ее до глубины души. — Мы хотим удовольствий, требуем их, мы мало думаем о чем-то другом. Даже мужчинами, которые прикидываются строгими и благочестивыми, управляют инстинкты. Животные инстинкты лежат очень близко к поверхности. Если дама изменяет своему мужу, чтобы доставить мне удовольствие, так тому и быть, но я отказываюсь из-за этого восторгаться ею.

— Это похоже на одиночество, — тихо произнесла Эйнсли.

— Я редко бываю одинок.

— Я знаю, но это еще хуже.

Кэмерон пристально смотрел на нее. Опять он отгородился от мира стеной, и Эйнсли вновь ощутила глубину его одиночества. Буквально на долю секунды. Потом стена пропала и она опять увидела его сердитый взгляд.

— Ты неправильно застегнула пуговицы.

Эйнсли опустила глаза на застежку лифа:

— Черт…

— Незаконченное дело, миссис Дуглас, — наклонился к ней Кэмерон. — Прежде чем вы уедете в конце недели, мы его закончим. Я на это рассчитываю.

Он быстро прижал ее к себе и осторожно прикусил ей нижнюю губу. Эйнсли не успела вздохнуть и отшатнуться от него, как Кэмерон уже отпустил ее, вскинул на плечо молоток и пошел, продираясь сквозь заросли.

Он двигался как бог, привыкший оставлять позади трепещущих женщин. Эйнсли, чувствуя, как дрожат губы, пыталась дрожащими пальцами поправить неверно застегнутые пуговицы. Она все еще чувствовала его руку на своей шее. Лорд Кэмерон силен и опасен, и ей следовало бы испугаться, Но безрассудная Эйнсли, которая жила в ней, только горевала, что он ушел так быстро.

Что-то зашуршало в кустах.

— Синьора? — послышался ноющий голос. — Вы не можете найти свой шар?

— Нет-нет, я нашла его!

Эйнсли поспешно привела в порядок застежку на лифе и подняла грязный шар. Она выбежала из зарослей к ожидавшему ее графу и поняла, что Кэмерона Маккензи давно и след простыл.

— Отец!

Под грохот фейерверка в темном парке Кэмерон вынырнул из своих воспоминаний об упругой груди Эйнсли, к которой он прикоснулся губами, расстегнув лиф платья. Пульс бился у нее часто, как у кролика. Интересно, как он будет колотиться в момент страсти?

— Отец!

Перед Кэмероном вырос Дэниел Маккензи. Килт съехал на бедра, рубашка испачкалась, куртка надета криво, как будто он бежал через лес. Может, так оно и было.

Дэниел унаследовал глаза Элизабет, глубокие, темно-карие, с легким намеком на золотистые вкрапления, как у Кэмерона. Более того, у него были очень темные волосы с рыжеватым оттенком. Элизабет была красивой женщиной, и Дэниел повторил это в крепких чертах лица, прямые и чистые линии которого никогда не разрушит возраст.

— Ты забыл? — В глазах Дэниела читалась смесь гнева и неуверенности.

— Ну конечно, нет. — Кэмерон покопался в своей голове, отчаянно пытаясь припомнить, что ему надо было не забыть. — Твоя тетя Изабелла привязала меня на все утро.