Сирота с Манхэттена - Мари-Бернадетт Дюпюи

- Мне очень жаль, но выбора у меня нет! Монстр, породивший мою любимую мамочку, вернется этой ночью, завтра или послезавтра, но обязательно вернется. Такие, как он, бездушные негодяи всегда возвращаются в логово, и если мы с ним столкнемся лицом к лицу, я его убью! Стрелять из ружья он меня научил.

Элизабет стиснула зубы, и дыхание ее стало прерывистым. Гувернантка в панике схватилась за саквояжи. Драгоценности и деньги она спрятала в хозяйском, под нательным бельем Элизабет.

- Мадемуазель, лучше бы нам поторопиться! - сказала она.

Лошади, возбужденные непривычным выездом ночью и прохладой, скакали так быстро, что фаэтон, казалось, летел над дорогой, а не катился по ней. Жан, правивший экипажем, то и дело натягивал поводья, чтобы их попридержать. Он по просьбе племянницы без возражений сел на место возницы. Разумеется, и краткий сбивчивый рассказ Ричарда сделал свое дело.

Американец в задумчивости обнимал Элизабет. Молодая женщина была непривычно молчалива. Голову она устало пристроила у него на плече, и ее жених это оценил.

Бонни, крепко держась за дверцу, разговаривала со своим суженым. Из-за стука колес и лошадиного топота ей приходилось повышать голос.

- Ты все правильно понял, Жан! Мы уезжаем в Нью-Йорк. Прости, что дала тебе ложные надежды, но так будет лучше. Ты встретишь другую, моложе и красивее меня, а я - я не могу оставить мадемуазель Элизабет.

Жан Дюкен обернулся с улыбкой на обаятельном лице, несмотря на всю серьезность ситуации.

- Бонни, жену не выбирают, как ягоду на рынке! Проклятье, я тебя люблю, и племянницу тоже. В память о Гийоме я обязан ее защищать. У меня есть сбережения, так что я еду с вами, только третьим классом. А поженимся мы уже в Америке! Посмотрю на океан, пройдусь по улицам города, где умер мой брат. Помолюсь за него… и, сказать честно, если я останусь в Шаранте, то сведу с Ларошем счеты за все то зло, что он причинил.

- Дядя Жан, ты правда поедешь с нами? Как я рада! - воскликнула Элизабет. - В Нью-Йорке я познакомлю тебя с Батистом Рамбером, папиным другом.

- Мы с ним уже встречались. Раз он даже ночевал у нас на мельнице, - отвечал ее дядя. - Мне самое время уехать из Франции!

Бонни примолкла от удивления и радости. Ветер от быстрой езды высушивал робкие слезинки, струившиеся по ее щекам. Элизабет отодвинулась от Ричарда, чтобы обнять свою гувернантку и подругу.

- Ты станешь моей тетушкой, - шепнула она Бонни на ухо. - И перестанешь наконец говорить мне «мадемуазель»! Я так тебя люблю!

Молодая женщина всхлипнула раз, другой. Бонни обняла ее, приласкала.

- Плачьте, моя хорошая, сколько душа просит, - тихо проговорила она. - Я тоже вас люблю, как мать любит дочку. Плачьте, и полегчает!

Ричард плохо переносил тряску, и его мучила тошнота, а мрачные мысли только усугубляли недомогание. Его посетила страшная догадка, когда он бежал в конюшню, и теперь эти мысли не шли из головы.

«К чему этот поспешный, необдуманный отъезд? - недоумевал он. - Нужно было все рассказать Клотильде и ее дочке, донести на Лароша, и пусть жандармы его ищут! А так у него есть время сжечь все улики, которые могли бы его изобличить. Да и Бонни могла бы пожаловаться на побои… Он на нее напал и жестоко обошелся с Лисбет. А может, сделал нечто и похуже, иначе зачем бы ей так скоропалительно уезжать?»

Этот деликатный момент не давал ему покоя. Если невесту изнасиловали и она об этом ему расскажет, его реакцией может стать отвращение и неоправданная ревность. У него не было к ней ни капли сочувствия. В итоге, устыдившись своих мыслей, он предпочел прогнать сомнения.

«Нет, даже думать об этом не хочу! Старый сластолюбец сбежал, потому что испугался тюрьмы, - принялся он себя убеждать. - Нет, я брежу! Лисбет была такая спокойная, владела собой. Чувствовалось, что деда она ненавидит, но она вела бы себя по-другому, если бы Ларош ее изнасиловал!»

Красавчик американец не представлял, насколько твердый характер у его избранницы. Не учитывал он ни ее женской гордости, ни редкой прозорливости. Сам того не подозревая, Ричард Джонсон желал Элизабет и дорожил ею, как дорожат чем-то ценным, наделенным к тому же изобретательным и острым умом, - самой прекрасной игрушкой, которой у тебя раньше не было и которую ты никому не позволишь отнять.

Антуан Дюкен нежно прижимал внучку к сердцу, истерзанному горестями и многократным трауром. Он сразу понял, что за драма разыгралась во многовековых стенах крепости Гервиль.

Пьер, который как раз стоял у окна на втором этаже, крикнул отцу, что во двор въезжает карета с парной упряжкой. Он поспешил вниз, а следом - встревоженная Ивонна.

В родительскую кухню Жан вошел первым, ведя Бонни за руку.

- Вот, приехали попрощаться, - сказал он. - Папа, поцелуй мою будущую жену! Я еду в Нью-Йорк, там мы и поженимся.

В следующее мгновение через порог переступила Элизабет, горделиво расправив плечи, бледная, с блуждающей улыбкой на губах.

- Дедушка Туан, обними меня покрепче! - взмолилась она, подбегая к старику. - Я вынуждена уехать и больше уже не вернусь. Я так мечтала жить с тобой рядом, но этому не суждено сбыться! Прости, что приходится разлучаться с тобой, со всеми вами.

Искренне сочувствуя горю племянницы, плачущей навзрыд, Жан вкратце рассказал, какое ужасное открытие ждало Элизабет на одном из замковых чердаков.

Когда все было сказано, ошарашенный Пьер стиснул кулаки и перевел взгляд влажных от слез глаз на Элизабет, которая жалась к деду. Старик, крайне взволнованный, осторожно отстранился.

- Бедная моя крошка! Тебе надо спешить! - сказал Антуан. - Мы с тобой как-то говорили о том, что для меня важнее всего не месть и не людское правосудие, а твое счастье! Лучше я буду знать, что ты за океаном цела и невредима, нежели тут в опасности. Придет день, и Ларош заплатит за свои преступления!

Повисла давящая тишина. Антуан Дюкен с бесконечной нежностью взял прелестное личико Элизабет в ладони, заглянул в ее такие же голубые, как у него, глаза.

- За все свои преступления, - шепнул он так тихо, что никто, кроме внучки, не расслышал.

Он догадался о тайной ране, которую она ото