Симона Вилар - Анна Невиль-5 Ветер с севера

- И Ролло, приняв крещение, также будет помилован?

- Нет. Такого закоренелого грешника невозможно заставить поклоняться Спасителю. Мне нередко доводилось спорить с ним по этому поводу.

“Мне тоже”, - печально подумала Змма, понимая, что ничто уже не спасет викинга.

Дядя недоволен ею - это она поняла, когда он не дал ей обычного благословения на ночь и не поцеловал в лоб. Но это было теперь совершенно безразлично Эмме. Они были кровной родней, но по сути оставались совершенно чужими. Ей очень хотелось верить, что когда-нибудь это изменится. Герцог возвысил ее и окружил заботой, но за это потребовал полной покорности. Что ж, придется учиться быть благодарной. Она не была таковой в отношении Ролло, и теперь ее мучили угрызения совести. Хотя и Роберт, и Ролло схожи в одном - оба они пытаются по своему усмотрению распорядиться ее судьбой. Но Роберт имел на это право, а Ролло - нет. Герцог не заходил к ней на следующий день, весь погрузившись в хлопоты по сборам в дорогу. А на рассвете следующего дня Эмму подняли спозаранку и велели собираться. Во дворе ожидал огромный нескладный дормез - целый покой на колесах с устланным множеством шкур днищем, дабы не так ощутимы были толчки при движении. Эмма всегда мечтала путешествовать именно с такими удобствами, тем более что путь безопасен и их охраняет целое войско. Девушка оживилась, болтая и пересмеиваясь с выбранными ею в дорогу попутчицами из числа придворных дам, укладывавшими в ящики дормеза тюки с одеждой, посудой, туалетными принадлежностями. Но это настроение вмиг улетучилось, когда она увидела клетку из прочных дубовых брусьев, скрепленных железными скобами. Ее установили на одной из повозок, вокруг столпились стражники, которых возглавлял Эврар Меченый. Эмма тихо приблизилась и взяла повод его коня:

- Это для него?

Мелит кивнул.

Поглядеть на легендарного Ролло перед дворцом собралась толпа. Она завопила, засвистела, завыла, когда закованного в цепи норманна вывели на площадь. В него полетели камни, тухлятина, навоз. Воинам Роберта пришлось потеснить весь этот люд, дабы охранить пленника. Толпа продолжала реветь издали, проклиная покрытого грязью, изможденного гиганта, который олицетворял собой все, чего она так боялась и ненавидела.

Эмма стояла близ дворцового крыльца, когда мимо нее провели пленника. На девушке был широкий бархатный плащ с меховой опушкой, волны ее волос, струящихся по плечам, пламенели особенно ярко. Норманн не мог не заметить ее, однако глядел как бы сквозь Эмму. Заросший, спотыкающийся, гремящий цепью - он тем не менее держался с непринужденным достоинством, что еще более распаляло гнев толпы. Мальчишки в лохмотьях, пробравшись сквозь цепь стражников, стали швырять в него пригоршни нечистот. Толпа хохотала, приветствуя их громкими возгласами. Ролло остановился, вытер предплечьем лицо и спокойно продолжил свой путь к клетке, Эврар Меченый, щелкая хлыстом, прогнал мальчишек, и Эмма была благодарна ему за это. Она видела, как Ролло втолкнули в клетку и заперли, повесив на дверь массивный замок. Клетка была так тесна, что Ролло не мог ни встать в полный рост, ни прилечь, вытянувшись. Не в силах выносить это зрелище, Эмма скрылась и уселась в углу дормеза на груде мехов, уткнув лицо в колени. Ей было больно и стыдно. Она едва дождалась, пока воинство герцога покинуло Рейн.

Герцог Гурмгайлон с пышным эскортом проводил их до опушки леса далеко за пределами города. С самим Робертом они простились, как закадычные друзья, осушив напоследок огромную чашу вина и обнявшись. Затем Гурмгайлон подъехал к дормезу и обратился к сидевшей у окошка экипажа Эмме на латыни - скверной и корявой. Девушка едва разобрала прощальную похвалу ее небесной красе и дивному голосу. Эмма любезно отвечала, зная, что Роберт Нейстрийский пристально наблюдает за ней.

Потянулись долгие дни пути. Дормез трясло на ухабах дороги, от которых не спасали и меха. Фонари, подвешенные на цепях, раскачивались, бросая тени на обитые пестрой тканью стены дормеза. Эмма грызла сладости, глядя в окно, где медлительно проплывали подслеповатые часовенки, бревенчатые частоколы усадеб, темные тростниковые кровли хижин. Сервы трудились на полях, останавливаясь, чтобы поглазеть на движущуюся мимо кавалькаду. Близ селений возвышались древние кельтские кресты, иные были установлены прямо на менгирах, и склонившие голову перед крестом невольно склонялись и перед камнями язычников. Нередко возникали силуэты виселиц у дороги, на иных перекладинах болталось до двух десятков тел: франков, бретонцев, норманнов - всех, для кого находилась веревка.

Дорога шла под уклон. Леса сменились полями. Лишь изредка возникали окруженный насыпью бретонский кер или ощетинившееся частоколом аббатство. По ночам войско становилось лагерем близ таких усадеб. Стреноживали лошадей, жгли костры, забивали овец и наскоро варили похлебку. По рукам ходил мех с вином. Эмма вдыхала сырой лесной воздух, глядела на усыпанное звездами небо с тонким лунным серпом. Одна из ее служанок целовалась с молодым вавассором в тени дормеза, томно забрасывая слабо белеющие руки на его сверкающие металлом плечи. Из монастыря доносилось пение мужских голосов… Мир был прекрасен, несмотря на вонь этой вооруженной толпы. Порой Эмма, дабы развлечься, подходила к кострам. Ей уступали лучшее место, и она пела под зачарованными взглядами мужчин. Иногда на глаза ей попадался силуэт Эврара, держащегося поодаль. Он тоже слушал, а потом шел туда, где в тесной клетке, как зверь, томился Ролло. Эмму охватывала тоска, и она умолкала.

Воины шумели, требуя, чтобы она пела еще и еще, но девушка отказывалась, ссылаясь на усталость, и уходила в темноту, чтобы, стоя на расстоянии, слушать звон цепей пленника.

Теперь герцог Роберт чаще навещал Эмму. Похоже, он больше не гневался на нее. Порой она пела и ему, пока он отдыхал в дормезе, растянувшись на мягких мехах. Обычно же он ехал во главе войска, зорко вглядываясь в окружающую местность.

В один из дней Эмма из окна своего экипажа увидела известковые скалы, громоздящиеся на холме. Именно оттуда они с Ролло наблюдали за блистательным войском. Здесь норманн приставил к ее горлу нож, а она гонялась за Ролло с его же мечом. Эмма слабо улыбнулась этому воспоминанию, но в сердце стояла горечь. Она устремила взгляд туда, где за вереницей всадников ползли в тучах пыли телеги обоза. Вспомнил ли Ролло это место? Думает ли он о том же, что и она?

Чтобы девушка могла немного развлечься, ей предоставили коня - крупного темно-рыжего жеребца с мохнатыми бабками и длинной, падающей на глаза гривой. Несмотря на свою мощь, жеребец был послушен и привязчив. Эмма кормила его с ладони овсом, поджаренными хлебцами, листьями салата и порой проезжалась рысью вдоль кавалькады или же скакала с охраной далеко вперед. Но чаще, сдерживая жеребца, отставала, оказываясь среди повозок обоза.