Роберта Джеллис - Гобелены грез

Порыв ветра донес до ноздрей Хью характерный запах крови и он горько улыбнулся — совсем забыл об августовской жаре. Ворчать скорее будут те, кто останется. К вечеру над этим полем будет стоять вонь почище, чем на скотобойне.

— Но, милорд… — не уступал доведенный до отчаяния Морель.

— Я должен узнать, каково досталось сэру Вальтеру нынче на поле, — сказал Хью, не обращая внимания на терзания слуги. — Когда вернусь, отдамся в лапы лекарю, а потом — в Джернейв.

— Джернейв!

Глаза Мореля блеснули. Он чуть с ума не сошел, когда увидел, как сочится сквозь кольчугу хозяина кровь. Леди Одрис наказывала ему устроить мужа где-нибудь в безопасном месте, если он заболеет или получит ранение, — это нетрудно сделать с помощью такого влиятельного сюзерена, как сэр Вальтер — и немедленно послать за ней, что в данный момент было абсолютно невозможно. Но можно привезти сэра Хью к ней — это гораздо лучше. Он уже нашел лекаря и уговорил его с помощью одной из монет леди Одрис забыть на время об иных страждущих, нуждающихся в его услугах. Если лекарь сумеет подлатать хозяина настолько, что он, Морель, довезет его живым до Джернейва, долг его перед леди Одрис будет выполнен. Если… Но все идет похоже к тому, что сэр Хью просто-напросто истечет кровью, так и не подпустив к себе лекаря.

— Милорд, — взмолился Морель, — позвольте мне самому поехать к сэру Вальтеру вместо вас. Я передам ему все, что хотите, или…

Хью хотел было сказать, что желает видеть покровителя собственными глазами, но заметил вдруг младшего из оруженосцев сэра Вальтера, который брел по лагерю, явно кого-то высматривая.

— Ха! Филипп! — воскликнул молодой рыцарь. — Ты-то мне и нужен! Что с сэром Вальтером! Он не ранен?

— Сэр Хью? — пустил от неожиданности «петуха» оруженосец. — Вы ли это? Вы же весь в крови!

Молодой рыцарь с облегчением расхохотался, поскольку уже по голосу и выражению лица юноши понял, что с сэром Вальтером ничего дурного не приключилось. Если бы было иначе Филипп не испугался бы так, увидев окровавленного Хью.

— В нашем деле такое нередко случается, — добродушно сказал Хью, но затем, заметив, как побледнел парнишка, как избегает он бросить на него лишний взгляд, добавил: — Да меня только поцарапали малость, на мне больше, я думаю, чужой, чем моей, крови. Ты скоро привыкнешь к этому, Филипп, — я знаю, сам был таким когда-то. Ну, все же скажи: сэр Вальтер не ранен?

— Да нет, он отделался синяками и находится сейчас в благодушнейшем настроении. Говорит: кается, что сомневался в проведении Господнем, уж больно много было шотландцев. Он послал меня, чтобы я разыскал вас. Что ему передать?

— Скажи ему, что я отправляюсь в Джернейв…

— В Джернейв? — эхом отозвался Филипп. — Но Хью! Это невозможно, вы должны сначала залечить свои раны.

— Нет! — воскликнул Хью, стараясь говорить как можно убедительнее, поскольку боялся, что сэр Вальтер настоит на своем и отменит — ради блага, разумеется, подопечного — свое разрешение воспользоваться латниками. — Я уже сказал тебе: кровь на мне чужая, и я задушу тебя собственными руками, если ты сболтнешь ему, что я тут, дескать, истекаю кровью. Ты же слышишь: я говорю с тобой вполне нормальным голосом. Я что, по-твоему, с ног валюсь?

— Да нет, вроде, — ответил Филипп, но в голосе его звучало сомнение, когда он добавил: — Только мне не жить, если я скажу ему, что с вами все в порядке, а вы возьмете да и помрете по дороге.

Хью невольно улыбнулся.

— Да успокойся ты, не помру я по дороге. Если уж говорить начистоту, меня задели в бок и плечо, обе раны неглубоки и не опасны.

Хью пришлось приложить немало стараний, чтобы убедить Филиппа, да и то он весьма сомневался, что из этого может выйти хоть какой-то толк; более того, он был уверен, что оруженосец, как только сэр Вальтер на него прикрикнет, зальется горючими слезами и прохныкает, что Хью вот-вот испустит дух на смертном одре. Тем не менее он, спешившись, послал Мореля к капитану с приказом готовиться к выступлению и лишь затем повернулся к лекарю.

— Помоги-ка стащить кольчугу и займись, наконец, своим делом.

— Но у меня нечем прижечь…

— Тут нечего прижигать — раны неглубокие, нанесены чистой сталью, — сказал Хью, содрогаясь при одной мысли о том, что длинной рубленой раны на боку коснется раскаленное железо. — Сшей края и намажь мазью. Если этого окажется недостаточно, жена дома поправит…

Он осекся, сознавая, как дрожит его голос. Лекарь пожал плечами и про себя подумал: "Вот так и ведется в этом мире — те самые храбрецы, которые с песней идут в бой, после сражения так боятся лекарей, что смотрят на них, как на смертельных врагов. Вместо того чтобы дать сведущему человеку вовремя себя заштопать, они будут тянуть с этим, пока раны не загноятся, а тогда уже и надеяться не на что, разве на милосердие Божье. "

Лекарь тем не менее промолчал и махнул рукой двум помощникам, чтобы те стащили с рыцаря доспехи и надетую под них тунику, пока он подготовит все необходимое для врачевания ран. Этим же помощникам — дюжим и ко всему привычным молодцам — предстояло держать рыцаря за руки и ноги, чтобы тот — обычное дело — не покалечил лекаря, отбиваясь, лягаясь и кусаясь, пока он будет сшивать края зияющей раны.

На этот раз мудрый лекарь не совсем, однако, правильно интерпретировал тот страх, который видел в выражения лица пациента. Хью, как большинство других рыцарей, с крайней неохотой отдавал себя в руки лекарей — в горячке боя не обращаешь внимания на боль, часто даже не замечаешь, что тебе нанесли ранение, — иное дело после, когда мускулы расслабляются и боль становится невыносимой, хоть на стенку лезь, но в тот момент он боялся не столько боли, сколько того, что лекарь своей возней измотает его настолько, что он не сможет немедленно выехать, ибо беспокойство его о судьбе Одрис и сына достигло уровня паники. В каком-то смысле это даже пошло ему на пользу: мозг, одурманенный душевной болью, слабее реагировал на боль физическую, терзавшую его тело в результате лекарских манипуляций. Морель к тому же — надо отдать ему должное — знал, кого приглашал: врачеватель оказался подлинным знатоком своего дела — он не забыл промыть рану вином, а зашивал ее шелковой нитью, завязывая ее и отрезая после каждого стежка, чтобы шов получился ровным и давление опухших тканей позднее равномерно распределялось по подживающей ране.

Когда было покончено и со второй раной, Хью коротко поблагодарил лекаря и повернулся к слуге, который уже успел вернуться с весточкой от капитана. Старый вояка, по словам Мореля, предпочел бы отправиться в путь немедленно, не тратя времени на еду и отдых. Трупы на поле брани уже начали изрядно смердеть, да и вопли и стоны раненых тоже не ласкали ушей райской музыкой. Лучше уж, просил он передать Хью, они остановятся где-нибудь в чистом поле после пары-другой часов марша. Донесение Мореля настолько обрадовало Хью, что он почти не обращал внимания на лекаря, чьи быстрые пальцы все еще трудились над его ранами.