Синтия Хэррод-Иглз - Флёр

Флер вдруг вообразила графа маленьким ребенком, сгорающим от любви к матери, матери, которая никогда не могла ответить ему такой же любовью. Он не хотел ни с кем делить ее. Может быть, здесь кроется главный источник его бед? Мать выбрала отца и любила его, возможно, на взгляд его, ребенка, — плотской любовью. И после этого для него все женщины носят на себе такое пятно.

— Ты не прав, — невозмутимо и печально проговорила она, глядя в его странные дикие глаза. — Нет, я любила тебя другой любовью. Я хотела выйти за тебя замуж. Я испытывала муки ревности, когда ты женился на Людмиле. Я верила тебе, когда ты заявил мне, что физическая любовь — это так, пустяк, потому что я ничего не знала. Но теперь…

Граф уронил руки с ее плеч. Флер резко замолчала, чувствуя, куда может привести окончание ее фразы.

— Ну, что теперь? — спросил он, снова настороженно прищурившись.

Нет, этого она ему не скажет. Его не касается то, что произошло между ней и Петром.

— А теперь я думаю, что ты заблуждаешься. — Она стойко выдержала его прямой, пронзительный взгляд. — Или ты заблуждаешься, или же заблуждается весь остальной мир, а этому трудно поверить.

Карев долго сверлил ее взглядом. Потом, закрыв глаза, отвернулся и неровно задышал.

— Понятно, — произнес он и неуклюже, словно слепой, поплелся к двери. Возле нее он остановился. — Теперь, насколько я понимаю, ты бросаешь меня, будешь повсюду искать лучшей жизни и найдешь наконец мужчину, который будет любить тебя физической, плотской любовью?

Флер прикусила губу, чувствуя, как он пытается скрыть от нее терзавшую его душевную боль.

— Нет, — ответила она, — я тебе обещаю. Я уже не раз говорила тебе, что никогда тебя не покину.

— Да, говорила, — промолвил он так, словно удивился, что до сих пор помнит ее слова. — Ты, ты сказала. Очень приятно сознавать, что ты не намерена бросать своих слов на ветер. Но если тебе будет трудно выполнять данное мне обещание, то я тебя от него освобожу.

— Сергей, ради Бога! — воскликнула она, стараясь хоть чем-то разрядить грозовую атмосферу. — Я скажу тебе, когда это меня утомит.

Граф по-прежнему стоял повернувшись к ней спиной.

— Да, — сказал Карев, но ей показалось, что он произнес это слово не в ответ на ее заверения, а скорее на свои мысли.

Переступив через порог комнаты, он слегка повернул голову.

— Мне хотелось бы немного побыть одному. Спасибо тебе за то, что пришла, — бросил он через плечо.

— Ты успокоился? — с сомнением в голосе спросила она.

— Да, — ответил он, — сейчас я успокоюсь.

Флер вышла из комнаты.

Едва она появилась в восьмиугольной гостиной — у нее даже не было времени, чтобы переговорить с Петром или с Розой, — как туда вбежал Егор.

— Быстрее! Идите быстрее! Произошел несчастный случай! Барин… расшибся. Да поскорее же!

— Боже праведный! — воскликнул Петр, вскакивая со стула. — Что произошло?

Егор отсутствующим взглядом нашел Флер, и она сразу почувствовала, как у нее что-то оборвалось внутри в предчувствии беды. Она знала, что случилось.

Он лежал у подножия Черной башни, с подветренной стороны, на снегу толщиной не более трех-четырех сантиметров. С другой стороны намело такой сугроб, в котором можно было похоронить его. Он лежал на спине, одна рука была на груди, а другую он отбросил в сторону, словно прилег, чтобы вздремнуть. Под ним на снегу растеклось большое кровавое пятно.

К ним приковылял Егор.

— Я видел, как упал барин. Я бежал по короткой тропинке к конюшне, вдруг вижу — он падает, словно большая подстреленная птица. Вероятно, граф, наклонившись над парапетом, поскользнулся на льду. Матерь Божья, я видел, как он летел с высоты.

Петр, опустившись перед братом на колени, приподнял его голову. Сергей издал какой-то странный клокочущий сухой звук, будто ему трудно было проглотить слюну. На ближней к Петру стороне головы не было видно никаких повреждений, другая превратилась в кровавое месиво.

— Ах, Сережа, нет, не надо! — умоляюще запричитал он. — Прошу тебя, не нужно!

Он освободил меня, — подумала Флер. Она чувствовала себя спокойной, но, вероятно, такое спокойствие объяснялось пережитым ею только что сильнейшим потрясением. Очень скоро наступит момент, когда всю ее будут сотрясать рыдания.

Потом на смену первой пришла вторая мысль. Он тем самым освободил и себя, освободил от своих собственных мук, которые становились невыносимее с каждым годом. Вот теперь он лежал, устремив в небо вопросительный взгляд одного золотистого глаза. Он умер с открытыми глазами, и выглядел так, — подумала Флер, — словно был чем-то удивлен, словно смерть не оправдала его ожиданий.

Похороны были прекрасные, печальные, но вместе с тем приносящие утешение в горе. Флер невольно подумала, что если останется в России, то, вероятно, после соответствующей подготовки вступит в лоно русской православной церкви. Стоя в этой маленькой часовенке с зажженными свечами и голубоватыми струйками дыма от горящего ладана, можно было с такой легкостью поверить в бессмертие души, почувствовать радость от того, что Сергею удалось наконец избежать терзающего несовершенства смертного бытия и воспарить, свободным, надо всем.

Всю последнюю неделю Флер размышляла над тем, что же теперь будет с ней. Самый естественный шаг — вернуться в Англию, но она не испытывала никакой тяги к родине, которая уже перестала быть для нее родным домом. Поехать туда — это все равно что снова добровольно войти в тюремную камеру. Даже если не учитывать предложения, сделанного ей Полоцким, у нее был достаточный доход, чтобы чувствовать себя здесь независимой, к тому же Розе могла понадобиться компаньонка, по крайней мере на несколько месяцев в году.

Слезы наконец пришли к ней. Перед ее глазами стояла оборотная сторона смерти — грустный, скудный, отброшенный в сторону глинозем, земные очертания человека, которого она любила и которого больше никогда не увидит. Флер плакала и была рада, что плачет. Ни один смертный на земле не должен отправиться в мир иной без этой скромной дани уважения. Когда все было кончено и присутствующие повернулись, чтобы идти домой, она медлила, не уходила. Стоя на холодном зимнем солнце, Флер наблюдала, как могильщики зарывали могилу. Сергея похоронили рядом с его матерью. Это был дальний, укромный уголок кладбища, защищенный от ветра деревьями, и на могиле Анны Петровны уже пробивались через тонкий снежный покров крокусы. Флер посмотрела на небо, чтобы солнце осушило слезы. Она вспомнила сейчас о многом, она попрощалась с Сергеем. Он ушел. Ушел навечно.