Элоиза Джеймс - Снова в дураках

- Леди никогда не ест на публике! - в легком ужасе воскликнула Женевьева. - Разве здесь нет приличных заведений для еды?

Тобиас закатил глаза и купил два пирога с бараниной, бутылку вина, пару оловянных кружек и восемь имбирных человечков (четыре леди и четыре джентльмена).

- Я ничего этого есть не стану, - заявила Женевьева, хотя втайне должна была признать, что имбирные человечки выглядели весьма привлекательно.

Внезапно солидная капля упала ей прямо на нос, а еще одна попала на руку.

- Начинается дождь, - заметил Тобиас, пряча покупки под рукой.

- Полагаю, мы должны вернуться в вашу карету, - предположила Женевьева, почувствовав необъяснимое разочарование. Конечно, она должна вернуться домой. О, да ведь уже совсем стемнело. - Который сейчас час?

- Совсем не поздно, - ответил Тобиас. - Просто так кажется из-за туч.

- Где ваша карета? - с тревогой спросила Женевьева. - Как вы думаете, эта свинка может простудиться?

Тобиас рассмеялся.

- Очень сомневаюсь, глупышка.

Он чмокнул ее в голову, подхватил под руку и начал пробираться сквозь толпу. Женевьева тихо шла за ним. Крупная капля дождя стекла по ее щеке, другая намочила накидку из тафты. И Женевьева вдруг поняла, что вопреки всем ее благим намерениям, она бы предпочла, чтобы он не смотрел на нее как на маленького ребенка, приведенного на ярмарку ради его удовольствия. Но тогда, как же она хотела, чтобы он на нее смотрел? Вот так проблема, подумала она про себя. Я хочу... я хочу... Нет, она не позволит себе думать о том, что же она на самом деле хочет, или почему ее кожа начинает гореть всего лишь от легкого прикосновения его руки, или почему она продолжает смотреть на него и думать, как он красив. Очень красив.

Секунду спустя дождь припустил так, что они поняли, им не удастся пересечь площадь, не будучи вымоченными до нитки. Быстро идти они не могли: поросенок путался в ногах прохожих, особенно теперь, когда люди разбегались в разные стороны, пытаясь поскорее укрыться от дождя.

- Мы должны зайти сюда, - сказал Тобиас, вынуждая Женевьеву повернуть к палатке "Заклинателя Змеи".

- Я не могу туда войти! - задохнулась Женевьева. - Я боюсь змей. И потом, разве змеи не едят поросят?

- В любом случае нам необходимо избавиться от этой свиньи, - заявил Тобиас. Но когда увидел, как Женевьева в ужасе отодвигается от него, он заглянул за занавес у входа, вручил заклинателю золотую гинею и приказал: - Исчезните. - Заклинатель усмехнулся, поклонился и рысью умчался в дождь, змея болталась у него на шее.

- Идите сюда, - сказал Тобиас, отводя в сторону занавес и связывая его так, чтобы проход был открыт. - У нас имеется прекрасный вид, и мы - одни. - Городская площадь, час или два назад полностью забитая разноцветьем толкающихся людских масс, опустела также быстро, как набежали тучи на прежде синее безоблачное небо.

- Кресло, миледи, - сказал Тобиас, подтаскивая ближе к входу обветшалую кушетку. Женевьева бросила на нее подозрительный взгляд, но затем все же села. Небо утратило свой жемчужно-серый цвет, и теперь более темные синие тучи мчались по нему с такой скоростью, словно и они сами пытались вернуться домой до того, как хлынет дождь. Странный свет сделал место действия еще более интригующим.

Тобиас сел рядом с Женевьевой и вытянул ноги. Через мгновение он открыл купленную бутылку и разлил вино по кружкам, приобретенным вместе с ним. Одну из кружек он вручил Женевьеве так изящно, словно она была из самого тонкого хрусталя, а вовсе не из олова.

Женевьевы сделала глоток. Возможно, ей это было в новинку, но вино оставило на языке чувство легкого взрыва, как если бы это было шампанское, хотя и слегка выдохшееся. Где-то у ее туфель снова начал фыркать и сопеть поросенок, так что Женевьева подтянула ноги на кушетку (леди никогда не сидит ни в каком другом положении, кроме приличного!), искоса из-под ресниц поглядывая на Тобиаса. Он вытащил пирог с бараниной и разломил его пополам. Ни о чем не спрашивая, половинку он вручил ей. Та все еще была теплой, и от нее исходил соблазнительный запах.

Леди никогда не едят на улице! Женевьева откусила кусок. Ах, это было так вкусно, что она откусила еще. Теперь дождь уже сбивал с ног, и единственными людьми, все еще отважно остававшимися на площади, были ребятишки, играющие в энергичную игру, в которой команды, похоже, назывались в честь королевы Марии[19] и лорда Спенсера[20]. Мальчишки отбегали на некоторое расстояние и с невероятным энтузиазмом вопили: "Прибыл Спенсер" или "Прибыла Мария", при этом раздуваясь от важности настолько, насколько это вообще было возможно.

Тобиас подтянул Женевьеву к своему плечу. Она услышала слабый негодующий визг, это он отпихнул поросенка подальше от своих ботинок. Кроме этого визга, слышны были только слабеющие выкрики мальчишек и звуки, издаваемые серебристыми струями дождя, наклонно бьющими по земле и отскакивающими в разные стороны.

- Я хочу поцеловать вас, - внезапно произнес Тобиас.

Женевьева положила голову ему на плечо, она подумала о том же, хотя, конечно, все это происходило из-за ностальгии. Ведь она отчаянно влюблена в Фелтона. Но Фелтон и все его изысканные манеры казались сейчас такими далекими. А потому она просто подняла лицо навстречу Тобиасу.

Повторного приглашения Тобиасу не потребовалось. Его голова закрыла собой дождь еще до того, как Женевьева успела прикрыть глаза. Если леди никогда не едят на публике, то они, определенно, и не...

Но мысль уже где-то затерялась. Его греховно сладкие губы коснулись ее, и эта варварская сладость окончательно расплавила ее всю, оставив на поверхности лишь ощущение их близости.

- Тобиас, - выдохнула она, запустив руки в его волосы и притягивая его как можно ближе. Он вовсе не возражал против подобной дерзости, а лишь застонал и посадил ее себе на колени. Тонкий муслин платья Женевьевы позволил ей очень точно определить, что он чувствует. Сила обнимающих ее рук, едва слышный стон, вырвавшийся из его горла, то, как его губы оторвались от ее, чтобы продегустировать ее щечку, ее бровь, ее мочку уха - все это говорило о многом.

Женевьева дрожала. Единственное, что было видно за дверью - занавес серебряного дождя. Их никто не мог увидеть, как и они сами не могли никого рассмотреть. Было похоже, что мир сузился до губ Тобиаса, целующих ее снова и снова, до этих его локонов, скользящих между ее пальцев. В голове Женевьевы появились мысли, вовсе не присущие благовоспитанной леди - вне всяких границ светского благонравного поведения! Прикоснись ко мне? Ни одна леди ни за что не сказала бы подобного. Почему его руки до сих пор находятся на ее плечах, когда ей хочется... ей хочется... Ни одна леди не захочет ничего подобного!