Конни Райнхолд - Безмолвные клятвы

– Ты действительно об этом мечтаешь?

– Я уже давно ни о чем не мечтаю, – устало произнесла Роза.

Она выдвинула нижний ящик письменного стола и вынула кожаный мешочек, туго набитый деньгами. Этот подарок ей сделал шериф сегодня утром – в награду за убийство мужчины, который избивал Лидди. От рук этого негодяя пострадало немало несчастных, среди которых были не только проститутки, но и вполне добропорядочные женщины.

– Куда ты собираешься ехать? – поинтересовалась Роза, взвешивая мешочек на ладони.

– На дедушкину ферму. Я хочу выкупить ее.

Странно было слышать из уст Речел слово «дедушка», как будто оно что-то значило, как будто он был частью ее жизни. Сама Роза смутно помнила отца и братьев, которые однажды отправились на охоту и не вернулись, оставив ее одну в маленькой хижине, стоящей в глуши. Поначалу Роза кое-как сводила концы с концами, но в четырнадцать лет попала в объятия своего первого мужчины, который случайно заехал к ней в гости.

В этом возрасте Роза легко верила любым комплиментам и всем обещаниям, которые слышала. Ей не составило труда убедить себя, что она влюбилась. Но обещания оказались пустыми словами, и вскоре Роза осталась одна с грудным младенцем на руках. А как только перебралась в поселок, ей не потребовалось много времени, чтобы понять, что единственный способ прокормиться – предложить мужчинам свои услуги, поставив при этом свои условия.

Роза перестала об этом думать. Воспоминания о прошлом, так же, как и мысли о будущем, всегда расслабляли ее.

– Чем ты там будешь заниматься?

– Устраивать свою жизнь.

– Такую же, как и здесь? Надеюсь, ты понимаешь, что мы не можем жить по своему усмотрению? У нас прав ровно столько, сколько позволяют иметь мужчины. Черт возьми, нас и людьми назвать нельзя!

– У нас есть право голоса. Роза презрительно фыркнула:

– Да, женщинам нашего маленького поселка разрешили голосовать, потому что Эстер Моррис устроила вечеринку, напоила чаем каких-то политиканов и уговорила их дать нам это право. Его в Вайоминге уже однажды отбирали. Вероятно, скоро еще раз отберут…

– Здесь я не останусь, мама!

– Ты знаешь, как мне тяжело одной управляться? Все, кто мне помогают, – это или калеки, или бывшие уголовники. Грэйс уже стара, к тому же испортила себе репутацию, застрелив нескольких клиентов. Я тоже скоро стану такой, как Грэйс. Но она хоть умела командовать прислугой, а тебе это вряд ли удастся…

Речел продолжала молчать. Роза тяжело вздохнула. Она вспомнила высокую, тучную Грэйс – мадам, которая продала ей бордель и уехала обрабатывать земельный участок Розы в Биг-Хорн Бэйсин. Грэйс решила, что лучше гнуть спину в глуши, чем сживать со свету юных девиц.

– …У тебя лучше получается смотреться в зеркало, чем ползать на коленках в огороде.

– Разве я ничему не научилась в этом доме? – спросила Речел.

– Если у тебя нет жизненного опыта, девочка, то эти уроки ничего не значат.

Увидев горькую усмешку на губах Речел, Роза подумала о том, что ее дочь и так слишком часто сталкивалась с темной стороной жизни.

– Одной тебе будет тяжело.

– Я не буду одна.

Роза удивленно уставилась на дочь:

– Ты не сможешь найти мужа, Речел! Если какой-нибудь мужчина из нашего штата и захочет быть вместе с дочерью мадам Розы, то только ради ночных удовольствий.

– Я найду мужа, когда придет время.

– Вечно пьяного пастуха? Бродягу? – резко спросила Роза. – Или ты надеешься встретить порядочного мужчину?

Речел кивнула головой и уверенно произнесла:

– Порядочного. И без предрассудков.

Роза глубоко вздохнула, стараясь прогнать меланхолию, которая все чаще и чаще овладевала ею в последнее время. Сожалеть о решении Речел не имело никакого смысла – так же, как и горевать о смерти Лидди. Роза думала лишь о том, что ее дочери понадобится много денег и, кроме того, толстая кожа и побольше мозгов.

Но мозгов у Речел всегда было достаточно, и она знала о жизни больше, чем многие женщины, остававшиеся одни, без поддержки, которую дает семья или кошелек. В любом случае, все эти сомнения не играют никакой роли. Речел сделала свой выбор, и если она на самом деле хоть что-нибудь понимает в жизни, то уйдет подальше от этого дома и ни разу не обернется назад.

Вздохнув, Роза отдала Речел позвякивающий мешочек.

– Это приданое – пять тысяч долларов от мужей и отцов, которые обманывали и обирали свои семьи. На первое время хватит… – презрительная улыбка скользнула по ее губам и тут же исчезла. – Кроме того, у тебя есть деньги, которые скопила Лидди. Ты уверена, что идешь по правильному пути? – спросила Роза, ненавидя саму себя за эти слова. – У нас не так уж и плохо жить…

Речел выпрямилась и в упор посмотрела на Розу:

– Может быть, мама. Но я не хочу умирать так, как умирают здесь.

Атлантический океан, 1886 год

– Он сумасшедший! – крикнул матрос, и его слова тотчас подхватил ветер.

– Наверное, жить надоело, – добавил его приятель.

Не обращая внимания на их слова, Генри Эшфорд продолжал стоять на палубе боровшегося со штормом клипера, который взбирался на гребень огромной волны, на какой-то миг замирал в воздухе и быстро нырял вниз, чтобы вновь повторить восхождение. Холодные волны разбивались о палубу, и ветер бросал ледяные брызги в лицо мужчины. Тяжелые черные тучи преследовали корабль и метали в него огненные молнии, которые озаряли ночное небо дьявольским желто-серым светом. И снова судно поднималось на вершину, вот-вот готовое оторваться от могучей стихии, но тут же падало в темную бездну.

Свобода. Это слово постоянно звучало в душе Генри с тех пор, как он покинул Англию. Вспоминая свою жизнь, свои мечты, он сознавал, что больше всего на свете его пленяло именно ощущение свободы. Слушая ночной рев океана, Генри мысленно возвращался в родовое имение. Вот старинный парк, пруд, в котором мирно плавают утки…

Мать ведет его на лужайку. Они взяли с собой мольберт и коробку с красками, так как оба собираются рисовать пейзажи.

Тогда Генри Эшфорд был свободен: проводил дни так, как ему хотелось, любовался красотой и творил ее, делился впечатлениями с человеком, который, казалось, понимал его… В один прекрасный день все закончилось: его мать предала собственных детей.

С тех пор Генри потерял свободу и покой. Он пытался поближе сойтись с братом Люком, но в то время это было невозможно. Их разделяло огромное расстояние, ослаблявшее родственные узы. А сейчас, скорее по велению судьбы, а не по своей воле, Генри искал своего брата.

Он широко расставил ноги, крепко ухватился за жесткий канат и нагнулся, глядя на бушующую за бортом стихию.