Юджиния Райли - Ангельский огонь

— Господа, я действительно должен идти.

— Чепуха! — обратился Жиль к молодому человеку. — Не уходи только потому, что тебе сегодня не везет. По меньшей мере, ты должен с нами выпить. Куда же запропастилась эта девка? Анжелика! — завопил он.

Дверь открылась, и в комнату вошла девушка лет семнадцати, внешность которой заставила Жан-Пьера, уже совсем вознамерившегося откланяться, вернуться на место.

Губы Анжелики были сжаты. Целый день, не покладая рук, она вместе с четырнадцатилетней служанкой Коко готовила закуску.

Волнуясь, она еще в кухне спросила, показывая на поднос, у этой стройной и хорошенькой мулатки, которая сегодня что-то очень нервничала:

— Ну и как это выглядит?

— Прекрасно, мадемуазель, — ответила та, облизывая пухлые губы. Она внимательно посмотрела на приготовленное ими с таким старанием: биточки из лангуста, миниатюрные пирожки с устрицами, фаршированные креветки. — Только от одного запаха у меня засосало под ложечкой. Хозяин Жиль будет доволен, — заключила она.

Сама же Анжелика, продолжая готовить, напевала «Аве Марию», так любимую ее родителями.

…Все это время Анжелика старалась сохранять беззаботный вид, однако ей это не всегда удавалось, особенно когда она начинала вспоминать жизнь в Сент-Джеймсе, свою мать и отца, которых очень любила. Всего три недели назад она счастливо жила с родителями на ферме. Затем это несчастье — желтая лихорадка, «Бронзовый Джон», как называли эту страшную болезнь в их краях, и Анжелика могла только страдать, глядя, как на ее глазах родители чахли от болезни, слушая, как они бредили, видя черную рвоту, означавшую кончину безвинных жертв… Поспешная служба на кладбище, спустя всего несколько часов после их смерти, показалась ей кошмаром. Однако на этом ее испытания не кончились, ибо позже ей пришлось наблюдать, как шериф жег вещи родителей. Даже сейчас, вспоминая, как он бросил в огонь любимую прялку матери, Анжелика почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы, и она молча перекрестилась.

Все-таки она была воспитана в вере, что смерть — это триумфальный переход души в вечную жизнь. Поэтому у нее не было веской причины глубоко скорбеть о смерти родителей. Они были вдвоем и вместе с Богом.

Смерть родителей она восприняла так, как учила церковь, хотя эмоционально было почти невозможно принимать смерть родителей как победу — уж слишком рано они ушли из жизни.

Сама почти ребенок, Анжелика была вынуждена покинуть Сент-Джеймс, откуда ее насильно перевезли в незнакомый город на милость опекуна. Она даже никогда раньше не видела дядю Жиля, до того как он приехал в Сент-Джеймс, чтобы уладить дела с наследством ее родителей. Теперь она знала его как грубияна, который хоть и не оскорблял ее, но часто говорил с ней резко, слишком много пил и играл в азартные игры. Привыкшая жить в атмосфере набожности, Анжелика чувствовала себя в этом доме чужой рядом с нечестивым дядюшкой, в этом безнравственном городе! И она не могла понять — отчего в доме дяди Жиля царит запустение: мебель исцарапана, занавески и покрывала ободранные и изъедены молью… В Сент-Джеймсе к каждой вещи относились с любовью! Тем не менее, Анжелика пыталась сделать все, что было только в ее силах, чтобы навести порядок в доме, хотя нельзя было рассчитывать в этом даже на помощь Коко.

…Когда они вместе прибирались в доме, Анжелика часто напевала для приободрения духа. Пение возвращало ее к мыслям о родителях и любимой учительнице пения — мадам Сантони. В моменты отчаяния Анжелике очень хотелось, чтобы с ней рядом была мадам, но дядя, наверное, не разрешил бы. Ведь мадам предлагала, чтобы Анжелика жила с ней, но он бесцеремонно отказал…

— Анжелика!

Когда дядя в очередной раз позвал, Анжелика испытала возмущение. Она внутренне сжалась, вытерла руки и взяла поднос. Она была уверена в своей правоте, и ее оскорбляло, что ее усилия, как правило, не ценятся и в расчет не принимаются. Выпрямившись и подняв голову, она пошла по коридору, ведущему из кухни в комнату. У двери она задержалась, чтобы собраться с духом, и поморщилась от ударившего в нос едкого дыма сигар. Картина, представшая перед ее взором, показалась отвратительной. Напротив, спиной к ней сидел дядя Жиль, трех других компаньонов она никогда прежде не встречала. Двое были в возрасте — один тучный, другой худой. Однако внимание Анжелики привлек третий гость, молодой человек приятной наружности, сидевший напротив. Ему еще не было и тридцати, Анжелике понравилось его лицо с квадратными скулами и аккуратно подстриженными усами. Однако выглядел он недовольным, сидел хмуро, уставившись на стаканчик виски.

Она вошла в комнату в тот момент, когда молодой человек встал, — при виде ее он ошеломленно плюхнулся на свое место.

Когда появилась Анжелика, Жан-Пьер не мог поверить своим глазам. Очарование девушки просто сбило его с ног. Она была похожа на сказочное видение, потрясающе красивая — с шелковистыми волосами, черноокая, с самыми совершенными чертами, которые он когда-либо видел. В ее гибкой девичьей фигуре проглядывали первые ростки женственности. Сама ее кожа источала свежесть молодости, а формы претендовали на совершенство. Точеное лицо с высокими скулами, правильным носом, красивыми губами и подбородком было спокойно и сосредоточенно. Черные как смоль, завитые локонами волосы оттеняли блеск глаз… Одета была девушка в скромное бумазейное платье. Словно прислуга, она несла уставленный снедью поднос. Но с такой красотой она могла бы в соответствующем наряде блистать в самом избранном обществе.

Она задержалась в дверном проеме, глядя на дядю и как бы ожидая приказа. Затем повернулась и пристально посмотрела на Жан-Пьера. Взгляды их пересеклись. Он попытался улыбнуться, но понял, что не может, — ее взгляд пригвоздил его к месту. В ее глазах он увидел муку и боль и какое-то внутреннее сияние, которого он до сих пор не встречал. Он почувствовал себя так, будто его опалил массивный огненный вал. В этих глазах было что-то призывное и в то же время — чистое и непорочное.

— Анжелика, уже пора!

Голос Жиля Фремо, требовательный и грубый, вторгся в гипнотический транс Жан-Пьера, разрушив чары, созданные появлением Анжелики. Он нахмурился, задержал дыхание и сурово поглядел в ее сторону, когда она повернулась к Жилю и предложила ему поднос.

Руки Жан-Пьера дрожали. О черт, эта девушка его просто убила наповал. Давно такого не было, чтобы кто-то или что-то затронули его в этом плане! Лишь один взгляд смирил его и сделал покорным.

— Не передавай поднос только мне, красотка! — рявкнул Жиль Фремо на свою племянницу. — Разве ты не видишь, что у меня гости и они давно ждут, чтобы их обслужили?