Дениза Робинс - Жонкиль

В этот момент юная наследница проходила мимо Чартера, веселым смехом сопровождая болтовню Поллингтона. Она была несколько ниже среднего роста и очень тоненькая. Ее стройная фигурка в белом гофрированном жоржетовом платье со строгим вырезом у самого горла выглядела почти детской, легкий загар шеи и рук подчеркивал это впечатление. На вкус Роланда, она была слишком худа, такой мальчишеский облик обычно не нравился Чартеру, однако, глядя на ее тонкий профиль, на головку с очень темными коротко подстриженными волосами и челкой, падающей на лоб, он не мог не признать, что девушка прелестна. Изгиб ее губ был красив, но тверд; у нее был решительный маленький подбородок с ямкой. Нельзя было не обратить внимание на ее зеленовато-карие глаза с очень черными пушистыми ресницами и прямыми бровями.

— Что вы думаете о ней, Роланд? — спросила Микки Поллингтон.

— Я думаю, — сказал он с расстановкой, — что я хотел бы познакомиться с ней. Это было бы... забавно.

— Очень хорошо, но, прошу вас, никакого флирта с невинной протеже Дороти, а то я окажусь в очень затруднительном положении, — предупредила Микки.

Он не ответил, но как-то странно улыбнулся. Затем достал сигарету из портсигара и закурил.

Жонкиль Риверс наслаждалась своим дебютом в лондонском обществе. Она была в восторге от этого веселого рождественского бала. До сих пор ее единственными светскими развлечениями были чаепития, которые устраивала бабушка в Риверс Корте, а также экскурсии в окрестности с приемным отцом в поисках бабочек или образцов для гербария. Он обращался с ней, как со студенткой. Приемная бабушка считала ее маленькой девочкой, которую нужно хорошо воспитать. И вдруг эта неожиданная поездка в Лондон, и этот восхитительный бал, и люди вокруг, которые относились к ней, как к обычной молодой женщине.

Риверс Корт был милый старый дом времен королевы Анны, переполненный тяжелой викторианской мебелью. Но Жонкиль находила его интерьеры слишком мрачными. Зал в доме Поллингтон, завешенный блестящими оранжевыми с черным драпировками; натертые до блеска полы; первоклассный оркестр — все это предстало перед ее восхищенным взором как новый и волнующий мир. Гирлянды из раскрашенной бумаги, китайские фонарики, пестрые шары, летающие из одного конца зала в другой, зелень остролиста и омелы, громадная арка над входом со словами «Веселого Рождества», выложенными алыми ягодами... Здесь царил сам дух Рождества. Шампанское лилось, пестрые ленты и шары летали от одной пары к другой.

Жонкиль была ослеплена пестротой красок, светом, блеском драгоценностей у дам и весельем в глазах мужчин. Все так ново для нее! Так восхитительно! Как легко здесь было забыть мрачный деревенский дом, сурового приемного отца, добрую, но такую требовательную бабушку. Каждый раз, когда она видела молодую миссис Оукли, которая взяла на себя так много хлопот, чтобы вырвать у бабушки разрешение и привезти ее на бал к Поллингтонам, Жонкиль чувствовала непреодолимое желание броситься к ней и крепко обнять ее.

— Послушайте, ваши глаза, как звезды, — слышала она протяжный голос Гарри, который был явно навеселе. — Чертовски красивые звезды, к тому же...

— Какие глупости! — сказала Жонкиль.

Но она смеялась. Все и вся заставляли ее смеяться сегодня. И ей нравился Гарри Поллингтон. Его двойной подбородок, его монокль, и его искренний смех забавляли ее.

Миссис Поллингтон, в развевающейся короткой желтовато-зеленой юбке, подошла к Жонкиль и, когда музыка кончилась, взяла ее за руку.

— Ну, Гарри, веди себя прилично! Я забираю Жонкиль, — сказала Микки. — Мне кажется, ты ей надоел. Я хочу познакомить ее с Роландом Чартером.

Поллингтон вставил монокль в глаз и с поддельным отчаянием стал вглядываться в свою прелестную жену.

— Ты присвоила мое имя, и мои деньги, и мое сердце, Микки. Теперь ты присваиваешь мою партнершу, — говорил он жалобно.

Микки обняла Жонкиль за талию.

— Убирайся, Гарри, и поищи еще кого-нибудь для своих фривольностей. Вон там мисс Данверз, шестидесяти двух лет от роду. Стоит под амелой и ждет, когда ты ее поцелуешь.

— Ты злая, Микки, — начал Гарри жалобно.

Она рассмеялась, махнула на него рукой и увела Жонкиль.

— Пойдем, дитя, — сказала она. — Я хочу познакомить тебя с самым привлекательным мужчиной в Лондоне.

— Вы очень добры ко мне, миссис Поллингтон, — сказала девушка застенчиво. — Но будет ли он... я так плохо танцую... я хочу сказать...

— Не смущайся, — засмеялась Микки. — Роланд не съест тебя, и он танцует божественно, ты не сможешь плохо танцевать с ним. Он не как Гарри, который всем наступает на ноги.

Жонкиль посмотрела на мужчину, к которому ее подводила миссис Поллингтон. «Самый привлекательный мужчина в Лондоне»! Он улыбался, она даже подумала, что скорей не улыбался, а немного странно усмехался. Как он был красив... ярко-голубые глаза на худом, бронзовом лице... жесткий, плотно сжатый рот и подбородок — такие ей всегда нравились. От всего его облика исходила жизненная энергия, только слегка прикрытая напускной ленью. Сила и мужество ощущались в посадке головы, в прямоте взгляда, направленного сейчас на Жонкиль.

— Здравствуйте, — сказала она, смущаясь и протягивая небольшую загорелую руку, которая, казалось ей, была «ужасной» по сравнению с белыми, ухоженными руками Микки Поллингтон.

Роланд на какое-то мгновение больше, чем полагается, сжал ее ладонь в своей, потом выпустил. Он пробормотал обычное приветствие:

— Я счастлив познакомиться с вами, мисс Риверс. Я слышал, что Лондон и все это, — он жестом указал на веселую, танцующую толпу, — непривычны для вас.

— Совершенно верно, — кивнула она. — Я живу в деревне с тех пор, как закончила школу.

— Пойдемте потанцуем, — сказал он, — и вы расскажете мне все о себе.

Жонкиль приняла приглашение с искренностью и спокойствием ребенка. Она едва ли поняла комплимент, который ей сделал Чартер, попросив рассказать о ее жизни. Большинство мужчин любят говорить о себе, и Чартер не был исключением. Но у него был скрытый повод вести себя так с Жонкиль. По причине, известной одному ему, он хотел услышать все, что она ему скажет, хотя еще до того, как она заговорила, он уже знал ту коротенькую историю, которую она развернула перед ним.

Он совсем не думал о танце. Обняв ее за талию и устремив на нее глаза, он впитывал ее слова с такой жадностью, что это озадачивало бы ее, если бы она осознавала это. Но она понимала только, что этот большой красивый мужчина так добр и обаятелен, проявляя интерес к ней, и свободно отвечала на его вопросы. Еще она думала о том, как хорошо он танцует: она была взволнована силой, теплотой его руки, лежащей на ее талии, совершенством его движений, за которыми, как и предсказывала Микки Поллингтон, было так легко следовать.