Горький шоколад (СИ) - Воробьёва Татьяна

— Прекрасный цвет, — ухмыльнулся мужчина. — Цвет изумруда, цвет смерти, цвет ваших глаз.

Больше всего на свете Анжелике хотелось разбить склянку с ядом о голову мерзавца, но она сомневалась, что успеет это сделать, — слишком близко стоял мужчина, а его палец уже лежал на взведенном курке. Теперь, когда он получил то, что хотел, ничто не мешало ему убить ее. Анжелика почувствовала давно забытое ощущение попавшего в ловушку животного. Именно такое чувство она испытывала во время процесса над Жоффреем, во времена жизни в Нельской башне… А вид смертоносного напитка будил жуткие воспоминания о той ужасной ночи в Лувре, когда она была на волосок от смерти. В ушах звенел противный голос брата короля: «Мадам, сейчас вы умрете!» — именно от него она долгое время с криком просыпалась по ночам. Но она не сдалась тогда, не сдастся и теперь.

— Месье, — как можно спокойнее произнесла она, — не будете ли вы так любезны предоставить мне самой выбрать способ своей смерти? — Анжелика многозначительно посмотрела на склянку с ядом.

Сен-Круа проследил за ее взглядом и усмехнулся:

— Я всегда знал, что женщины — трусливые существа. Даже если они изначально такими не кажутся. Хорошо, если мадам предпочитает яд, то я не буду препятствовать ей в ее желании.

От его приторно-сладкого тона по коже Анжелики побежали мурашки и засосало под ложечкой. Мужчина оглядел комнату и кивнул в сторону трюмо, на котором стоял поднос с графином и несколькими бокалами.

— Возьмите себе бокал — негоже даме пить прямо из бутылки. Но если вы попытаетесь бежать, то я забуду о своем великодушии. Вам все ясно?

Анжелика молча кивнула. Голос перестал повиноваться ей, тело не слушалось, и лишь разум лихорадочно пытался найти путь к спасению. Если ей удастся завладеть ядом…

«А мальчики?! Только бы Филипп ничего с ними не сделал!» — еще один шаг, и вот уже хрустальный бокал у нее в руках.

Пальцы сводит судорогой — она одновременно боится и выронить бокал, и сжать его слишком сильно. Грохот выстрела заставляет Анжелику вздрогнуть всем телом. Женщине кажется, что обжигающая боль пронизывает левую часть груди, бокал выскальзывает из ее ослабевшей руки и со звоном разбивается о мозаичный пол. Она до странного четко видит самые мелкие осколки и то, как свет свечей играет на их неровных краях радужными бликами. «Неужели это будет последнее, что я увижу перед смертью?» — приходит ей в голову глупая мысль. Только тут она понимает, что кто-то зовет ее по имени, а чьи-то руки дотрагиваются до ее плеч.

— Анжелика?! Анжелика, вы в порядке? — голос Дегре наполнен тревогой, он сильно встряхивает ее, и только после этого она фокусирует на нем свой взгляд.

— Дегре, откуда вы здесь? — слова даются ей неимоверно тяжело и их едва можно разобрать.

— Прискакал к вам на помощь, как подобает доблестному рыцарю, пока вы не натворили дел, — в своем привычном тоне ответил полицейский. — Ваши сыновья тоже в порядке. Прошу простить меня за задержку, — в его взгляде отчетливо угадывается отблеск вины.

Анжелика огляделась. Сен-Круа полулежал на полу, зажимая рану на боку. Пистолет мужчины был теперь в руках полицейского, а его дуло было направлено на прежнего хозяина.

— Дегре?! — быстрые шаги и глухой мужской голос, в котором, впрочем, легко угадывались нотки тревоги и гнева, заставили Анжелику замереть и затаить дыхание.

— Господин граф, как там маркиз? — в голосе Дегре была слышна привычная, слегка пренебрежительная интонация, странным образом успокоившая молодую женщину.

— Жив, хоть и не достоин жизни. Не в моих правилах убивать человека, который едва стоит на ногах. Анжелика?

Она медленно подняла взгляд, и сердце ее забилось, как сумасшедшее, буквально выскакивая из груди. Сколько бы не прошло лет и насколько бы не изменился его голос, интонацию, с которой он произносил ее имя, она узнала бы из сотен тысяч голосов.

— Жоффрей? — выдохнула Анжелика, и его имя забрало весь воздух из легких и отняло последние силы.

Она не понимала, что это: бред, галлюцинация? Он живой или всего лишь тень, призрак? Анжелику затрясло, она хотела сделать шаг ему навстречу, но ноги не желали повиноваться ей. Ощущение падения и неожиданное блаженство крепких объятий, удержавших ее, пришло одновременно с накрывшей женщину темнотой…

Анжелика глубоко вздохнула, словно она долгое время находилась под водой и теперь никак не могла отдышаться. Она открыла глаза и с недоумением оглядела незнакомую обстановку комнаты, не понимая, где находится. И тут воспоминания нахлынули на нее, снова возрождая дрожь во всем теле и не давая возможности вдохнуть полной грудью, которую сдавило, точно тисками.

— Мадам, — голос Жавотты заставил Анжелику взять себя в руки и сесть на постели. — Мадам, как вы себя чувствуете? Вот, возьмите, — женщина подала Анжелике кружку. — Это настой ромашки, мадам.

Та пригубила напиток, все еще не поднимая глаз. Она прислушивалась к разговору сыновей и двух мужчин за приоткрытой дверью, и если голос полицейского был хорошо ей знаком, то второй — глухой, какой-то неправильный, сломанный — заставлял чаще биться ее сердце. В нем едва ли можно было признать гремевший некогда на всю Францию «Золотой голос королевства», но от некоторых интонаций, чуть ироничного тона у Анжелики бежали мурашки по коже. Чтобы как-то отвлечься, молодая женщина стала вслушиваться в слова.

— Это все же замок маркиза, мэтр Дегре. Уверен, что хозяин нам более, чем не рад, — голос де Пейрака звучал ровно, но в нем слышалось напряжение.

— Я бы не стал волноваться по этому поводу, мессир граф. Вся эта грязная история с ларцом и его сговор с Сен-Круа заставит доблестного маршала молчать о произошедшем, — проговорил полицейский и добавил насмешливо: — Слуги поговаривают, что, когда дворецкий отвел господина дю Плесси в его покои, тот был беспробудно пьян и велел его не беспокоить, даже если грянет война. Думаю, мы не увидим его до самого отъезда.

Потом в разговор вмешались дети, и Анжелика с удивлением поняла, что они нисколько не робеют перед ним, а, напротив, болтают, как ни в чем не бывало. И, чем больше она слышала, тем сильнее приходила в смятение. Несомненно, это был разговор старых знакомых: и дети, и Дегре не были ни капли удивлены внезапным воскрешением Жоффрея, словно это было само собой разумеющимся.

«Они знали!» — острая, как игла, догадка пронзила сознание. — «Они все знали!»

Вместе с догадкой пришла ослепляющая ярость. И, когда служанка объявила о том, что «мадам пришла в сознание», Анжелика встала, гордо выпрямилась и, поставив кружку на прикроватный столик, отошла к окну. Злые слезы душили ее, но она изо всех сил сдерживала их, до боли в пальцах сжимая холодный мраморный подоконник.

Голос Барбы, уговаривающий расшумевшихся мальчишек не тревожить родителей и настаивающий, чтобы они немедленно пошли с ней вниз, повелительный тон Дегре, отправившегося вместе с ними, видимо, желая дать графу и графине возможность объясниться наедине, наконец стихли и в комнату вошел граф де Пейрак. Анжелика медленно обернулась к нему. За время разлуки черты лица Жоффрея сгладились из ее памяти, ведь в далекие времена их недолгого супружества в Тулузе она не решалась разглядывать его, все еще робея перед необычным тулузским сеньором, волею судьбы ставшим ее мужем. Теперь же она с жадностью рассматривала некогда столь близкого, а теперь почти незнакомого ей мужчину, стараясь понять, какое чувство преобладает в ней: радость от его воскрешения или же обида на него.

Граф смотрел на Анжелику. Впервые за много лет он видел ее так близко. Несомненно, она изменилась, но одновременно напомнила ему ту юную девушку с залитой солнцем тулузской дороги — такой же растерянный и даже испуганный вид был сейчас у его жены. Он даже хотел пошутить по этому поводу, чтобы немного разрядить обстановку, но неожиданный вопрос застал его врасплох:

— Как давно господин граф в Париже? — ее голос слегка дрогнул на последнем слове, выдавая скрытое волнение.