Глаза цвета неба (СИ) - Комаровская Элли

— Отчего ты, Ногай, не стал бороться с Менгу за престол? — спрашивал мулла, — ведь ты был там, когда уходил Берке, именно тебя сделал он своим наследником.

— Людей было жаль — после неожиданного предательства и поражения мои воины были не готовы к бою.

— Иншалла. Ты пожалел людей, это было мудрым решением. Но что ждет нас дальше? Будет ли Менгу печься о людях, как это делаешь ты?

— Я дал слово Великому хану Берке, что Хуллагу будет наказан за свое вероломство и предательство. Я поклялся в шатре перед мечом Бату. И пока не сдержу я слово, не будет мне покоя, не буду я достоин дерзать Великого ханства.

— Иншалла, — снова произнес мулла и вздохнул. Мулла и Ногай помолчали, глядя на волну, идущую по степи. Тоской наполнился взгляд главнокомандующего.

— Осень — пора перемен. Посмотрим же, что эти перемены принесут нам, — грустно сказал Мулла Ибрагим. Помолчав, он добавил, заметив тень набежавшей на темника печали: — Тебя терзает что-то еще? Если будешь как потухший костер, в тебе не будет огня достигнуть цели. Есть что-то, что не дает покоя? — спросил мулла. Ногай ответил не сразу.

— Скажи, мулла, ты прочел много умных книг, может ли женщина быть равной мужчине?

— Сказано, если женщина живет праведно, чтит мужа, ведет себя целомудренно, верует, то войдет она в рай, как и мужчина. Пред Всевышним все равны. — Мулла усмехнулся:

— Есть старая арабская сказка. Однажды в племени осталось мало мужчин, и когда на племя напали, мужчины струсили и не вышли в бой. Тогда женщины взяли оружие и отбились от врагов. Вернувшись, они в укор одели мужчин в платья. Но это лишь сказка; ей учат воинов мужеству. Равенство женщины не должно означать тождество.

Ногай молчал, впитывая услышанное.

— Если есть женщина, что пришлась по нраву тебе, так женись. — на это Ногай ничего не ответил, продолжая смотреть вдаль, ни один мускул на лице его не дрогнул. Мулла, помолчав, продолжил: — Аллах сотворил мужчину и женщину и вложил в их сердца тягу друг к другу, но тяга эта должна быть в браке, семье.

Ногай больше не сказал ничего. Согласен ли он с ним или нет, мулла так и не понял. Сердце муллы болело за Ногая, как за сына, он решил поговорить с новым великим Ханом.

Через пару дней наступил день празднования пророка, и мулла как водиться пришел благословить и поздравить Менгу-Тимира. После сказанных всех обязательных слов перешли к угощениям и разговор стал непринужденнее.

— Для закрепления вашего положения, о Великий, хорошо бы было заручиться поддержкой приграничных ханов, а ничто так не укрепляет отношений, как хорошая свадьба. Сосватай Ногая с дочерью одного из твоих ханов.

Было уже довольно поздно, но Устинья не спала — она ждала Менгу, своего Великого хана. Он женился и не часто теперь захаживал. Устинья, хоть женой и не стала, но статус любимицы хана закрепился за ней. Ей отвели просторные и светлые комнаты, и она любовно их обустроила на свой вкус и славянский манер. В отличие от многих других наложниц, она более всего ценила не драгоценности и дорогие подарки, а вести и сплетни. Многие поняли, что с ней, любимицей хана, лучше дружить, и спешили ей угодить. Хоть и не бывала она на пирах, была осведомлена обо всем, что творилось вокруг.

Так она знала, какой хан любит выпить, а кто и до плотских утех охоч, кто увлечен соколиной охотой, — кого и как расположить.

Со всех уголков Орды, из соседних земель, приезжали гости и послы — поклониться новому Великому хану. Пиры порой затягивались до утра. Менгу вставал не раньше полудня, но того требовали законы гостеприимства и политика. Менгу-Темир происходил из рода Бату, был умен и образован, знатным ханам он нравился.

Прибыло и посольство из Руси. Им необходимо было не только присягнуть на верность новому великому хану, но и получить ярлык на правление в связи со смертью князя Ярослава. Два брата боролись меж собой.

Посольство Менгу не принимал. На русичей приходило много жалоб, и хан думал, как с ними быть. Жаловались приграничные ханы на участившиеся безобразия: то степь подожгут, то стадо баранов угонят. Да и дань нынче привезли с Руси меньше обычного. Князья выясняли отношения друг с другом, а страдал народ да гиб урожай.

Менгу пришел уставший и захмелевший с затянувшегося пира.

— А ты, я смотрю, здесь обжилась. Необычно и очень уютно у тебя.

— Благодарю, Великий хан, угодить тебе — моя наибольшая радость.

— Ты-то моя отрада. А вот соплеменники твои меня не радуют. Распоясались совсем. Что скажешь? Я вот думаю направить Ногая в Русь с войском в тысяч тридцать?

— Воля твоя, о мудрый хан, — отвечала Устинья, растягивая слова по своему обыкновению. — Руси действительно нужна сильная рука. И старший сын Ярослава никак не может быть ею. Он честолюбив, но глуп и горяч. Не убережет он то, что досталось от отца. Ногай же храбрый и честный воин. Он усмирит непокорных во славу великого хана. — Менгу слушал ее, размышлял, водя рукой по усам.

— Да, но еще он дерзок и своеволен. Будет ли мне предан Ногай, как был предан Берке? Захочет ли после похода возвращаться назад с тем, что собрал на Руси? Возможно, женив его на дочери одного из ханов, я смогу заручиться его верностью, и ему будет ради чего возвращаться?

— Все знают, что среди своих сотников Ногай уважаем, они пойдут за ним, куда он скажет. Но вот богатые беи не спешат дружить с ним, — она потерлась носом о плечо Менгу. Рука его скользнула в вырез её богато расшитого халата, нашла грудь, жадно сжала. Устинья томно улыбнулась, отклонилась назад, тесно прижалась спиной к хану и продолжила:

— Женитьба укрепит его положение и поможет снискать расположения среди знати. В случае восстания могут они перейти на его сторону. Лучше подари ему наложницу или арабского коня. — Менгу усмехнулся: «Экая хитрая баба». Рука его скользнула выше, к горлу Устиньи, слегка сдавила:

— Что это ты его больно нахваливала? А может, я тебя подарю? — подразнил ее Менгу-Темир.

— Ты можешь отдать мое тело, но моё сердце всегда будет принадлежать только тебе, о Великий.

Мудрая Устинья не поддавалась на его провокации, всегда она оставалась любезной и ласковой с Менгу. Великий хан развернул славянку к себе и жадно впился поцелуем в её губы.

Девушка, дарованная Великим ханом Ногаю, была очень молода и стояла в его шатре в благоговейном ужасе, опустив лицо. Темноволосая, с раскосыми черными, как ночь, глазами, она была совсем не похожа на Настю. «Это к лучшему, что не похожа, пустое — грезить о невозможном», — подумалось Ногаю.

— Как имя твое, женщина?

— Айшат, — тихо проговорила она, не поднимая головы.

Менгу-Темиру казалось, что он заручился поддержкой своенравного военачальника, ведь с другими это всегда получалось.

Внешне спокойный, Ногай никак не выказывал своих истинных чувств, и мысли его всегда оставались скрыты от окружающих. Ногай не говорил, куда он собирается вести войска, Менгу-Темир стал подумывать, что дело обдуманное — на Русь.

Он стал склоняться в решении отдать ярлык старшему сыну Ярослава с тем, чтобы иметь повод наказать дерзкого и глупого юношу, а с ним и все государство.

Но все пошло не так. Весной, когда на полях подсохла грязь, и пробилась молодая зелень, не ставя в известность Менгу, отомстил Ногай Хулагу за предательское нападение и позор. После долгих тренировок люди его были готовы. Неожиданным и быстрым маневром возникли его сотни на ранее отданных Хулагу землях. Это был славный бой: хулагинцы были разбиты, а сам их вождь Хулагу пал в бою.

Весть о победе и возвращении татарских земель радостно разошлась по Орде. От этой новости Менгу впал в ярость. Он не мог открыто показать свой гнев и выдать себя, что он, Великий хан, ничего не знал об истинной цели похода. «Как наказать Ногая за самовольство, не вызвав гнев толпы?» — вот, что заботило его больше всего.