Эльвира Барякина - Князь советский

Нина слушала эти разговоры с содроганием: если правоверные большевики всерьез опасались за свою судьбу, что могло ждать ее? Впрочем, она могла вовсе не добраться до Советской России: Борисов нисколько не скрывал, что собирается «проучить» ее. Он купил на деревенском базаре хлыст, сделанный из тонких и длинных металлических звеньев, и пообещал Нине, что скоро опробует на ней свое приобретение.

Великая пустыня Гоби начиналась за грядой невысоких гор, и перебравшись через нее, кавалькада покатила по каменистому бездорожью. Одна из машин заглохла, и пока ее чинили, спустилась ночь. Впервые после отъезда из Пекина беглецы позволили себе немного расслабиться. У Борисова в багаже имелась рисовая водка, и его фляга пошла по кругу.

Нина поняла, что это ее единственный шанс на побег: они не успели уехать далеко от последней китайской деревни.

Пока разомлевшие революционеры сидели у костра и вспоминали свое китайское житье-бытье, Нина торопливо собрала вещи. Она взяла с собой только компас, одеяло, сухари и флягу с водой. Брать больше не имело смысла: если она заблудится, то все равно погибнет.

Нина старалась не думать, что с ней будет, когда она доберется до китайцев. Она не знала их языка, документов у нее не было, а послать весточку в Шанхай было невозможно – ближайший телеграф находился за сотню миль. Но лучше уж сгинуть в глухой китайской провинции, чем попасть в лапы Борисову.

Захмелевшие большевики один за другим разбрелись по палаткам, и когда небо над холмами начало светлеть, Нина потихоньку выбралась из лагеря.

В сизом сумраке почти ничего не было видно, и она ориентировалась по звездам, шагая по плоской, усеянной мелкими камешками равнине.

Вокруг стояла гробовая тишина. Подвернешь ногу, напорешься на скорпиона или просто натрешь пятку – и поминай как звали.

– Главное – дождись меня! – шептала Нина.

В последние месяцы она постоянно разговаривала с мужем – словно Клим мог ее услышать. Когда китайцы ее арестовали, он примчался в Пекин и принял самое деятельное участие в ее освобождении – и это несмотря на все ссоры и обиды! Что бы между ними ни происходило, он никогда не бросал ее в беде.

Большевики наверняка не сказали Климу, куда они увезли Нину после суда, и она могла только догадываться, что с ним случилось после этого. Он вернулся домой в Шанхай? Или, может, остался в Пекине?

– Вот увидишь – я вернусь к тебе… – повторяла Нина. – Я все исправлю: главное, дай мне шанс!

Над пустыней поднялось огромное розовое солнце, а Нина все шла и шла в гору. От усталости у нее гудело в ушах, в боку кололо, но останавливаться было нельзя: надо было уйти как можно дальше до того, как начнется жара.

Внезапно тишину разорвал грохот выстрела, и совсем близко от Нины взметнулся фонтан мелких камешков. Вздрогнув, она оглянулась и похолодела: внизу, у подножья холма, стоял знакомый пропыленный «Бьюик». Немец Фридрих, служивший у большевиков летным инструктором, опустил карабин и поманил Нину рукой.

– Спускайтесь!

Спрятаться было негде. Нина опустилась на землю и закрыла лицо ладонями: тащите куда хотите.

К ней подскочил Борисов и, схватив ее за плечо, заставил подняться.

– Дура! – заорал он и залепил Нине пощечину. – Знаешь, сколько мы из-за тебя бензина сожгли?!

Нина попыталась вырываться, но Борисов вывернул ей руку и поволок к машине.

– Ну ты у меня сейчас получишь! – прошипел он. – Всех товарищей под удар подставила! А если б тебя поймали? Ты бы всех нас сдала китайцам!

Борисов снова хотел ударить Нину, но Фридрих остановил его.

– Поехали! Нам еще ребят надо догнать.

Они посадили всхлипывающую Нину в «Бьюик» – между ящиками с консервами и блестящей трубой от граммофона.

– Я тебя отпущу через недельку – без воды и еды, – пообещал Борисов. – Только предварительно выдеру как сидорову козу.

Фридрих взглянул на Нину в зеркало заднего вида.

– Пересаживайся в машину к Магде, – вдруг заговорил он по-английски. – И не отходи от нее ни на шаг, а то этот мерзавец забьет тебя до смерти.

Нина растерялась. Она и не думала, что кто-то из большевиков ей сочувствует.

Борисов нахмурился.

– Ты чего ей сказал?

Английского он не знал – даром, что три года околачивался в Посольском квартале.

– Пусть перебирается в фургон с багажом, – отозвался Фридрих. – Я ее в своей машине терпеть не буду.

Англичанка Магда Томпсон ощущала себя парией среди большевиков: у нее имелся врожденный и неисправимый недостаток – она была наследницей крупного мыловаренного завода под Ливерпулем. Высокая и грузная, она походила скорее на дочь мясника, чем на «принцессу мыла», но это не помогало: большевики смотрели на нее косо, а при случае откровенно насмехались над ней.

Магда путешествовала по миру в свое удовольствие и, приехав в Пекин, поселилась в гостинице недалеко от Посольского квартала. Однажды ночью она читала книгу и вдруг услышала подозрительный шорох под дверью. Выглянув в коридор, она обнаружила человека, зажимавшего кровавую рану на руке.

– За мной гонится китайская полиция, – проговорил он, тяжело дыша. – Можно, я немного у вас побуду? Меня зовут Фридрих, а вас?

Как Магда могла устоять перед тевтонским рыцарем с соколиным взглядом и коротким ежиком полуседых волос? Она оставила Фридриха у себя и начала помогать ему чем только можно: возила его по конспиративным квартирам и организовывала эвакуацию китайских коммунистов и их русских советников.

По ночам они с Фридрихом предавались страсти, а потом Магда осторожно расспрашивала его, что он намерен делать дальше.

– Поеду в Москву, – отвечал он.

– Но зачем? – страдая, шептала Магда. – Вы же немец, что вы там забыли?

– Там зарождается заря нового мира. А на вашем Западе только пошлость, скука и стяжательство.

Фридрих рассказал Магде, что во время войны он попал в плен к русским, познакомился с большевиками и понял, что его судьба – это вершить Мировую революцию. В Китае он обучал молодых красных летчиков искусству воздушного боя.

Про себя Магда называла Фридриха «Великим»: он презирал опасность и заботился не столько о себе, сколько о своих товарищах и о Правом Деле – как он его понимал. Первый раз в жизни она столкнулась с мужчиной, которому было плевать на ее богатство. Более того, он считал, что от него надо поскорее избавиться.

– Я не могу, – с сожалением говорила Магда. – Это же не мои деньги, а папины. Он просто платит по моим счетам.