Николь Фосселер - По ту сторону Нила

Этими словами он, по-видимому, хотел положить конец дискуссии, но кадет Данверс без всякого смущения продолжил:

– Я не ставлю под сомнения их заслуг, господин полковник. В конце концов, в битве побеждает войско. Успешный бой, выигранная война никогда не были следствием действий одного человека. Это победа многих.

Возможно, произнося эти слова, Джереми Данверс имел в виду и своего отца. Так, по крайней мере, был склонен предполагать полковник Норбери, хотя не видел тому никаких подтверждений ни на непроницаемом для эмоций лице кадета, ни в интонации его голоса. Доблестный Мэтью Данверс вернулся инвалидом с той самой Крымской войны, и этот факт сыграл не последнюю роль при зачислении Джереми в Сандхёрст: военные чины из приемной комиссии как будто решили погасить долг перед отцом, устроив судьбу его сына.

– Кадет Хейнсворт!

Внимание аудитории обратилось в сторону юноши, которому полковник предоставил слово.

Среди питомцев Сандхёрста Хейнсворт выделялся не только своей внешностью. Его пшеничного цвета волосы завивались на затылке кольцами, несмотря на короткую, по уставу, стрижку, а глаза сияли синевой, как небо над графством Суррей. Черты его лица нельзя было назвать безукоризненно правильными: нос, пожалуй, выдавался вперед слишком сильно; линия подбородка с похожей на отпечаток пальца ямочкой казалась чересчур жесткой, а глаза с чуть опущенными вниз внешними уголками – узковатыми. Тем не менее кадет Хейнсворт по праву считался красавцем. Его солнечное обаяние чувствовал на себе каждый. Особенно когда Хейнсворт улыбался или смеялся, а делал он это часто: Леонард Джеймс Хейнсворт барон Хоторн, сын графа Грэнтэма, имел все основания быть довольным жизнью.

– Господин полковник. – Хейнсворт отвесил легкий поклон в сторону Норбери, прежде чем обратиться к Данверсу, который стоял, повернувшись к нему вполоборота. – В общем и целом я разделяю твою точку зрения, Джереми. Однако хочу тебя спросить: каким образом ты, став офицером, собираешься побуждать своих солдат к выполнению их долга? Ведь им придется жертвовать всем, вплоть до самой жизни?

Хейнсворт оглядывал своих товарищей, одного за другим, одаривая их обворожительной озорной улыбкой. В уголках его рта образовались складки. Попавшая под действие его обаяния аудитория одобрительно загудела.

– Ведь ты сможешь добиться этого не иначе, как собственным примером, – продолжал Хейнсворт. – Когда офицер, являя собой образец мужества, ставит на карту все, ему подражать будет любой солдат.

«Ленивый, но перспективный. Прирожденный оратор и офицер» – такова была единодушная характеристика, данная Леонарду Хейнсворту преподавателями Сандхёрста. И дело здесь не только в происхождении, чем могли похвастать едва ли не все кадеты, выходцы из знатных дворянских семей с соответствующим достатком. Характер и внешние данные – вот что делало Хейнсворта в глазах преподавателей идеальным офицером. И полковник Норбери гордился своим курсантом.

– Важный момент, мистер Хейнсворт, – кивнул он.

Наконец по его знаку оба кадета заняли свои места, и внимание аудитории снова обратилось на преподавателя.

– И это то, чего вы не должны упускать из виду ни при каких обстоятельствах: оставаться не только офицерами, но и джентльменами. Одно неотделимо от другого. Вы будете не только воинами, охраняющими мир нашей страны. Вам суждено стать элитой нации.

Полковник сделал паузу, чтобы подчеркнуть значимость последних слов. Блеск в глазах кадетов убедил его в том, что они возымели должный эффект.

– Вести за собой солдат станет не только вашим правом, но и – прежде всего – обязанностью. И люди будут смотреть на вас, ожидая приказов. По одному вашему слову им придется идти в огонь или лезть в самое адово пекло. И они сделают это, если вы сумеете убедить их, что и сами готовы на то же. Без колебаний и страха. На войне, джентльмены, – полковник переводил взгляд с одного кадета на другого, – ни в чем нельзя быть уверенным. Опыт прошлого – вот единственное, что у нас есть. И полагаться на него – неотъемлемое качество людей нашей профессии и нашего сословия. Хотя не следует забывать и о стратегии, которой я вас здесь учу.

Полковник снова на несколько секунд замолчал, а потом продолжил, чеканя каждое слово:

– Мужество. Храбрость. Твердость. Выдержка.

Его голос еще несколько мгновений будто висел в воздухе комнаты, пропахшей мелом, влажной шерстью и древесиной.

Тут, словно по заранее продуманному сценарию, прозвучал горн, возвестивший о конце урока. Заскрипели подошвы, зашуршала саржа мундиров, и кадеты дружно встали, отдавая честь.

– Двадцать страниц по этой теме к следующему разу, – объявил полковник. – Всего хорошего, господа!

Курсанты расслабились и загудели. Первая половина дня прошла. Этот вторник ничем не отличался от других: утреннее построение в половине седьмого, потом через полтора часа – первый урок, легкий завтрак, очередной медосмотр, снова построение, верховая езда и снова уроки до обеда. Далее опять занятия и тренировки до самого вечера и ужин в восемь. Только в субботу во второй половине дня им дозволялось отдохнуть.

– Не обижайся, что я поспорил с тобой…

Леонард сидел на столе, все так же обезоруживающе улыбаясь. Одна его нога стояла на полу, другой он болтал, перебросив ее через край стола. Небрежно набитый портфель он положил на бедро, придерживая его сверху сложенными в замок руками.

Джереми продолжал сосредоточенно укладывать свои вещи в видавший виды кожаный портфель.

– Не стоит извиняться, – ответил он. – Я вполне способен понять чужую точку зрения.

Леонард засмеялся и сделал виноватый жест в сторону Стивена. Тот в ответ лишь пожал плечами. Извинения Хейнсворта заботили его так же мало, как и манера полковника вести урок. К тому же он не чувствовал сейчас никакого желания защищать своего отца.

– Ведь ты поедешь в Гивонс Гров, Джереми?

Саймон Дигби-Джонс ковылял к его столу, размахивая портфелем. Рядом с Ройстоном, самым рослым в их компании, Саймон, едва дотянувший в свое время до шестидесяти четырех дюймов, необходимых для поступления в Сандхёрст, казался еще меньше и выглядел почти хрупким и юным, гораздо моложе своих восемнадцати лет..

– Да, тебя я тоже хотел бы там видеть…

Леонард оборвал фразу на полуслове, услышав голоса кадетов, направлявшихся к двери по центральному проходу между столами. Он выставил ногу, преградив путь одному из них. Лицо Хейнсворта омрачилось, пшеничные брови сошлись над переносицей.

– Эй, Хаймор! Если не трусишь, повтори-ка нам, что ты там шептал с задней парты!

Водянистые глаза Фредди Хаймора забегали. Встретив насмешливый взгляд Ройстона, а затем сердитый Саймона, он перевел их на Стивена и наконец остановил на затылке Джереми, избегая смотреть Хейнсворту в лицо.