Чёрный княжич (СИ) - Бурук Бурк

— Так, всегда ведь можно спросить. Правда?

К удивлению журналистки, себе Темникова достала сигару из деревянного ящичка и, клацнув изогнутыми ножницами, привычно раскурила её.

— Что? — почему-то смущённо, будто оправдываясь, пробормотала она, — это же настоящие «Cohiba» — просто не могу удержаться.

Вика не стала заострять внимание — предчувствие говорило ей, что иначе существует риск получить развёрнутую лекцию о том, почему «Cohiba» лучше остальных сигар и чем настоящие отличаются от ненастоящих.

— И всё же что там насчёт Елизаветы, — поинтересовалась она.

— Вы, голубушка, мне вот, что скажите, — Галина Ивановна не торопилась отвечать, — о чём, собственно говоря, будет Ваша статья?

— Ну, если в общем, то о роли женщины в восемнадцатое веке.

— Давайте, всё же не в общем, давайте в частности.

— Господи! — Вика наконец-то поняла, что от неё хотят услышать. — Да, о Лизке статья будет, только о Лизке.

— Добро, — согласилась Темникова, — о Лизке можно. Только учтите, голубушка, одно упоминание нашей фамилии и я привлеку за клевету и вас, и ваше издание. Поверьте, ресурса у меня на это хватит.

Вика поверила. Очень уж княгиня была убедительна.

— Знаете, — продолжала Галина Ивановна, — а ведь забавно выходит — Темниковых вспомнили только из-за того, что мы пообещали помнить Лизку.

Вика покивала — дескать, да, забавно.

— А надгробие, так, а какой ещё символ верности придумать можно?

— Лебедь, — зачем-то брякнула девушка, на что получила скептический взгляд, — Ну да, простите, не подумала. Значит, князь Темников так отблагодарил её за службу.

— Не он, — покачала головой княгиня, — его жена — Ольга Николаевна.

— Жена поставила памятник любовнице мужа? — удивилась Вика, — тогда скульптуру собаки можно и по-другому воспринимать.

Темникова лишь развела руками — мол понимай как хочешь. Посидели в тишине, покурили. Галина Николаевна ещё кофе сварила.

— Невозможно рассказать о Лизе, не рассказывая об Александре Игоревиче, о том, каким человеком он был и чем известен.

Вика всем телом попыталась изобразить предельное внимание.

— Знаете, если задаться целью и тщательно перерыть архивные записи, официальные я имею в виду, то вполне можно сложить мнение о личности князя. Начать с того, что в возрасте тринадцати лет, Саша, как тогда говорилось, взял первую кровь. Убийство, имеется в виду, — видя недоумённый взгляд журналистки, пояснила Темникова. — На карету, где он ехал с матерью и сестрой, напали. Людмила Михайловна — его мать и Арина Игоревна — соответственно, сестра, погибли. Александр же был ранен, однако смог застрелить одного из нападающих и помочь подоспевшему князю расправиться с остальными.

Князь Игорь, вероятно, был очень привязан к супруге, поэтому, несмотря на то, что был ещё далеко не стар, так больше и не женился. И в отношении сына повёл себя странно. Нет, мальчик ни в чём не нуждался и учителя ему нанимались лучшие из тех, что были на тот момент. Но вот в родительской любви он, скажем так, был ограничен. Игорь Фёдорович приставил к нему дядьку, воспитателя, имеется в виду, да и отослал в родовое имение. Управление имением, вот, кстати, тоже было передано сему недорослю. То есть мальчик в своей вотчине творил, что хотел. Именно тогда он и подобрал себе Лизку и из прихоти взялся обучать её, как дворянку. Ну и как телохранительницу заодно.

Где-то в семнадцать лет его своеобразное заточение закончилось и княжич Александр Игоревич Темников был вызван в столицу и представлен ко двору императрицы Елизаветы Петровны. Там же он сошёлся c компанией таких же высокородных оболтусов — золотой молодёжью, если угодно. Ну, а развлечения у подобных групп одни и те же во все времена — кутежи, дуэли, любовные интрижки с благородными (и не очень) дамами. Учиться дальше Александр не пожелал, служить не пошёл, хотя уж для кого, но для него место в лейб-гвардии, благодаря папеньке, всегда бы нашлось.

Несколько раз его отлучали от двора из-за громких скандалов, но он всегда возвращался. Во время своих отлучений продолжал куролесить в провинции, там и женился, как принято сейчас говорить, по залёту. Женился на девице из рода, не то чтобы захудалого, просто Барковы ничем особенным и не выделялись никогда. Обычные русские баре — среднего достатка и влияния далеко ниже среднего. Впрочем, на сей мезальянс в Петербурге внимания не обратили — привыкли к эпатажу княжича. Так, руками развели, мол, что выросло, то выросло. Папенька, опять же, не возражал да и благословил молодых.

Беременную жену княжич, уже по традиции, отослал в имение, а сам продолжил развлекаться в столице, ну и в Москву наведывался, не без этого. А Лизка всегда была при нём: и на ассамблеях, и в дороге, и в дому. Вот так вот, как-то, — закончила княгиня свой рассказ и вопросительно взглянула на Вику.

— Э-э, — протянула та неуверенно, — то есть получается, княжич воспитал Елизавету как забавную зверушку, эдакая «говорящая собачка», чтоб перед друзьями похвастаться?

— Разочарованы, — улыбнулась Темникова, — чего-то иного ожидали?

— Ну да, — согласилась Вика, — чего-то такого… Может, не знаю, романтической истории.

— Голубушка Виктория Дмитриевна, помилуйте! Какая романтика меж сиятельным князем и крепостной крестьянской. Мы же не в дамском романе находимся и, слава Господу, не в украинском сериале [4].

— Стоп, — сообразила Вика, — вы сказали «в официальных архивах»? А если в частных?

— Во-от, — благожелательно протянула Галина Ивановна, — вы поняли. Дело в том, что все Темниковы, начиная с родоначальника и до сего дня, всегда служили московским князьям. И без разницы, как они назывались — царь, император, генсек или, вот, президент как сейчас. Всегда. Так пообещал наш передок, а Темниковы…

— Да, я помню. Всегда держат слово.

— Именно, — подтвердила княгиня.

— Расскажите?

В этот раз Темникова говорила иначе. Не отстранённо-фактически, а как-то даже вкусно, азартно и увлекательно. Наверное, она была бы (или была) великолепным лектором, подумалось Виктории. Галина Ивановна рисовала перед журналисткой удивительное полотно восемнадцатого века. Века великих свершений, великих женщин и великих авантюристов.

И на фоне этого полотна гармонично разматывалась история Елизаветы Синицы — крепостной крестьянки, чудным образом влетевшей в княжеские палаты. Ну и, конечно, Темников Александр Игоревич, куда ж без него. Впрочем, надо отдать княгине должное, на фигуре княжича внимание она не заостряла. Даже невзирая на то, что при упоминании предка, голос её наполнялся гордостью.

Вика поражалась памяти Галины Ивановны. Она сыпала датами и событиями, будто студент-отличник, пересказывающий написанный ночью реферат. Темникова не только рассказывала — на своём довольно-таки современном ноутбуке она продемонстрировала фотокопии некоторых документов. К примеру, переписку Ольги Николаевны Темниковой с неким маэстро Франческо[5] по поводу изготовления надгробной скульптуры в виде бронзовой суки, дорогое, надо заметить, удовольствие.

Или вот, судя по всему, финансовый отчёт от некоего Кузьмы Власенко, в котором он плакался, что «девка сия зело косорука и от того зелья огненного порохом рекомого жгёть без меры», собственно, из-за этого, по его словам, перерасход и случился. Ниже была резолюция, начертанная рукой самого княжича, — «сечь дурака на конюшне, покуда не поумнеет, а буде сие невозможным окажется, так до тех пор, как в воровстве повинится». Темникова пояснила, что юмор ситуации заключается в том, что Александр Игоревич лично обучал стрельбе Елизавету и уж точно знал, сколько пороха она «жгёть».