Наталья Павлищева - Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного

Было ли так? Конечно, нет. Сигетвар почти ничего не значил в том походе, в который отправился Сулейман.

Тринадцатый поход… У христиан это число считается несчастливым, очень несчастливым, но что Сулейману до христиан?

Сигетвар вовсе не был неприступной крепостью, однако взять его сразу не удалось, мало того, подкоп под стены тоже не удавалось сделать быстро, почва не позволяла копать быстро. Султан уже который день не показывался своим подданным, его видели только сераскер похода великий визирь Мехмед-паша Соколлу, врачи, его дильсизы-охранники и ближайшие слуги.

Сулейман разговаривал мало, лежал, иногда в забытьи из-за обезболивающих, но чаще просто потому, что не желал ни с кем говорить. Медленная и ужасная смерть для того, кто столько лет провел в седле, кто не привык передвигаться ни в карете, ни в паланкине, кто воинскую доблесть считал для правителя не менее важной, чем собственно умение управлять и создавать законы.

О чем думал этот человек, сказавший, что земля, на которую ступили копыта его коней, навсегда останется подвластной Османам, который бросил вызов всей Европе и напугал ее настолько сильно, что европейцы даже на время забыли собственные распри? Никто не в силах проникнуть в мысли другого, если тот не пожелает сам. Сулейман не желал, он никогда не допускал в свои мысли других. Лишь два человека имели на это право – Ибрагим-паша и Хуррем. Но обоих давно нет на свете, Ибрагима он сам казнил тридцать лет назад, а Хуррем-султан умерла восемь лет назад.

Как давно это было! И как недавно. Кажется, только вчера можно было посоветоваться с Ибрагимом по поводу любого поступка, услышать из его уст эхо собственных мыслей и убедиться, что принял верное решение.

Хуррем поступала иначе, она женщина, а потому хитрей. Ибрагим очень любил продемонстрировать свое превосходство, даже склоняя голову, выглядел так, словно делал одолжение. А уж наедине… Всегда казалось, что Сулейман действует по подсказке, что это разумный, очень разумный Ибрагим предусмотрел все. Почему Сулейман ни разу не дал понять, что давно все знает и понимает сам? Словно боялся, что если хоть раз это сделает, то потеряет единение душ с Ибрагимом. А оно было важно.

Хуррем хитрей, та ничего не навязывала, просто наводила на нужную мысль и оставляла додумывать. А если что-то и подсказывала прямо, то делала вид, что наконец сообразила после его подсказки, словно это он высказал мысль, которая не сразу была ею понята, а вот теперь… Он попадался на этот обман, удивлялся, вспоминал, когда это он мог такое сказать. Только к концу ее жизни понял, что она просто свои мысли выдавала за его.

Не всегда поступал так, как Хуррем подсказывала, не всегда подсказанное ею было верным, все же из гарема трудно увидеть всю Османскую империю, какой бы глазастой ни была. Но чаще подсказывала верно, была разумной, как разумен не всякий визирь.

Врач сокрушенно качал головой:

– Почему вы настояли на участии в походе? Вам же трудно в нынешнем состоянии, разумней было остаться в Стамбуле.

– Это неподобающе для падишаха, я должен быть во главе армии, даже если поеду на носилках.

– Что вы такое говорите, Повелитель? – врач был в числе немногих, кому дозволялось говорить с Повелителем, не опуская голову вниз и не елозя взглядом по носкам монарших сапог. Иначе толку от врача не будет.

– Эта боль убьет меня. От лекарств я становлюсь сонливым и безвольным, но если не принимать, то нога болит так, что на нее невозможно наступить.

Соколлу, слышавший эти слова, подумал, что султан и без того давно не делает самостоятельно ни шага, его под руки выводят и сажают в паланкин, сквозь прорези занавесей которого Сулейман отныне видит мир. С одной стороны, присутствие беспомощного султана сильно стесняло сераскера похода, с другой, сам факт присутствия Повелителя поднимал боевой дух воинов.

В том, что это последний поход, не сомневался никто, но великого визиря беспокоило, как закончить этот. Сделав ненужный крюк к Сигетвару, они потеряли время и упустили выгодную позицию, теперь с победой можно распрощаться. Самое лучшее было бы убраться от этой крепости, забыв о ее существовании, но пока жив султан, он этого не позволит, а время идет, и шансы на победу тают на глазах. Зачем было выходить на Максимилиана войной, чтобы теперь сидеть у стен небольшой и совсем ненужной им крепости?

Великий визирь в очередной раз задумался над тем, как убедить Повелителя двигаться дальше навстречу императору Максимилиану. Но даже не представлял, как начать такой разговор с султаном. У того один и тот же вопрос:

– Не взяли?

Это все о стенах Сигетвара. Они стояли под стенами этой крепости уже месяц, теряя драгоценные августовские теплые и сухие дни.

Соколлу попробовал внушить, что подкоп под стены требует времени, пройдет не один день, пока это сделают, но Сулейман только кивнул:

– Время не имеет значения, пусть копают сколько нужно.

Хотелось кричать в ответ, что это для него не имеет, ему все равно, а вот остальным нет. Еще неделя под стенами Сигетвара сделает весь поход бесполезным, император Максимилиан займет позиции, с которых его будет просто невозможно выдавить. К чему тогда и покидать Стамбул?

Но посмотрел на султана, которого изводила немыслимая боль, и понял, что никакие разумные и неразумные доводы не помогут, умирающий правитель сосредоточился на этой мысли: взять Сигетвар!

Взгляды двоих встретились. Не очень долгие, но это были взгляды понимающих друг друга людей.

Мехмед-паша Соколлу отправился проверять готовность стана к ночи (он всегда сам проверял это, не надеясь на ответственных военачальников), а султан жестом слабой руки подозвал врача:

– Где мое лекарство от боли? Что-то сегодня слишком болит…

– Все готово, Повелитель. Просто ваше тело уже привыкло к такой дозе, но усиливать опасно. Смертельно опасно.

– Неважно, все равно же умру. Надоело замирать от боли. Давай лекарство.

Когда Мехмед-паша вернулся в шатер Повелителя, взгляды двоих снова встретились…

– Значит, в раю?..

– Что? – склонился к султанскому лицу врач, но отвечать было уже некому… Султана Сулеймана не стало.

Врач выпрямился:

– Все…

Мехмед-паша приложил палец к губам, приказывая молчать.

– Поспите, теперь можно, – усмехнулся он, обратив внимание на красные от бессонницы глаза лекаря. Тому досталось за последние недели…

– А?..

– Я сам обо всем позабочусь. Неделю нужно делать вид, что все в порядке. А то и больше, пока не прибудет султан Селим.

Лекарь, у которого в голове гудело так, что плохо соображал, озабоченно сдвинул брови: