Лаура Кинсейл - Летняя луна

– Перевезти меня! К сожалению, это невозможно, мистер… хм…

– Герцог, – подсказал он. – Пожалуйста, не берите в голову подобные мелочи. Просто соберите необходимые вещи, и давайте поедем в более надежное место.

Она непонимающе уставилась на него:

– Не верю, что вы говорите серьезно. Я не могу уехать сейчас, когда у меня вот-вот получится решить все проблемы с крылом!

– Ради Бога, мы можем забрать с собой и ваше крыло. Фактически мы можем забрать с собой все, что угодно. Я не знаю, что имел в виду мой агент, когда говорил о революционном аппарате для передачи донесений, но он был неглуп. Готов поклясться, что речь шла не о какой-то дурацкой фантастической летающей машине.

Мерлин мгновенно встала в защиту своей мечты:

– А я лично уверена, что он имел в виду именно ее, сэр! Разве может быть лучший способ доставки донесений, чем по воздуху? Если вы говорите о военных действиях, то только представьте себе: вы сможете передавать приказы через Ла-Манш всего за пару часов.

– Чепуха! С вашей машиной я, скорее, сверну себе шею всего за пару секунд.

Глубоко уязвленная, Мерлин вскочила – ей захотелось оттаскать его за ухо. Но прямо перед ее глазами оказалась его широкая грудь, и это ее обескуражило. Она лишь холодно произнесла:

– Мне проводить вас к выходу?

– Я никуда не собираюсь, мисс Ламберн. Никуда не уйду отсюда без вас.

– Но вы же… Но это… – Она всплеснула руками. – Но это же просто глупо. У меня есть только эта авиационная машина, больше ничего. Почему вы так настаиваете, чтобы я ехала с вами, если уверены, что она абсолютно бесполезна?

Он облокотился о край захламленного лабораторного стола и скрестил руки на груди в такой непринужденной позе, что Мерлин даже рассердилась.

– Избавьте себя от нелепого предположения, что моего покойного коллегу так впечатлила ваша летающая машина. Я не беру на работу агентов, которые склонны к преувеличению. Если бы человеку суждено было летать…

– Большое спасибо, мистер герцог, но не нужно повторять это старое изречение. Это предубеждение мне знакомо.

– Фолконер, – поправил он.

– Что, извините?

– Рансом Фолконер. Четвертый герцог Деймерелл. Обычно меня называют «ваша светлость», но, думаю, со временем я мог бы точно так же привыкнуть и к обращению «мистер герцог». Вы не могли бы попросить, чтобы принесли чаю, а я пока здесь все осмотрю?

Мерлин вздохнула с подчеркнутым недовольством. Казалось, он собирался навечно остаться у ее лабораторного стола. Стараясь придать голосу выражение ледяной вежливости, она произнесла:

– Пожалуйста, осматривайте здесь все, что пожелаете. Но если вы хотите чаю, вам придется отойти на шаг в сторону.

– Разумеется. – Он выпрямился, и на его лице промелькнула та же улыбка, что так понравилась ей внизу, в коридоре. Мерлин сразу же перестала сердиться и неожиданно снова оробела.

Она подошла к стоявшей на столе большой коробке. Взявшись за торчавшую из коробки рукоять, она начала ее крутить. Затем нагнулась и аккуратно опустила металлическую пластинку, замыкая какие-то два провода. В стеклянной колбе вспыхнула дуга голубого света. Мерлин перестала крутить рукоять и припала губами к коническому отверстию в коробке.

– Таддеус, – позвала она, – Таддеус, ты меня слышишь?

Из коробки доносилось равномерное слабое шипение. Помня, что гость смотрит на нее, она нетерпеливо забарабанила пальцами по столу, надеясь, что Таддеус откликнется.

Ответа все не было, и только жужжание из коробки заполняло тишину. Мерлин сжала кулак и нервно водила им по столу. Герцог… Она понимала, что он привык к более изысканному обслуживанию, чем она могла предложить. Впервые она оглядела свою лабораторию и нашла ее жалкой и безнадежно запущенной. Ежик в кармане начал ерзать, но затих, когда она машинально взяла семечко подсолнуха и кинула ему.

Раздался звук колокольчика. Он вывел Мерлин из задумчивости. Слава Богу, Таддеус услышал ее сигнал. Из коробки, слабо и с шипением, раздался его голос, не слишком довольный:

– Эй, мисс Мерлин? Что нужно?

– Чаю, Таддеус. – Она старалась, чтобы голос звучал как можно уверенней. – У меня гость.

Какое-то время была тишина, затем раздался щелчок, и потом снова голос Таддеуса:

– …Чаю, вы сказали?.. А вы… в глубине огорода… и все колени в земле… мисс Мерлин?

Мерлин поджала губы. Она была уверена, что герцог не сводит с нее глаз.

– Таддеус, – сказала она твердо, – принеси нам чаю немедленно.

– Но… ми… лин… сейчас. Вы не… сами!

– Таддеус, стой на месте. Ты же знаешь, я ничего не могу расслышать, когда ты так таскаешь коробку за собой. Остановись, Таддеус. Слышишь меня? Стой на месте!

Вдруг голос ответил гораздо громче:

– Я слышу вас, мисс Мерлин. Сделайте себе чаю сами. Я сейчас иду в коровник. Вашу вредную говорящую коробку я беру с собой, но не звоните мне ради какого-то глупого чая. Вы же знаете, Теодор болеет, и я работаю за двоих.

– Таддеус… – Она еще дважды позвала его по имени, но напрасно. Только электрическое шипение доносилось из эфира.

Признав поражение, она разъединила провода. Голубая дуга, дав искру, погасла, и гул затих вместе с ней. Закусив губу, Мерлин повернулась и стеснительно произнесла:

– По поводу чая… Вы не могли бы минуту подождать, пока я схожу на кухню?

Герцог, не отрываясь, смотрел на коробку с торчащим из нее проводом.

– Боже милостивый, – прошептал он, едва дыша. – Господи Боже мой…

Затем он поднял глаза. К полному изумлению Мерлин, он издал вдруг такой вопль радости, от которого дрогнули старые каменные стены. Он схватил ее, заключил в объятия и стиснул что было сил. Задыхаясь, она запрокинула голову, чтобы глотнуть хоть немного воздуха, успев отметить, какой тонкой и мягкой оказалась ткань его одежды, когда прижимаешься к ней щекой… И тут он поцеловал ее прямо в губы – совершенно по-настоящему. У Мерлин перехватило дух – и от крепко обнимающих рук герцога, и от недостатка воздуха в легких, и оттого, что он второпях больно наступил ей на левую ногу, – в общем, конечно, ничего страшного, но как бы не раздавить ежика и… о Боже, о Боже мой!

Все закончилось раньше, чем Мерлин успела понять, что именно произошло, – или, во всяком случае, раньше, чем она осознала, что ей даже понравились его сильные объятия. Рансом отпустил ее и улыбнулся так, что у нее защипало в носу.

– Мерлин Лам… – он тоже задыхался, – Мерлин Ламберн, клянусь Богом, вы гений!

За ужином Рансому стоило больших усилий соблюдать приличия и аккуратность. Насколько он помнил, подобных трудностей он не испытывал уже лет тридцать или больше – да с тех пор, как ему стукнуло пять. Баранина оказалась настолько пережаренной, что проглотить ее и не поперхнуться было просто невозможно. Рансом отложил в сторону нож и сосредоточился на жевании. Усердно пережевывая кусок мяса, он вряд ли смог бы одновременно вести блистательную, остроумную беседу. А к обычному светскому разговору и сама хозяйка не была склонна.