Татьяна Басанская - Звездные ливни

Побелевшая как снег, на котором лежала, девушка понимала, что мужчины будут сражаться не на жизнь, а на смерть. Гуннар двигался совершенно по-волчьи, то наступал, то делал обманные движения, не выпуская ни на миг из внимания князя и его воинов, столпившихся вокруг. Уже дважды он едва не выбил меч из рук князя. Позвезд отчаянно пытался найти слабые места в обороне противника, но Гуннар не допускал этого и, кружась с бешеной скоростью, продолжал наносить удары.

Князь, пытаясь сохранять ровное дыхание, понимал, что варяг предпочитает стремительный и скорый бой и не рассчитывает на продолжительное сражение. Поэтому требовалось выиграть время и как следует вывести из себя противника.

После нескольких выпадов и мощных ударов Гуннар едва не выбил меч из руки Позвезда. В ответ князь сумел нанести два удара, которые задели варяга. Тот немедленно начал новую атаку. Такую оглушительную, что Позвезд почувствовал, что ему не хватает воздуха. А Гуннар тут же нанес удар, который попал прямо в открытую рану на левой руке. От боли в глазах потемнело, и князь пошатнулся, с трудом удерживаясь в сознании… Наверно, это мгновение могло для него стать последним, если бы не визг Купавы.

Князь мгновенно собрался и, ловко увернувшись, отразил следующий удар. Гуннар с новой мощью ринулся на него, но Позвезд вновь ускользнул. А в следующий миг, вывернувшись совершенно непонятным образом, князь ринулся вперед, и его меч легко вошел в грудь варяга.

Позвезд увидел изумление в глазах Гуннара. Сохраняя самообладание, варяг рухнул на колени, прошептав:

— Не ожидал…

С этими словами он рухнул на бок, его голова запрокинулась, рассыпав по снегу седые волосы.

Купава, рыдая, бросилась к Позвезду. Увидев, что с ним все в порядке, она, дрожа, повернулась и опустилась на колени перед умирающим.

— Сожалею, что сделал тебя вдовой, — холодно прошептал Гуннар, не выпуская из руки свой меч. — Прощаю тебе все… прости и меня… Сына… сына моего сбереги… пусть вырастет воином… как я…

Он хотел сказать еще что-то, но не мог, изо рта потекла кровь.

Прижав ладони к лицу, Купава с ужасом смотрела на Гуннара. Позвезд взмахнул рукой, приказывая воинам оттащить девушку, и решительно вонзил варягу в сердце кинжал. Сейчас он вовсе не был похож на милого юношу, мечтающего о любви. Купаву начала бить страшная дрожь, а слезы мешали как следует рассмотреть кошмарную картину: безжизненное тело на снегу и кровь, окрасившая все вокруг в темный цвет….

— Все кончено… — услышав слова, сказанные ей на ухо, Купава открыла глаза и с трудом пришла в себя.

Вокруг стало совсем темно. Она полулежала в объятиях Позвезда. Их вез сильный конь. Рядом виднелись дружинники.

— Гуннар… Вы похоронили его?

— Он не достоин этого. Звери лесные приберут тело убийцы.

— Ты не можешь так поступить… — она отрешенно покачала головой. — Нельзя так…

Князь не успел опомниться, как девушка соскользнула с коня и бросилась обратно, в темноту. Рывком повернув коня, Позвезд быстро догнал ее и попытался загородить ей путь.

— Он так дорог тебе?

— Он был моим мужем, — дрожащим голосом заявила Купава. — Пусть жестоким, но все-таки мужем.

— Убийца и предатель.

— Я должна позаботиться о его теле. Это мой долг. И ты не смеешь мне это запретить.

— Хорошо. Будь по-твоему, — скрипнув зубами, Позвезд велел дружинникам возвращаться.

Хотя варяг перед венчанием принял святое крещение, но Купава знала, что в душе своей он продолжал чтить прежних богов и не раз говорил о том, что лишь по обычаю предков хочет принять последние почести. Поэтому на поляне для погибшего было устроено погребальное ложе из еловых веток, на него перенесли тело варяга, вложили ему в руки меч, а затем разожгли вокруг огонь. Пламя с треском помчалось по сухому хворосту, и синие языки склонились в последнем поклоне перед варяжским воином, отправляющимся в свою Валгаллу. А через мгновение жар заслонил от Купавы очертания лежащего тела. Искры и пепел полетели ввысь, к звездам, словно и впрямь девы-валькирии уносили в свою страну душу могучего берсеркера.

Возвращались в полном молчании. Купава вновь сидела на коне впереди Позвезда, находясь под защитой его рук, но что-то изменилось. Ее колени дрожали, а зубы стучали от страха. Половина ее тела горела как в огне, а другая заледенела.

— Я сделаю все, чтобы ты и твой сын ни в чем не нуждались и жили в покое.

Слов немного, а горькие они, как полынь, тяжелые, как осенний дождь, и ранят нестерпимо, как меч холодный, острый.

Неужели он отказывается от нее? От сына? Значит, все слова о любви сгорели в пламени погребального костра… Все ложь. А где же правда? Кто сейчас подле нее — светлый князь, оскорбившийся тем, что она решила помочь душе погибшего мужа найти дорогу в мир мертвых, или же и впрямь — убийца родных братьев, как уверял Гуннар? Так чему же верить?..

…Как могла Купава такое допустить, как могла она, как посмела пожалеть такого мерзавца? Этот человек, подлый предатель и убийца, бил, насиловал ее, унижал. Он оболгал, оскорбил их обоих. А она все равно подарила ему достойный уход в мир предков. Почему?

Может, и впрямь, все ложь? Кто поймет женскую душу? Если Купава смогла пожалеть погибшего врага, то разве не могла и раньше быть столь же доброй к живому — к мужу своему, за которого (сама же призналась!) замуж пошла по своей воле?! Этот мужчина видел ее нежное тело, касался ее, целовал, одаривал ласками, и она их охотно принимала. В то время, когда Позвезд, которому она клялась в любви, умирал, страдал и сражался. Да, он принимал ласки ханских наложниц, но любил только ее, помнил о ней, мучался от неизвестности и хотел ей помочь. Узнав о том, что ей пришлось пережить, Позвезд винил во всем лишь себя и даже признал ее сына своим. Так почему же она теперь причинила ему такую нестерпимую боль?

В очаге тлел красный жар, в полутьме на стене выступали висящие на колышках меч, щит и лук. Завернувшись в теплое покрывало, спала на полатях Ласа. Рядом с ней прикорнула Купава, прижимая к себе сладко спящего малыша. В хижине было тихо и спокойно. Спать бы и спать. Но маятно, тревожно на душе у Позвезда. Он долго лежал на своем ложе под окном, пробовал заснуть — и не мог.

Тогда осторожно, чтобы не разбудить спящих, князь встал, набросил на плечи полушубок, постоял немного у печки, разглядывая мерцающие алыми всполохами угли, потом открыл дверь и вышел из дома. Приблизившись к походным шатрам, где спали дружинники, он велел сторожевому подбросить еще немного дров в костер, а затем, отказавшись от охраны, сел на коня и поехал в ту сторону, где с высокой кручи можно было увидеть Днепр.