Герман Воук - Марджори в поисках пути

— Почему, некоторые зарабатывают на этом сто тысяч.

Ротмор сморщил лицо и засунул в зубы сигару, и Марджори чуть не покатилась со смеху, так точно его копировал Ноэль. Сходство было поразительное.

— О чем ты говоришь, обо всей этой безвкусице? «Бананах» и «Серебряных нитях»? Ты рассчитываешь написать что-то подобное? Почему бы тогда тебе просто не делать ставки в тотализаторе? И работы меньше, и более надежно. Что ты заработал на своих «Поцелуях дождя»? Восемь тысяч пятьсот?

Прищурив глаза, Ноэль посмотрел на Ротмора и передал ему виски.

— Ровно столько. Вы осведомлялись у моего издателя?

— Я знаю немного это дело. В свое время я был владельцем одной небольшой студии. Сочинение песен — это для детей. Вычеркни небольшую кучку гениев, Гершвинов, Портеров, Берлинов, Роджеров — и все, не останется никого. Стань небольшим продюсером — и ты сможешь хоть каждый день нанимать и увольнять авторов песен, как мальчиков на посылках; причем хороших авторов.

— Что это доказывает? Человека творческой профессии нисколько не волнует, что за бездельник нанимает или увольняет его, — сказал Ноэль. — Это всего лишь глупая бухгалтерия, чисто формальная сторона его профессии, это может делать каждый дурак.

— Звучит хорошо, — улыбнулся Ротмор, — не учитывая того, что все эти композиторы-песенники ломают себе шеи, пытаясь стать бездельниками и заниматься глупой бухгалтерией. Сочинительство — далеко не все, что нужно для творчества. Это урок номер один в нашем деле. Хотя, я вижу, ты не разделяешь этого мнения. — Ротмор с трудом поднялся с кресла. — Ну, ладно, мы и так наскучили Марджори.

— Нет, нет, — сказала девушка. Она сидела на диване и вертела головой из стороны в сторону, наблюдая за обоими мужчинами.

Взгляд Ротмора, остановившись на ней, подобрел. Патрон сделал глоток виски.

— Позвольте мне позвать вас обоих сегодня вечером на ужин.

Ноэль взглянул на Марджори, которая проговорила:

— По-моему, на сегодняшний вечер у нас билеты в шоу…

— Ничего, не беспокойтесь насчет билетов, — сказал Ротмор. — Если даже они у вас есть, поменяете их на другой вечер.

— Не стоит спорить с Сэмом, — напомнил Ноэль девушке. — Спасибо, Сэм, это будет великолепно.

Ротмор медленно вышел, оставив за собой серые клубы дыма от дорогой, судя по запаху, сигары.

Из газетных колонок, отведенных под светскую хронику, скандалы и сплетни, Марджори знала, что это самый дорогой ресторан в Нью-Йорке. Мебель в ресторане была старинной, совсем немодной, но еда — просто сказочной, а вина — лучше, чем любое из тех, что Ноэль когда-либо заказывал. Здесь она отведала те блюда, о которых столько раз читала во французских романах; раньше она никогда не верила, что такие чудеса кулинарного искусства на самом деле существуют. Икра, супы, мясо — все было приготовлено и приправлено с безупречным совершенством вкуса, и в этом было что-то почти унизительное. Она чувствовала себя немного варваром, неожиданно столкнувшимся с цивилизацией. Какой-то приступ приятного оцепенения охватил ее разум, и она была так ошеломлена, что далеко не сразу начала следить за спором Ноэля и Ротмора. Марджори очнулась, только когда они повысили голоса. Ноэль, видимо, хотел, чтобы они купили к ужину какое-то новое темное итальянское вино двадцатилетней выдержки, которое можно было приобрести за тысячу пятьсот долларов. Ротмор сказал, что для них оно не стоило и пятнадцати центов.

— Это для европейцев. А Европа — это адюльтер в среде бедноты, да еще иностранной бедноты, и Европа умирает. Что вы, европейцы, хотите делать? Создавать театры военных действий и опустошать их, истребляя людей?

— Вы предполагаете, — сказал Ноэль, — американский народ — настолько тупой, что не может признать даже что-то хорошее? Это антидемократический взгляд. Вы никогда не задумывались об этом? Американцы не так тупы, ведь они выбрали в президенты именно того, кто нужен. Или, по крайней мере, мы все верим в это.

— Почему ты, глупец, думаешь, что мы лишь вчера открыли свои двери в мир? Мы не должны предполагать всякую чертовщину. Мы знаем. Ты сможешь когда-нибудь представить себе кинокомпанию кондитерским магазином? Народ вовсе не тупой. Люди чертовски сообразительны, слишком сообразительны по сравнению с такими, как ты. Ты пытаешься продать им хлеб и шпинат в своем кондитерском магазине, и они пойдут покупать конфетки в кондитерский магазин за углом. За тобой закрепляется репутация глупого негодяя, и спустя какое-то время твой магазин закрывается. Смотри, Ноэль, европейцы продолжают снимать картины такого плана, как тебе нравится. Но в их же собственных странах люди выстраиваются в очереди на наши фильмы, а их искусство идет при полупустых залах. Народ решил, каким должно быть кино, — не мы. Вот демократия, о которой ты говоришь. И мы будем делать все, что хочет народ. Ты не можешь силой навязать людям то, что нравится тебе. Ты не в России.

— Вы просто приводите неверное сравнение, пытаясь спрятаться за него, — не согласился Ноэль. — Кинокомпания и кондитерский магазин — совсем не одно и то же, кинокомпания похожа больше на библиотеку. Вы захламляете библиотеку ширпотребом, рассчитанным лишь на детей да умалишенных, которые могут даже не читать, а переваривать это, как кашу, или же дешевыми порнографическими изданиями, в угоду самым низменным потребностям и животным инстинктам людей. Вместо того чтобы удовлетворять требованиям культуры…

— Требования культуры! — Ротмор схватился руками за голову. — О Боже! — Он взглянул на Марджори. — Не давать им того, что они хотят. Ничего. Они удовлетворяют низменные потребности. Давать только то, что хорошо для них, — что, по твоему мнению, хорошо. Вот твоя пламенная речь, речь демократа. Разве это не та же проклятая идея коммунизма, Ноэль? Засунуть им штык под ребра и заставить есть клубнику в сметане?

— О, конечно, разве вы не видите мои бакенбарды и бомбу? Старая история. Лишь эпитеты, когда нет аргументов.

— Нет аргументов? — Ротмор повернулся к Марджори. — Я рад, что у меня нет детей. Если б у меня был сын, он бы оказался кем-нибудь вроде этого типа. Мне кажется, что в наше время из всех колледжей выходят именно такие: или шумные бездельники-идиоты, или вот такой тип неисправимых снобов, которые презирают американский народ…

— Прекрасный пример необоснованного обвинения, — сказал Ноэль. — Если ты не любишь фильмы компании «Парамаунт», ты — предатель родины.

— Ладно, Ноэль, ты действительно думаешь, что американский народ — это сборище проклятых Богом дураков, или нет? И постарайся для разнообразия быть честным, вместо того чтобы проявлять находчивость и остроумие. Может быть, это важно.