Самид Агаев - Хафиз и пленница султана

– По случаю развода принцессы с атабеком, – ответил гулям, – следующий.

Али выбрался из толпы, сжимая в руке монету.

«Надо же, – подумал он. – Из-за развода Малики судью уволили, а мне дали денег».

Дождавшись сумерек, Али вернулся в мечеть.

Ночью он спал плохо, сначала не мог заснуть из-за мыслей, а потом из-за чужого храпа. Кроме него в мечети ночевало десятка два бездомных. Забыться ему удалось лишь под утро. К тому же, несмотря на жару, ночью в мечети было довольно прохладно. Едва рассвело, продрогший Али поднялся, умылся во дворе у колодца и направился в городскую канцелярию.

Ставка хорезмшаха.

Султан Джалал проснулся, и некоторое время лежал, вспоминая, в какой стране он находится. Сознание возвращалось к нему постепенно, из-за чрезмерно выпитого накануне ночью вина. Пил он теперь, почти каждый вечер и из-за этого, просыпаясь утром, досадовал на себя. Но спать трезвым он уже не мог, лишь валясь с ног от усталости, либо затуманив свой мозг вином. Началось это с ним после памятной битвы с монголами у реки Синд.[31]

Перед этим он разбил наголову отряд Толи-хана, сына Чингиз-хана. При дележе добычи халаджи и карлуки поссорились с тюрками, дело дошло до потасовки. Султан вмешался, но, как ни старался, не смог удовлетворить обе стороны. Войска халаджей и карлуков сочтя дележ несправедливым, в гневе покинули его. В это время Чингиз-хан узнав о гибели сына, бросил против Джалала свои главные силы. Джалал ночью напал на авангард татар, разбил его и укрылся на берегу Синда, намереваясь вернуть оставивших его эмиров, и собрать суда для переправы на другой берег. Но ему не хватило времени. Чингиз-хан прижал его к реке. Подошло лишь одно судно, на котором он хотел переправить свой гарем, но и оно оказалось поврежденным. Войска сошлись, и бой длился на протяжении всего дня. На следующее утро, это была среда восьмого дня шавваля 618 года.[32] Султан, с малым числом воинов атаковал центр войск татар и пробил в нем коридор, обратив Чингиз-хана в бегство. Но тут из засады в бой вступил десятитысячный отряд отборных татарских воинов, имевших титул бахадуров. Они опрокинули правый фланг хорезмийцев, которым командовал виновник ссоры с карлуками, эмир Амин-Малик. Из-за этого боевой порядок войск султана расстроился. Семилетний сын Джалала попал в руки татар, и мальчика убили на глазах у султана и обезумевшей матери мальчика. Тогда весь гарем во главе с Ай-чичек, матерью Джалала взмолился: «Убей нас, о султан и сократи наши страдания».

Стиснув зубы, султан распорядился, и они были утоплены в реке. Жены, дети, и его собственная мать.

Сам же он сражался до тех пор, пока не оказался прижат к реке. Тогда он в полном снаряжении направил коня в воду.

В том бою Аллах даровал ему спасение. Но с тех пор он не мог заснуть не выпив вина.

Юная наложница, которую он вопреки обыкновению, оставил до утра, еще спала. Джалал дотронулся до горячего плеча, и когда она испуганно открыла глаза, улыбнулся и сказал:

– Иди к себе.

Девушка быстро оделась, накинула на голову покрывало и выскользнула из шатра. Султан кликнул гуляма.

– Дай мне умыться, – сказал он, когда слуга заглянул в палатку, – и пусть позовут Насави.

– Воду подогреть? – спросил гулям.

– Не надо, неси, как есть.

Слуга выскочил и через короткое время вернулся, держа в руках медный кувшин и таз. Джалал стащил с себя шелковую нательную рубашку, и наклонился над тазом. Слуга стал лить ему на руки воду. Умывшись, султан оделся.

– Где канцлер? – спросил он.

– Ждет снаружи.

– Позови.

Вошел канцлер, приветствовал султана, поклонился, и застыл, ожидая распоряжений.

Взглянув на начальника канцелярии, султан сказал. – Нужно написать письма и разослать их следующим адресатам:

Конийскому султану – Кей-Кубаду. Правителю ал-Джазиры, Хилата и Майафарикинна – Малику Ашрафу Мусе;

Правителю Дамаска, Иерусалима, и Табаристана – Малику Муаззаму Исе;

Правителю Египта – Малику Камилу Мухаммаду.

В руках секретаря появились калам и чернильница, которая висела на цепочке прикрепленной к запястью, дощечка, которую он до этого держал подмышкой и свиток бумаги.

– Каково будет содержание писем, хакан.

– Содержание будет следующим, – сказал Джалал – записывай.

Салам. Наши молитвы, хвалу и так далее. …Великому султану, Джамшиду века, Александру эпохи, полюсу ислама и так далее. – Только там где я говорю и так далее, ты не пиши и так далее, а расписывай, как положено.

– Да хакан.

– …Желание обрести счастье союза с вами и упование на единство с вами настолько крепки в нашем сердце, что, как ни быстро был калам, все равно он будет беспомощен в изложении этого на бумаге и т. д.

Между нами, с благословения и милости Аллаха, существуют равенство в объявлении священной войны и сражений и единство в делах народа и религии. Самый подходящий человек для твоей любви и дружбы, тот, кто подходит тебе по языку и вере.

И так далее. …Ваше высокое положение среди падишахов Магриба[33] – да пребудет оно высоким! – является средоточием защиты границ ислама и средством очищения людей от безбожия и хулы. А в странах Машрика[34] мы своим могучим мечом гасим огонь смуты безбожных. И если в таком положении, когда так близки наши народы, мы не откроем пути дружбы, совместно не отразим наши беды, то кто же тогда станет нашим другом? Где и в каких местах мы найдем воду и пропитание?

Это письмо с благословения и милости Аллаха и так далее…

После паузы султан сказал.

Сделай четыре копии.

– Одно и то же письмо всем четверым? – спросил канцлер.

– Да, я не думаю, что они будут цитировать их друг другу. Только не забудь поменять обращения. Пошли за кади Муджиром, он должен доставить им эти письма.

– Что-нибудь еще государь?

– Ты свободен.

Начальник канцелярии удалился.

В палатку вошел хаджиб.

– Доброе утро, господин, надеюсь этой ночью, вы хорошо отдохнули.

Не могу сказать, что я отдыхал этой ночью, – сказал султан, – но, что я делал, тебя не касается.

Хаджиб улыбнулся, кланяясь. Султан говорил с самым серьезным видом, но он шутил, и это означало, что он в хорошем настроении.

– Вазир Шараф ал-Мулк просит дозволения войти.

– Пусть войдет.

Вошел вазир, человек средних лет, плотного телосложения, и приветствовал султана.

– Прибыли парламентеры от правительницы Табриза, – сказал он. – Они говорят о полной капитуляции и сдаче города, с некоторыми условиями.

– Ну что же, это хорошая новость, – заметил султан, – впрочем, ожидаемая.

– Еще немного и мы возьмем город, стоит ли сейчас принимать капитуляцию с условиями?

– Вазир, ты слишком кровожаден для своей должности. Если противник сдается, надо проявить к нему милость. Мы же не проклятые татары, чтобы убивать людей, не оказывающих сопротивления, к тому же это мусульмане. Наши единоверцы. А ведь это из-за тебя мы ввязались в осаду, это твои люди вместо того, чтобы закупать провизию в городе, стали заниматься мародерством.

Султан взглянул на вазира.

– Простите государь, – виновато заговорил вазир, – но там было больше шума, чем мародерства. Продавцы, пользуясь, случаем, видя, что нам больше некуда пойти, стали заламывать такие цены, что закупщики возмутились и наказали некоторых, забрали товар, дали реальную цену. Вот и все, клянусь Аллахом…

– Хорошо, – остановил его Джалал, – можешь идти.

Как он ни старался побороть в себе неприязнь к нему, она не исчезала. Фахр Дженди до того как получил лакаб[35] Шараф ал-Мулк,[36] и занял должность вазира, был одним из хаджибов. После сражения у реки Синд, в котором погибли многие видные сановники двора, оказалось, что на высшую должность дивана назначить некого. Тогда султан поставил бойкого и красноречивого хаджиба в качестве заместителя, того, кто позже окажется достойным этой должности.

Судьба благоволила к хаджибу, и он остался у власти. Но султан все же не позволял ему привилегии и атрибуты сопутствующие второй по значению должности государства. Как-то титуловать его «ходжа» и сажать по правую руку от себя. Шараф ал-Мулк во время общих аудиенций сидел на ковре с хаджибами. Дворцовый этикет требовал, чтобы вазир государства восседая в своем кресле, имел право не вставать даже перед владетельными лицами. Шараф ал-Мулк вставал перед видными должностными лицами. Перед вазирами, когда они ехал верхом, обычно несли четыре копья с позолоченными древками. Султан не разрешал ему этого.

Шараф-ал-Мулк выйдя из шатра султана, увидел эмира Ур-хана, родственника султана. Вазир постарался скрыться, но не успел, был замечен.

– А, Фахр ад Дин, – воскликнул Ур-хан. – Я к султану, а ты уже от него. На кого ты успел донести?