Наталья Павлищева - Клеопатра и Антоний. Роковая царица

— Кого?

По тому, как мгновенно побелело лицо Клеопатры, он понял, что она ничего не знает ни о сгоревших кораблях, ни о предательстве Родона.

— Куда ты отправила своего цезареныша? В Беренику? А зачем? Кораблей там все равно нет, их по просьбе Ирода, вернее, за его деньги, сожгли бедуины.

Клеопатра пыталась что-то сказать и не могла. Октавиан с насмешкой наблюдал за мучениями матери. Наконец, ей удалось выдавить хриплым голосом:

— А Цезарион?

— Его сегодня казнили. Два наследника Цезаря — это слишком много.

— Не-ет…

Октавиан уже встал и направился к двери. Его голос был жесток:

— Если не хочешь, чтобы это же случилось с остальными, не будешь делать глупости. Ты мне нужна живой!

Она безмолвно плакала, глядя ему вслед. Цезариона казнили, ее мальчика… Ирод подкупил бедуинов, а Родон предал своего воспитанника…

Но самое страшное — в руках у Октавиана и малыши тоже! Четверо детей, и все погибнут из-за нее… Материнский стон разнесся по дворцу, заставив оглянуться многих, в том числе и Октавиана.

Точно раненая тигрица, подумал консул. Хорошо, что в жизни есть предатели вроде Ирода или того сморщенного раба, убиравшегося в храме, который пальчиком поманил центуриона и шепотом рассказал, что дети царицы в подземелье этого храма, но по утрам на рассвете их выводят подышать воздухом.

Жрецы сопротивлялись, пожалуй, в самом подземелье с ними справиться не смогли бы. Пришлось перебить всех, зато дети живы, и это хороший предмет торга с царицей. Октавиан побаивался слишком жестоко обходиться с ней и детьми здесь, в Александрии, мало ли какие силы еще прячутся в подземельях? Здесь он будет вежлив и обходителен, все изменится на корабле, там змея и змееныши будут немедленно закованы в цепи.

Клеопатра действительно металась, как раненая тигрица, весь день. Она не верила Октавиану, то есть не верила, что он, убив Антилла, оставит в живых ее малышей. Они тоже дети Марка Антония, к чему жалеть? Нет, и сама царица, и ее дети нужны, только чтобы провести в цепях за колесницей. Плачь, умоляй, ползай в ногах, кричи, проклинай — ничто не спасет теперь.

И Цезарион казнен… Новый стон потряс дворец… Цезарион, ее надежда, нет, не на спасение, а на продолжение династии, сын Цезаря… А убит по приказу приемного сына того же Цезаря. Ах, Цезарь, Цезарь, что же ты наделал!

Вяло проползла мысль, что это не Цезарь, а она сама. Петубаст твердил, что она погубит и себя, и Марка Антония, и детей. Не только Петубаст, но и жрецы тоже… Она не слушала, все хотела сама, со всем справиться сама.

Вспомнился Петубаст, который совершенно некстати зачем-то уехал в Индию. Все бросили, никого больше нет. Марк Антоний мертв, Цезариона казнили, Петубаст уехал… Пора бы и ей, только как? И дело не в том, что убьют детей, их все равно убьют. Просто Октавиан приставил столько охраны, что и муха не пролетит. Не уйдешь, не бросишься в море, не изведешь себя голодом… Ничего нельзя. Неужели и правда придется, спотыкаясь, под дикое улюлюканье восторженной толпы идти в цепях за колесницей победителя?

Совсем стемнело, задумавшись, Клеопатра даже не заметила этого. Она уже не рычала, не стонала, просто сидела, вспоминая, кто из малышей пошел первым, кто какое слово сказал, кто на кого больше похож. По всему выходило, что раньше всех пошел, стал говорить, читать, что самый разумный и ловкий, самый сильный в таком же возрасте, как сейчас малыши, был Цезарион. Неудивительно, он сын Великого Цезаря.

На глазах у Клеопатры невольно выступили слезы. Был сын…

И вдруг у двери она краем глаза заметила шевеление. Там словно из воздуха возник… Петубаст!

— Ты?! Откуда ты здесь? Как тебе удалось пройти?

— Ты забыла, кто я. — Петубаст нахмурился, заметив, как блеснула надежда во взгляде царицы. — Но я не помогать тебе пришел.

— Петубаст… скажи… Цезарион?

— Твой сын жив, и он в безопасности.

— Но Октавиан сказал…

— Похожих людей на свете очень много, у убитого не было скарабея с лишней лапкой…

— Цезарион, мой мальчик…

— Забудь о нем.

— Он станет фараоном?

— Нет! Это было условием его спасения. Цезарион оказался умней, он отказался от той власти, которую ему предлагала ты.

— Но почему, ведь он наследник Цезаря и… и мой.

— Ты так ничего и не поняла, Клеопатра. — Юный жрец присел на ложе рядом с царицей, та осторожно коснулась рукой его одеяния. Петубаст тихонько рассмеялся: — Боишься, что я видение? Нет, я живой человек. Когда-то жрецы просили тебя выбросить из головы мечты о Риме, потом о всемирном господстве, потом просили забыть о Марке Антонии, но ты не послушала. Тебе дали флот, чтобы разгромила римлян, но ты доверила управление им не египтянину и даже не греку, а тому же римлянину. И снова все погубила.

Он немного помолчал, потом заговорил снова:

— Твое время вышло. За детей не бойся, Цезарион далеко, остальных вырастят в Риме.

Клеопатра сидела, низко опустив голову, все, что говорил молодой жрец, было правдой, ей раз за разом помогали, но она снова и снова в угоду собственным мечтам о власти все губила. В результате погубила и Египет тоже…

Петубаст поднялся, шагнув к двери, Клеопатра почему-то поняла, что он сумеет выйти так же, как вошел — незаметно.

— Я погубила Кемет? Александрия погибнет?

— Александрия — это еще не Кемет, но я рад, что ты вспомнила хотя бы о ней.

— Помоги.

— Тебе помочь мог только народ Кемета, но, когда я предложил, ты отказалась, испугалась за сокровища Птолемеев.

— Я не о спасении говорю. Помоги умереть.

Жрец был уже у выхода, он обернулся, голос прозвучал тихо:

— Змеи любят смокву… Завтра вечером…

И словно растворился в воздухе, ни шагов, ни звука, даже занавеска не шелохнулась.

Не знай Клеопатра сына Пшерени-Птаха так хорошо, сомневалась бы, не привиделось ли.

Царица, а вернее, уже пленница, долго сидела, размышляя. Петубаст прав, он всегда прав, как и его отец. Когда она впервые решила связать свою судьбу с Цезарем, жрец в Серапеуме предупреждал ее об опасности, исходящей для Египта и лично для нее от Рима. Она не послушала, поплыла в Рим, но не ограничилась простым выступлением в сенате или признанием Цезариона сыном Цезаря, ей захотелось всемирной власти, пусть вместе с Цезарем, но всемирной. Мало было Египта, даже Рима мало.

Стало жутко, неужели и Цезарь так страшно поплатился за свою жажду всемирной власти? А потом Марк Антоний тоже… А Октавиан чем заплатит? Почему-то от мысли, что Октавиану тоже придется расплачиваться, ее охватила злорадная радость. Пусть расплачивается!