Барбара Картленд - Леди и разбойник

Голос у Теи прервался, она замерла, в ожидании ответа Рудольфа. Он последовал немедленно:

– Ты очень красноречиво выступаешь в свою защиту, Тея.

Но я же сказал: я хочу получить не только твои деньги, но, я тебя. Неужели ты так скромна, что не понимаешь, насколько ты привлекательна?

– Неужели вы настолько пропитались злом, что не понимаете, насколько ваши намерения дурны и греховны?

– Слова, слова! Что такое добро и зло в этом мире, еще никто не смог объяснить достаточно убедительно. Неужели дурно переспать с женщиной, если от этого вы оба получаете удовольствие? Если это дурно, то грешник и наш король, и большинство из его окружения! Неужели дурно желать иметь деньги? Тогда вся наша страна населена жалкими грешниками. Неужели дурно желать жениться, зажить в счастливом супружестве и родить детей, которые продолжили бы род? Нет-нет, кузина Тея, ты не можешь так просто меня очернить. Я не лучше и не хуже большинства людей. Во мне есть и хорошее, и дурное. Но я не лишен достоинств, как ты сама убедишься, когда мы поженимся.

– Но я люблю Лусиуса! – воскликнула Тея.

Эти слова так давно рвались из ее сердца, что она больше не в силах была сдерживаться.

– Ну и что с того? – холодно спросил Рудольф. – Ты не можешь выйти за него замуж, а оставаться одной из-за любви к жалкому разбойнику, которого рано или поздно повесят, было бы так же глупо, как мне отказаться жениться на тебе из-за любви к другой женщине, которая знать меня не желает.

– Но вы же любите леди Каслмейн!

– Она обворожила меня так, как это не удавалось ни одной другой женщине. И, думаю, не удастся больше никому, – спокойно ответил Рудольф. – Но это не значит, что я готов отказаться от удовольствия жениться на тебе, милая моя кузина. Право, хватит спорить. Все уже решено, и тебе осталось только сказать «да».

Тея содрогнулась. Ей нечего было ему ответить. Она подумала о том, как часто за последнее время мечтала произнести это слово, но только рядом с ней должен был стоять не Рудольф.

Они уже приближались к церкви Стейверли, которая была построена у дороги с дальней стороны поместья. Ее построил прапрадед Теи, выбравший для нее такое отдаленное место, потому что ненавидел колокольный звон. Если бы церковь была ближе к дому! Тогда, подумала Тея, Лусиус мог бы заметить их приезд, если, конечно, он по-прежнему скрывался в Стейверли. Однако па это надежды не было. Огромные дубы окружали церковь, и ее можно было увидеть только с верхнего этажа дома, подъехавшую карету не заметит никто, кроме обитателей дома священника.

Теперь, когда они оказались на месте и Лусиус не остановил их, Тея почувствовала, как у нее обрывается сердце и она погружается в пучину отчаяния. Лошади остановились, и один из кучеров слез с козел, чтобы открыть дверцу кареты.

Солнце отважно пыталось пробиться сквозь грязные окна экипажа. Теперь Тея могла видеть лицо Рудольфа. Сама она была смертельно бледна.

– Пожалуйста, кузен Рудольф! Пожалуйста, не заставляйте меня делать это! – в последний раз взмолилась девушка.

Безжалостно стиснув ее запястье, он ответил:

– Ты выйдешь за меня замуж, даже если мне придется убить тебя, чтобы добиться своего!

Тея тихо вскрикнула от боли. Ей показалось, что ее сердце исходит кровью. Она поняла, что последняя надежда погибла и что она ничего не сможет сделать. Выйдя из кареты, она огляделась, словно надеялась среди деревьев или на узкой дороге увидеть своего спасителя.

Однако вокруг было совершенно пустынно. Ее окружали только свежие ароматы леса, пение птиц и запах жимолости, которая в изобилии росла у входа в церковь.

При виде нее на Тек» нахлынуло множество воспоминаний. Она вспомнила, как, держась за отцовскую руку, неуверенными шажками семенила по узкому проходу между надгробиями. Ей было всего три или четыре года, когда ее впервые привели в церковь и посадили на их фамильную скамью. Ножки у нее свисали с бархатной подушки, и она едва выглядывала из-за высокой резной стенки, которая шла перед скамьей.

В фамильном склепе лежат ее мать и отец. И хотя Ричарда четвертовали после повешения, а останки его бедного истерзанного тела развеяли по ветру, они положили его шпагу здесь, где покоились останки его предков, так что душа его нашла успокоение в тени четырехугольной норманнской башни.

Тея всегда думала, что ее свадьба состоится перед алтарем этой церкви. Она представляла себе, как идет по проходу между скамьями, опираясь на руку отца. Лицо ее закрывает кружевная фата, а в руках – букет лилий из сада Стейверли. Она мечтала о том, кто будет ждать ее у алтаря. Поначалу она неясно видела лицо, а потом оно стало четким и вставало перед ней постоянно. Это было лицо человека, который, как она знала, был предназначен ей с начала времен.

Сейчас она готова была плакать от отчаяния. Ведь, может быть, Лусиус сейчас спит в Стейверли или прячется в лесу, что раскинулся к северу от поместья до самого горизонта.

Возможно, он думает о ней, как она о нем. Но не догадывается о том, что сейчас происходит, не слышит, как в смертельной муке ее сердце взывает к нему, умоляя о спасении.

Мысли Теи грубо прервал Рудольф, взяв ее за руку и отрывисто приказав:

– Пойдем!

Она машинально прошла через калитку на церковный двор и увидела, что к ним направляется какая-то женщина. Она шла быстро – толстенькая, улыбающаяся, добродушная, с румяным лицом. Из-под наспех надетого чепца выбивались пряди волос, платье было плохо зашнуровано: похоже, она одевалась в крайней спешке.

– Миледи, миледи! – восклицала она, приближаясь к ним.

При виде нее Тея тихо вскрикнула от радости.

– Миссис Боннет! – воскликнула она. – Как я рада вас видеть!

Жена викария низко присела.

– Ах, миледи! – еще раз воскликнула она. – Когда мух сказал мне, что этим утром вы должны приехать, я ушам своим не поверила! Вы прибыли раньше, чем мы ожидали, но муж придет через пару минут. Не зайдете ли вы в дом, чтобы выпить вина? Вы, должно быть, сильно устали, пока ехали из Лондона!

– Спасибо, – ответила Тея, оглянувшись на Рудольфа, словно боясь, что он за нее откажется от их гостеприимства.

– Я бы и сам не отказался от бокала вина, – резко проговорил тот и пошел за Теей и миссис Боннет по дорожке к дому священника.

Окна еще были закрыты ставнями, но здание казалось очень приветливым. Миссис Боннет суетливо сновала по гостиной, поправляя подушки и извиняясь за беспорядок.

– Если бы только я знала, что вы собираетесь приехать, леди Пантея! – повторяла она снова и снова. – Но мой муж сказал мне об этом, только когда мы уже легли. Он бы и вообще ничего не сказал бы, потому что, похоже, мистер Рудольф взял с него слово молчать, да боялся, что не сможет вовремя проснуться. Он всегда спит очень крепко. Право, не буди я его по воскресеньям, прихожанам пришлось бы каждый раз его дожидаться. А потом вышло так, что он мог бы мне и не говорить, потому что два часа назад в дверь заколотил маленький Томми Ходж и сказал, что его дедушка вот-вот испустит последний вздох. Вы ведь помните старого Джекоба Ходжа, миледи? Он кузнецом был, почти пятьдесят лет работал, пока племянник не сменил его у наковальни.