Горький шоколад (СИ) - Воробьёва Татьяна

— Не такого уж далекого, — с горечью сказал Анжелика, — раз я до сих пор еще не могу смело предстать перед всеми. Многие дворяне гораздо менее знатного происхождения, чем я, смотрят на меня сверху вниз, как на разбогатевшую лавочницу, и мне никогда не вернуться ко двору, в Версаль.

Он устремил на нее проницательный взгляд.

— А почему бы тебе не выйти замуж за человека с громкой фамилией? У тебя нет недостатка в поклонниках, и твое богатство, если уж не красота, может соблазнить не одного знатного вельможу. Ты получишь новое имя и титул.

Анжелика неожиданно подумала о Филиппе и вспыхнула при этой мысли. Выйти за него замуж? Маркиза дю Плесси-Бельер…

— Раймон, почему я не додумалась до этого раньше?

— Вероятно потому, что еще не поняла, что ты вдова и свободна, — твердо ответил он. — У тебя теперь есть все, чтобы с честью вернуться в высшее общество. Это положение не лишено определенных преимуществ, и я помогу тебе, использовав все влияние, каким я располагаю.

— Спасибо, Раймон. Это было бы чудесно, — мечтательно сказала она.

Анжелика остановилась, прислушиваясь к еле слышному дыханию, доносящемуся из алькова, и продолжала шепотом:

— Я думаю, при дворе она имела дело с каждым. Имеет ли кто-нибудь понятие о том, кто был отцом ее ребенка?

— Не думаю, чтобы она сама это знала, — грубовато ответил иезуит. — Больше всего мне хотелось бы узнать, что это было — выкидыш или тайные роды. Я содрогаюсь при мысли, что она могла оставить крошечное живое существо в руках этой Катрин Ла Вуазен.

— Она была у Ла Вуазен?

— Она называла это имя в бреду.

— Кто только не имеет с ней дела? — с содроганием сказала Анжелика. — Недавно к ней ходил герцог Вандомский, замаскировавшись под савояра, чтобы послушать откровения этой женщины о сокровищах, будто бы спрятанных господином де Тюренном. А Месье, брат короля, вызывал ее в Сен-Клу, чтобы она показала ему дьявола. Не знаю, удалось ли ей это, но заплатил он так, как будто видел его. Предсказательница, отравительница — эта женщина мастерица на все руки…

Раймон слушал эти сплетни без улыбки. Потом он закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Анжелика, сестра моя, я в ужасе, — медленно сказал он. — Мы живем в век такой пошатнувшейся морали, таких отвратительных преступлений, что будущие поколения содрогнутся при воспоминании о нас. Только за один год несколько сотен женщин признались мне на исповеди, что избавились от плода, который носили в чреве. И это еще ничего; это только естественное последствие распущенности и супружеской неверности. Но почти половина из исповедующихся признались в том, что отравили кого-то из своей семьи или пытались с помощью дьявольских заклинаний избавиться от мешавшего им человека. Неужели мы совсем еще дикари? Какая ужасная дисгармония между законами и склонностями людей! И церковь должна указать путь через этот хаос…

Анжелика с удивлением слушала откровения великого иезуита.

— Почему ты говоришь это мне, Раймон? Ведь, судя по тому, что тебе известно обо мне, я могу быть одной из тех женщин, которые…

Глаза священника вновь обратились к ней. Он как будто изучал ее некоторое время, потом покачал головой.

— Ты, ты — как алмаз, — сказал он, — благородный камень, твердый и неподдающийся, но простой и прозрачный. Я не знаю, какие грехи ты могла совершить за те годы, когда я о тебе ничего не знал, но уверен, что если ты их и совершила, то только потому, что у тебя не было выбора. Ты как настоящий бедняк, моя Анжелика, грешишь, сама того не ведая, в отличие от богатых и могущественных…

Эти удивительные слова, которые Анжелика расценила как голос Милосердия, как знак прощения Неба, наполнили ее сердце наивной благодарностью.

Ночь дышала покоем. Запах ладана, наполнявший комнату, тень креста, охранявшего изголовье ее лежавшей почти при смерти сестры, впервые за многие годы показались Анжелике добрыми и успокаивающими. Под влиянием неожиданного порыва она опустилась на колени на каменный пол.

— Раймон, ты выслушаешь мою исповедь?

В отеле, несмотря на поздний час, было шумно: пьяные гости увлечённо играли в карты. Кружившие вокруг мужчин дамы с удовольствием кокетничали. Здесь царили азарт и похоть, что вполне устраивало хозяина этого дома. Годен де Сент-Круа внимательно наблюдал за гостями в поисках нового клиента или жертвы.

— Хозяин, — к мужчине с поклоном подошёл слуга. — Там мадам де Бренвилье просит принять её.

Сент-Круа нахмурился. В свое время он был отчаянно влюблен в маркизу, и даже угодил из-за этой любви в Бастилию. Хотя именно это заключение и дало ему то, чем он сейчас владеет. Де Сент-Круа познакомился в тюремных застенках с монахом Экзили, признанным знатоком ядов. Монах отнёсся к капитану с симпатией и вскоре стал посвящать его в тонкую науку ядов и противоядий. И когда мужчина вышел из заключения, он точно знал, как сможет отомстить своим обидчикам, а заодно и помочь своей возлюбленной избавиться от деспотичного отца, мешавшего их любви. Годен де Сент-Круа сумел создать яд без вкуса, запаха, который растворялся без следа, и самый дотошный врач не смог бы ничего обнаружить. Первой жертвой его открытия стал отец Мари-Мадлен. Потом капитан кавалерии обнаружил, что спрос на невидимый яд довольно высок и, не привлекая к себе лишнего внимания, стал оказывать услуги нуждающимся господам — за определенную плату, разумеется. Их встречи с маркизой были сведены к минимуму: уж слишком много разговоров ходило вокруг её персоны. Кончина отца Мари-Мадлен и практически вслед за ней — двух ее братьев, могли вызвать ненужные вопросы. Но, если маркиза решилась прийти к нему в такой час, значит, случилось что-то серьезное.

— Проводи её в мой кабинет, — ответил Сент-Круа, отослав слугу.

Еще несколько минут он рассеянно следил за царившим вокруг весельем и размышлял, что же привело в его дом такую гостью, а после направился в кабинет.

Открыв дверь, Сент-Круа увидел, что Мари-Мадлен стоит у его стола, устремив невидящий взгляд в пространство, и машинально разглаживает пальцами края какого-то документа, лежащего поверх стопки бумаг.

— Чем обязан столь неожиданному визиту? — не здороваясь, с порога спросил он.

Гостья вздрогнула, посмотрела на мужчину и чуть ли не бегом кинулась к нему.

— Годен, я пропала, — ухватилась она за его камзол дрожащими пальцами.

— Успокойтесь, Мари, — расцепив руки женщины, проговорил де Сен-Круа. — Объясните толком, что произошло?

Тон мужчины привел женщину в чувство, и она, отступив на несколько шагов, проговорила:

— На последнем приеме я познакомилась с неким господином. Он был очень галантен и весь вечер осыпал меня комплиментами…

— Мари, я не желаю ничего знать о ваших любовных похождениях, — нахмурился мужчина.

— Годен, выслушайте меня до конца, — вспыхнула женщина. — Дело в том, что сегодня я узнала, что этот мужчина — полицейский! Его зовут Франсуа Дегре. Боже, я пропала, — женщина тяжело опустилась в кресло, обхватив голову руками.

— Ну, моя дорогая, не нужно драматизировать, — мужчина подошел к столу, взял с поставленного на него подноса бокал вина, предусмотрительно оставленного слугой, и протянул его гостье.

— Лучше подумайте, мог ли этот полицейский узнать что — то серьезное о наших с вами делах, кроме досужих сплетен?

— Не знаю, — покачала маркиза головой. — Не должен, но я не уверена.

«Ох, уж эти женщины!» — вздохнул про себя Сен-Круа.

— Хорошо, но кто представил вам этого Дегре? Не сам же он заявился к вам на прием?

— Нет, конечно! — поспешно вскочила на ноги мадам де Бренвилье. — Его представила мне мадам Моранс. Она недавно поселилась в отеле, который раньше принадлежал принцу Конде.

— О, я помню эту забавную историю, — ухмыльнулся мужчина. — Та самая «мадам Шоколад»?

— Да, она.

Де Сен-Круа задумался: насколько эта женщина может быть опасна? И что она знает? Не зря полицейский использовал ее для того, чтобы подобраться к Мари-Мадлен… А, быть может, эта женщина и сама замешана в каких-то темных делах?