Евгения Марлитт - Синяя борода

— Ах, Зауэр такой упрямый! — сердито возразила она, ставя неверной рукой на стол звеневшие тарелки. — Он думает, что если он читает газету, так никто при нем не может рта разинуть. А что это правда, в этом меня никто не разубедит! Эта история случилась в Эрфурте, откуда была моя крестная, которая мне ее и рассказывала, а она никогда не лгала... Так вот, жил в Эрфурте генерал, настоящий изверг. Он с утра до ночи пил, играл в карты и проделывал разные другие штуки, о которых порядочному человеку и говорить-то стыдно Он давал однажды бал, и ночью, как только пробило двенадцать у дверей залы появился совсем черный господин — никто не зная, как он здесь очутился, — и попросил вызвать к нему генерала. Вдруг произошло нечто ужасное — окна сами собой растворились, раздался стук копыт, как будто по комнатам и лестнице мчались дикие лошади, генерал страшно закричал, и когда все гости выбежали, то оба они исчезли и никогда более не возвращались. Черный господин, с позволения сказать [9] и унес генерала... Я рассказала эту историю Зауэру; он вдруг рассердился, бросил на пол сапог, который чистил, и сказал, что меня нужно отправить в сумасшедший дом, где, может быть, мне и поверят.

Надворная советница с трудом подавила улыбку, так как Дора была очень обидчива.

— Но что тебе вздумалось говорить о таких ужасах, Дора? — спросила она.

— Да мне кажется, — возразила старая кухарка, вытирая концом своего синего полотняного фартука разгоряченное лицо, — шум нынешней ночью был таков, как будто [10]

— Какой шум? — спросила с удивлением советница.

Лили наклонилась над своей чашкой — гроза готова была разразиться над ее головой. Она боялась не выговора тетки, который охотно выслушала бы, так как была виновата, но ее мучила мысль, что приятельница ее матери из-за нее подвергнется неприятности.

— Господи, помилуй, госпожа советница, — вскричала Дора и всплеснула руками. — Неужели вы не слыхали страшного шума по ту сторону? Зауэр думает, что его возлюбленная хотела убежать, а они ее схватили... Милосердный Боже, вот ни за что не хотела бы быть на ее месте! С ним не очень-то сладко жить.

— Разве он в самом деле такой злой? — спросила Лили, внутренне смеясь над подобным толкованием ночной сцены.

— Вы послушайте, как он пробирает слуг, я слышу это в своей кухне. Но он не довольствуется одной бранью, ему хочется крови; верьте мне, что он только поэтому и на войну пошел в прошлом году, — Зауэр думает так же.

— Ну, на это у него, вероятно, были другие причины, — сказала надворная советница. — Он сам был ранен при Эверзее и привезен сюда в жалком состоянии. Впрочем, Дора, — строго заметила она. — сегодняшняя ссора между тобой и Зауэром была справедливым наказанием для вас обоих. Сколько раз мне повторять вам, что то, что происходит по ту сторону изгороди, не касается вас.

Дора удалилась обиженная и ворча, что нельзя же постоянно затыкать уши ватой.

Потом советница ушла в город навестить больных; Лили воспользовалась этим случаем и отправилась в павильон. Слава Богу, что тетя Варя ограничила свою утреннюю прогулку той узенькой дорожкой, так как дверь павильона была открыта настежь, а для советницы ничего не могло быть ужаснее отворенных дверей и окон. Лили открыла ставни двух окон, выходивших в сад тети Вари; яркий свет озарил дорогие ей стены и все, что там было; все стояло на своих местах, ничто не было тронуто во время ее трехлетнего отсутствия. В свое последнее пребывание у тети Вари Лили еще усердно играла в куклы. Накануне дня ее возвращения домой все куклы были разодеты, так как у них был прощальный бал. Они все еще сидели вокруг круглого стола. Большой паяц, изгнанный из кружка дам, пьющих кофе, печально ютился в углу павильона, и спеленатое дитя в люльке так же беспомощно ожидало заботливого ухода. Настоящее вдруг исчезло для молодой девушки. Она присела на полу перед куклами и с улыбкой припоминала, что она заставляла их думать и переживать тогда. В последний промежуток времени она много, ужасно много училась, чтобы развить свой ум, но чувства ее остались те же. Вся старая мебель, которую она так любила, была тут. Она сохранилась еще с тех времен, когда оба семейства дружно собирались здесь. По стенам висели масляные картины, нарисованные Эрихом, дедушкой тети Вари. Они указывали на посредственный талант живописца, а своими мотивами — на его мрачное расположение духа. Он изображал преимущественно самые ужасные моменты из мифологии. В том углу, где бывало беспечно играла Лили, висела большая картина, которая наводила на нее в детстве панический ужас, особенно в сумерках. Это был Орест, преследуемый [11]. Нарисованная бегло и поспешно, она была написана очень непропорционально, что могло бы сделать картину смешной, если бы не голова Ореста, в выражении лица которого было что-то покоряющее. Не один ужас, от которого волосы становились дыбом, приковывал взгляд зрителя к этому лицу, сильнее всего на него действовала невыразимо горькое чувство раскаяния, которое неопытный живописец сумел мастерски выразить на этом лице.

Незадолго до своей смерти Эрих Дорн собственноручно повесил здесь картину. Он долго и охотно проводил время перед своими произведениями, и последнее слово, которое он с трудом произнес при внезапном удалении из этого мира, было «павильон». Поэтому его жена смотрела на маленький деревянный домик в саду, как на святыню. Она строго следила за тем, чтобы картины висели так, как их повесила любимая рука, и сын так же, как и тетя Варя, должны были ей обещать охранять это маленькое здание с висевшими там картинами. Об этом думала теперь Лили, стоя перед картиной, изображавшей Ореста. Она вполне понимала, как тетка должна была ненавидеть человека, заставлявшего ее нарушить обещание. Но, может быть, он несмотря на всю свою дикость, отказался бы от своей идеи, если бы надворная советница, пересилив свой гнев против той линии Дорнов, спокойно объяснила бы молодому соседу, почему она желает сохранить, павильон?

Это течение мыслей молодой девушки было вдруг прервано шумом в саду соседа. Она ясно слышала, как несколько человек подошли к павильону и остановились перед ним. Сквозь щель ставни она разглядела работника в фартуке с различными инструментами, подле которого стояли негр и другой слуга в ливрее. Что они намеревались делать?

— Вот, вы увидите, — сказал им работник со смехом, — я проделаю такое отверстие в старом гнезде, что ему скоро придет конец... Тогда, наконец, старуха поймет, что господин Дорн не любит шутить!

В ту же минуту стена, на которой висела картина, изображавшая Ореста, задрожала от сильного удара. Лили сняла картину и отодвинула скамейку с куклами я глубину комнаты. Вслед за этим снаружи раздался второй удар, при чем огромный кусок глиняной обмазки свалился в маленький салон. Страшный столб пыли, поднявшийся при этом, заставил молодую девушку отбежать к двери, но она недолго колебалась — картины должны быть, спасены, прежде чем эти вандалы приведут к исполнению свое намерение. Она уже хотела вернуться в комнату, когда издали послышались слова: «Стойте, стойте, пока довольно!»