Обмануть судьбу - Элеонора Гильм

Петр, простой скорняк, бобыль, женщин не любил с самой юности, но перед молодой и хваткой Василисой не устоял. Так появились на свет Анна и ее брат Федор. Не дожив до пяти лет, брат умер во сне, тихо и мирно.

Нюта осталась в семье одна, но забалованной не была. Долго и трудно устраивалась семья в чужом городе – и избу хорошую справить, и скотиной обзавестись, и поставщиков грамотных найти.

Уже двенадцатилетней Анна была посватана за Василия, лихого, чубатого соседского парня. И родителям он, работящий ученик гончара, был по нраву, и самой девушке не противен. Дело шло к свадьбе.

Повадился к Петру сын боярский. То соболь на шапку ему нужен особой выделки, то горностай на опушку плаща женушке. Положил глаз на Нюту – коса до колен висит, глаза глубокие, взор с поволокой, брови соболиные, грудь высокая. Тайком от родителей приносил гостинцы ей – то петушка на палочке, то колечко серебряное, то пряник фигурный.

– Любить тебя буду, Аннушка, холить и лелеять. Поселю тебе в хоромы расписные, будешь, как королевишна, там сидеть да пряники грызть. Украшу тебя как паву, птицу прекрасную, будешь в жемчугах да яхонтах, в нарядах распрекрасных. Жену старую постылую в монастырь отправлю, а ты мне сыновей нарожаешь.

Слушала Нюра речи медовые и таяла. Позволила увезти себя в домик на краю города, нежилась там в руках сына боярского несколько дней, и честь свою девичью забыла, и родителей. А потом… увез он ее домой, к родителям и пропал бесследно. Где девке молодой найти в большом городе боярина и к ответу его призвать? Ничего Нюта родителям не рассказала, порота была жестоко да посажена под замок для острастки.

Через месяцок поняла она, что боярское семя проросло в ней пышным цветом. Выход один – к знахарке идти и зелье просить, чтоб вытравить ублюдка. Сжалилась старуха над расстроенной девкой, продала ей зелье за копейку и строго напомнила:

– Три капли утром, три капли вечером, и покинет твое тело младенец. Сразу будь готова, боль тебя ждет адская, цепляется дитя за жизнь как может. Может, передумаешь еще, молодая да красивая, найдешь отца своему байстрюку. Ты и жизни можешь лишиться… Думай, девка.

Через месяц была назначено венчание Нюты и Василия. Девушка надеялась, что месяца достаточно, чтобы избавиться от ребенка и выздороветь. Каждое утро вытаскивала пузырек из укромного места Анна и смотрела на него, не решалась выпить грязновато-зеленую мутную жидкость.

Сыграли уже свадьбу, Анна и веселиться не могла. Все зудело, крутилось в голове: «Выпить… вытравить дьявольское семя».

Жить молодые стали с родителями Анны, и ладно сложилось их житье-бытье. Муж то ли не понял, что жена его не дева, то ли скрыл это знание от Нюты. Все бы хорошо, если бы не…

Два денька пообнимала она мужа своего. Кляла себя, дуру, за то, что пошла за сыном боярским, ввергла себя в грех. Зачем, если муж законный, венчанный куда лучше полюбовника? И статен, и темноглаз, и любит ее безоглядно, и смотрит, как на богатство какое невиданное.

Проплакав всю ночь, решилась Анна выпить зелье. Три капли утром. Три капли вечером. Все, как говорила бабка, а толку нет. Еще три капли утром выпила для верности.

Упала без чувств Анна на пол, нашли ее и на лавку положили. Три дня трясло ее в лихорадке, кровь застилала глаза, болели все внутренности так, что забывала Анна обо всем, хотела одного – освободиться.

Та самая старуха пришла, посмотрела, понимающе хмыкнула. Промолчала ведьма, ничего не сказала о причине болезни.

– Давайте каждый день, – протянула порошок в тряпичном свертке. – Молитесь за рабу грешную Анну.

Потихоньку Анна стала выкарабкиваться из бездны. Бледная, шатающаяся, с ввалившимися глазами, Нюта бродила по избе. Ребенок тело ее не покинул. Уцепился за мать так, что никакое зелье не в силах было оторвать его.

– Сестру муж любит богатую, а жену – здоровую, – вспоминали родители Нюты присказку, – а твой Василий холит и лелеет тебя, счастливицу.

Родилась дочь маленькой, нездоровой и крикливой. Сколь ни пыталась Анна отыскать в себе данную природой материнскую любовь к ребенку, приголубить девочку – ничего поделать не могла. Как ни взглянет на нее, так вспоминает обманщика, отца ее, дни болезни, оставшиеся в красном тумане.

Соседки злобились:

– Не выживет заморыш! Вон синюшная какая!

Молока у Анны не было. Без козы соседской не выкормила бы Василису. Держала дочку на печи в овчине. Дочка не умерла, но была чахлая, хлипкая с виду. С печи постоянно писк доносился. Анна с ног сбивалась, чтобы успеть и мужа накормить, и ребенка обиходить.

Много Анна с ней намучилась, да забрюхатела почти сразу вторым. Он родился сильным, крепким, на радость родителям.

Не зря они переехали на Пермскую землю, хорошо здесь сложилась их жизнь. Ни разу больше Анна ни словом, ни делом не обманула своего ненаглядного мужа. Рожала ему детей, вела хозяйство, помогала во всем, слушалась, как господина своего, и хранила тайну.

* * *

– Матушка, тяжело тебе пришлось… Вот что… Василиса-то!.. Страшно мне, – бормотала Аксинья, пронзенная жуткой мыслью. – Все в роду нашем безрассудно поступают… грешно…

– Все? Ты о чем, доченька? Хотела я тайну с собой похоронить и сейчас жалею, что рассказала.

– Это ведь ты? Дверь той ночью открыла… Когда к Григорию…

– Я. Сама не пойму, как решилась. Пожалела тебя, дочка.

В светелке скрипнули половицы под невесомыми шагами. Софья слышала каждое из слов, обнаживших прошлое свекрови. Она медленно прошла мимо родственниц. Софья уставилась на Анну так, будто хотела проткнуть ее взглядом. «Тихая, тихая… Мышка. А ишь как злобно смотрит-то. Крысой зубастой», – промелькнуло усталое в голове.

* * *

Зима выдалась ранней и морозной. Пичуги мерзли прямо на лету. Дров уходило много – благо запасливый Василий оставил семье полную поленницу. Бабы старались поменьше во двор выходить, чтоб избу не выстудить и самим не заморозиться.

В середине декабря Аксинья внезапно ожила. Драила полы, перестирывала все подряд ослабевшими руками.

– Что это с тобой, дочка?

– Надо избу готовить. Совсем мы ее, мамушка, запустили.

– К чему готовить-то? – Анна вздрогнула. Дочь ума лишилась.

– К рождению.

– Кого? Кто рожать-то будет?

– Ребенка. Брюхатая я. Не видно что ль?!

– Ты-ы-ы?!

– От Строганова, видно, ребенок будет. И крепко в животе сидит…

Мать так и осела на лавку и только и вымолвила:

– Чудны дела твои, Господи! А я и не углядела. – перекрестилась на образа и