Анна Кэмпбелл - Семь ночей в постели повесы

– Мне не требуются напоминания.

– Неделя, Джозеф.

Она придвинулась к нему и вдохнула чистый мужской запах. Боль от того, что он так близко и в то же время так далеко, была сокрушительной.

– Ты сказала, что любишь меня… – вымолвил он, словно говорил о погоде, словно кровь его медленно превращалась в лед.

Она придвинулась еще ближе, грудью коснувшись его руки.

– Ты же знаешь, что люблю.

С нежностью он отнял ее пальцы от своей руки. Отступил в сторону и повернулся к ней лицом. Кожа его была мертвенно-бледной, а глаза – тускло-серыми, как море под дождевыми тучами.

– Если любишь меня, уезжай. Возвращайся в Лондон и живи своей жизнью. Жизнью, в которой я не буду играть никакой роли.

Она пыталась сдержать слезы, но это оказалось невозможно.

– Ты же отец моего ребенка! Ты всегда будешь частью моей жизни. Со мной или без меня.

– Я не буду с тобой. – Он зашел за стол, и она поняла, что он использует его как барьер против нее. Когда он поставил свой бокал, как бы завершая разговор, этот жест пронзил ей сердце.

Сидони заглянула ему в лицо и увидела, что он непоколебим.

Ничто не заставит его изменить свое решение. Сила характера, которая бросала вызов жестокостям мира, роковым образом обернулась против нее. Он больше не позволит себе быть уязвимым перед ней.

Боже праведный, она потерпела поражение.

Они любят друг друга, но любви недостаточно.

Должно быть, он понял, что она сдалась, потому что напряжение отпустило его плечи. Голос стал более естественным:

– Ложись в гардеробной. Завтра я не стану навязывать тебе свое присутствие.

Навязывать свое присутствие? Неужели он не знает, что одно его слово для нее слаще музыки?

– Значит, это прощание? – прошептала она, надеясь вопреки всему разглядеть хотя бы малейшие признаки смягчения. Но их не было. Лишь суровая неумолимость и нечто, похожее на нетерпение поскорее покончить с этой неловкой ситуацией.

Однажды в этой самой библиотеке она мужественно посмотрела ему в лицо, когда он намеревался отослать ее. В тот раз она одержала верх. Сегодня было ясно, что проиграла. Осознание этого поразило как удар, грозящий свалить ее с ног.

– Прощай, Сидони.

– А ты… ты не поцелуешь меня в последний раз? – спросила она дрожащим голосом.

Явная вспышка раздражения у него на лице заставила ее съежиться.

– Нет.

Она подошла к столу, неуклюже стащила печатку. Если они больше никогда не увидятся, кольцо должно остаться у него. Оно ей не принадлежит. Очень мягко она положила кольцо на папку перед ним. Рубин сверкал как кровь на темно-зеленой коже. Джозеф не пошевелился, чтобы взять кольцо, но и не предложил Сидони оставить его.

Она долго смотрела на него, запечатлевая в памяти все до единой черточки. Пыталась убедить себя, что война не окончена, что она еще может бороться и, возможно, победить. Но сама не верила в это.

– Да хранит тебя Господь, Джозеф.

Сидони повернулась, чтобы взять подсвечник, и сделала шаг. Еще один. Ноги как будто налились свинцом. До двери – десять миль по каменистой дороге. Она глубоко вздохнула и заставила себя сделать еще шаг.

Это все, что ей нужно. Шаг за шагом. Год за годом – пустой, бесплодной жизни.

Шаг. Еще. Скоро она окажется в большом холле. Потом наверху. Потом в гардеробной. Завтра отправится назад, в пустой Меррик-Хаус. Конечно же, это чисто математический вопрос. Сердце ее может разорваться, но если она будет продолжать идти, рано или поздно вырвется из этой комнаты.

Наконец она дошла до двери. Взялась за ручку. Та легко повернулась, и дверь открылась. Мир продолжает вертеться, даже если душа Сидони Меррик стала иссохшей и бесплодной.

Она боролась с побуждением обернуться и умолять Джозефа передумать, подумать об их ребенке, позволить говорить о своей любви, победить страх, что она обидит или обманет его. Но нет, надо сохранить хотя бы крупицу гордости. Лучше пусть думает, что она достаточно сильна, чтобы выдержать это. Лучше не показать себя жалкой, плачущей женщиной, умоляющей его быть с ней.

Еще один шаг, и она будет в холле, холодном и темном, как лежащие впереди годы. Она протянула руку, чтоб закрыть дверь, но что-то услышала. Какой-то глухой стук. Но тихий. Возможно…

Она нахмурилась и медленно повернулась. Джозеф стоял у стола.

Он был бледен, бледнее, чем раньше, и мускул дергался у него на щеке.

– Джозеф?

Хотя какой смысл продлевать эти муки?

– Уходи, – выдавил он. Серебристые глаза его были незрячими, а правая рука сжимала что-то сильно, до дрожи. Ей понадобилась секунда, чтобы заметить, что кольцо с рубином больше не лежит на папке.

– Любимый мой, – выдохнула Сидони и сама не узнала свой голос. – Не делай этого с собой.

В несколько быстрых шагов она преодолела расстояние между ними, поставила подсвечник на стол. Ей требовались обе руки, чтобы взять в них свою судьбу.

– Не прикасайся ко мне, – просипел он, попятившись.

Он безрассудно позволил ей увидеть свое отчаяние. Все, чего она хотела, было так близко. Оставить его в одиночестве – худшее, что она может сделать.

– Слишком поздно, дорогой. Я никуда не уеду.

– Ты должна…

– Ты был глупцом, Джозеф. – Слезы застилали глаза, но Сидони улыбнулась. – И я тоже. Пора остановить эту глупость и начать нашу совместную жизнь.

Она видела, как он силится восстановить свою оборону.

– Ты делаешь слишком много предположений. – Теперь он стоял у самой стены. Если только не оттолкнет ее с дороги, ему некуда бежать.

– А разве я не права?

Сидони обхватила любимое лицо ладонями. Он попытался высвободиться, но она не отпустила его.

– Поцелуй меня, Джозеф.

– Нет!

Он поднял руки, чтобы отодвинуть ее с дороги, но все же не дотронулся до нее.

Ее улыбка стала шире, хотя сердце болело за него. Ее предательство было лишь самым последним из череды других, больших и маленьких, начиная с его отца, который научил его не верить в любовь и счастье.

Она же намерена научить его иному.

Благодарение Богу и всем ангелам, которые дают грешникам второй шанс, Сидони чувствовала, что свой шанс она получила. Как бы упорно он ни сопротивлялся. Как бы близко ни подошла она к тому, чтобы позволить ему отвергнуть ее.

– Тогда я поцелую тебя.

Она шагнула так близко, что грудью коснулась его торса. И тут же соски заострились, и кровь вскипела от острого желания. Она оставила без внимания сладострастный зов плоти. Эта битва не за желание. Желание у них было всегда. Эта битва за доверие, которому нужно время. Целая жизнь.

Но она не может ждать.

Он все еще дрожал и легко мог оттолкнуть ее, но не делал этого.

Держа в своих ладонях его бедное, изувеченное лицо, она привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам. Рот его оставался неподвижен. Кожа под ее ладонями пылала, словно пламя пожирало его изнутри.