Не брат моей мечты (СИ) - Маар Чарли

Я рада, что мою маму он уважает. Ему не нравлюсь я, но он никогда не позволял себе проявлять неуважение в сторону моей матери. Это подкупает и дает надежду, что однажды и ко мне он будет относиться по-другому.

Скинув туфли в прихожей, плетусь на кухню, чтобы налить себе стакан какого-нибудь сока. На дверце холодильника вижу записку "Уехали с Гаясом в город". Боже, мама не меняется. Есть же телефон, а она все записочки на холодильник пишет. Усмехаюсь, отцепив магнит и убрав записку с холодильника. Я завидую маме немного, ведь в ее жизни никогда не было безответной любви. Отец ее любил, отчим тоже. Почему же мне так не повезло? Неужели я Кариму хотя бы капельку не симпатична?

Слышу звук открывающихся ворот, когда как раз наливаю сок в стакан. Выглянув в окно, вижу машину Карима, въезжающую через ворота во внутренний двор перед особняком. У отчима довольно большой дом — он владелец крупного предприятия, главное кресло в котором должен передать своему сыну. Когда мы с мамой переехали, мне было довольно непривычно, но я мобильный человек, так что довольно быстро смогла адаптироваться к новым условиям жизни. В принципе мы и раньше небедно жили.

Сердце заходится в бешеной скачке, когда Карим выходит из машины, небрежно закрывает дверь и направляется к дому. Он без Мадины. Даже улыбку не удается сдержать. Какой же красивый — высокий, черноволосый, густая черная борода придает ему мужественности, хотя он сам по себе мужественный, просто мне очень нравится, что Карим отращивает бороду. Черная рубашка плотно обтягивает крепкое тело, в распахнутом вороте видны волосы на груди. Хочу провести по ним пальцами. Надеюсь, однажды, действительно смогу.

Отхлебнув сока и поправив декольте блузки, я тороплюсь в гостиную, чтобы лично встретить Карима и узнать, зачем он приехал. Разумеется, особый повод ему не нужен, это мне нужен повод, чтобы лишний раз с ним поговорить.

— Где твой телефон? — рыкает сразу же, как только замечает меня. Ни привет, ни здравствуйте. Грубый и сложный, но даже сейчас, вдыхая запах его духов, я ощущаю, как начинает кружиться голова. Хочется подойти и прижаться к нему, вдохнуть глубже.

— В сумке, — киваю головой в сторону своей черной сумочки от Прада, которую приобрела неделю назад. Она лежит на диване, где я ее и оставила, когда пришла домой. — А в чем дело?

— Я тебе звонил несколько раз. Ты не ответила. Почему не на учебе?

Ну, началось. Как обычно. Ничего нового.

— Я сегодня подругу в Америку провожала. Ты должен быть в курсе, она же на тебя работала.

Это правда. Яна работала на Карима. Но предпочла уехать в Америку на курсы, вместо того, чтобы продолжать свою карьеру здесь. Не могу ее винить, ведь не факт, что здесь ей будет лучше, чем там. А художник она бесспорно талантливый.

— Проводила, а потом? Что тебе мешало отправиться на пары?

— Может быть, плохое настроение? Депрессия? Моя лучшая подруга улетела в другую страну, а ты отчитываешь меня из-за одного дня пропуска?

— Одного дня? — Карим стискивает зубы, затем подходит ближе и обхватывает своими длинными пальцами мой подбородок. — Если бы речь шла об одном дне, то я бы не отчитывал. Но ты же регулярно пропускаешь. О чем ты думаешь, Нимб?

Я сглатываю.

— Тебя волнует, о чем я думаю? — говорить удается с трудом, когда он так близко и когда касается моей кожи. По телу пробегает дрожь от этих прикосновений, хотя ничего необычного Карим не делает.

— Да, волнует. Ты ведешь себя безответственно, и я честно пытаюсь понять, почему? Мой отец подарил тебе кафе, и все, что тебе нужно сделать, чтобы получить его, это доучиться. Но ты вместо этого пропускаешь занятия, ища для прогулов любой повод. Твоя мать хочет видеть тебя состоявшимся в жизни человеком, а ты делаешь все возможное, чтобы такой не стать. Какая может быть причина у такого безрассудства и глупости? Я хочу знать, Нимб, ответь.

В горле пересыхает и вырвать из него ответ становится неимоверно трудно, может, потому что честный ответ на этот вопрос Кариму не понравится, и я пока не могу позволить себе сказать это?

Все ведь просто, Карим Гаясович: если я выполню все условия, буду вести себя примерно и правильно, то потеряю единственную возможность чаще видеть тебя. У тебя больше не будет необходимости искать меня, звонить, рычать, злиться, приезжать. Ты будешь все дальше и дальше. Я стану совсем не нужной. Пускай сейчас я нужна тебе лишь вынуждено, но ты хоть как-то обращаешь на меня внимание. Я прекрасно помню, что раньше ты этого не делал совсем. Ты без конца был занят, и твои редкие приезды в дом родителей ограничивались общением с ними, но не со мной. А я тихо сидела за столом напротив тебя и не могла отвести глаз, так сильно ты мне нравился уже тогда. Что же ты сейчас от меня хочешь? Избавиться?

— Я просто не люблю, когда на меня оказывают давление, — отвечаю тихо.

Его пальцы соскальзывают с моего подбородка. В глазах, где только что читался вопрос, остается лишь безразличие. Он отступает на шаг назад и разочарованно качает головой.

— Пора взрослеть, Нимб. Ты путаешь давление, с искренней заботой. Тебе бы ценить то, что у тебя есть. Шансы и возможности, которые даются тебе, предоставляются не всем и не всегда.

— Мадине ты тоже постоянно лекции читаешь? — не сдерживаюсь я, глядя, как он разворачивается и идет к лестнице. Видимо, хочет подняться к себе в комнату.

— Причем здесь Мадина?

— При том, что ты мог бы хоть иногда уделять мне время и внимание не потому, что обязан, и не для того, чтобы порычать на меня в очередной раз, а просто так. Как ей. Неужели за то время, что моя мама замужем за твоим отцом, ты не проникся ко мне хотя бы долей симпатии?

Он замирает, слегка поворачивает голову так, что мне теперь виден его профиль.

— Тот факт, что твоя мать вышла замуж за моего отца, по сути ни к чему меня не обязывает. Я не должен к тебе ничем проникаться, Нимб. И у нас с тобой нет ничего общего, чтобы проводить время вместе и вести задушевные беседы. Я с тобой нянчусь лишь потому, что ты дочь женщины, которую любит мой отец.

— У тебя ведь была сестра. Мы могли бы начать хотя бы с этого. Неужели тебе никогда не хотелось заботиться о ком-нибудь так же, как ты заботился о ней?

Я замечаю, как напрягаются его пальцы, лежащие на перилах, как вздуваются вены на мощных предплечьях, и, кажется, слышу скрежет зубов.

— Не смей о ней говорить. Ты не она. И никогда не займешь ее место. Лучше возьмись за голову, и начни делать хоть что-то полезное, в первую очередь для себя же самой.

Карим уходит, а я продолжаю стоять на месте, чувствуя, как внутри метастазами начинает расползаться чувство вины и сожаления. Зачем я сказала про сестру? Не нужно было. Причинила ему боль.

Мать и младшая сестра Карима погибли в аварии. И несмотря на то, что нас с мамой тогда в его жизни и в жизни отчима не было, я могу себе представить, что они пережили, и как тяжело им было. Мой папа умер. Я вовсе не черствая и знаю, что такое боль от потери близкого человека.

Его маму звали Марианна, а сестру Аревик. Отчим много о них рассказывал раньше. Особенно о дочери. Он хоть и строгий, но вообще более открытый человек, особенно если сравнивать с Каримом. Когда он впервые сказал, что его дочь звали Аревик, мне показалось странным и необычным это имя, как и мое собственное. Мой папа назвал меня Нимб из-за копны светлых волос на голове. Я и родилась уже с кудрявым нимбом. Имени Аревик я до этого не слышала, поэтому спросила, почему именно так они ее назвали. Гаяс ответил, что это имя дал девочке отец Марианны, оно означает "солнышко". Я ему сказала, что в будущем, если у меня родится дочь, я обязательно назову ее Аревик. Они с мамой тогда только посмеялись, а потом Гаяс вдруг печально посмотрел на меня и ответил, что был бы счастлив иметь внучку Аревик. Внучку. Он уже тогда не воспринимал меня чужой. Удивительный все же человек.