Чернокнижница - Ее сердце

— Сколько же магии должно на это тратиться…

— Много, Гарри. Если б не болезнь, Санни была бы очень сильной ведьмой. Я вообще удивлена, как она дожила до нынешнего Рождества. Ее словно что-то охраняло и давало силы. Защита вроде родовой магии, но откуда у магглорожденных родовая магия?..

— Надо же… Она потрясающее создание. Представляешь, пригласила меня на свой субботник. Впервые за много лет отдохнул душой. Невероятная девочка. И знаешь, благодаря той субботе я вспомнил, за что мы воевали… Тебе обязательно надо у нее побывать. Так… тепло, так радостно…

— Я знаю, Гарри, я была там.

Пауза. В полумраке не видно, но они, похоже, таращатся друг на друга.

— Один раз под обороткой, и под мантией-невидимкой иногда…

— Как ты… что ты там делала?!

— Грелась…

Пока они долго и вкусно целуются, я на цыпочках крадусь в свою спальню. Опустившись на кровать, сжимаю руками голову. Шквал информации мешает связно мыслить… Что ж, понятно, по крайней мере, почему директор смотрела на наши бедламы сквозь пальцы. И Санни… Чудо рода человеческого, ставшее заложником своей двойственной природы. Магия — то, что я, потомственный волшебник, воспринимал как нечто само собой разумеющееся, убивала Санни.

Убивала ее сердце.

Начался новый семестр. Отсутствие Санни на вокзале и в поезде мы восприняли, как нормальное явление. Она ведь всегда опаздывала с каникул… И только паникующие взгляды выдавали, что на самом деле все не так безмятежно.

Хью рисовал, быстро и сосредоточенно, почти касаясь носом листка.

Роз пыталась читать, но держала книгу вверх ногами.

Поттеры же вообще сидели безучастно, как фарфоровые куклы.

Я сжимал в ладони стеклянный брелок. Я понял. Грейнджер говорила о родовой защите Санни. У магглорожденной не могло быть родовой защиты, но у меня-то она была! Повесив Санни на шею свой медальон, я не просто шутливо побратался с ней. Я дал ей защиту своего рода.

И теперь я грел в руках ее сердце, заставляя себя верить, что все обойдется. Заставляя себя забыть про бесконечные ночные кошмары последней недели, про чувство неумолимо надвигающейся беды, про терзавшую меня тревогу, доходящую почти до одержимости… Я знал: не обойдется.

Остальные тоже знали, тоже заставляли себя верить. Потому и не смотрели друг на друга. Чтобы не увидеть отчаяния в глазах напротив.

Торжественный ужин в честь открытия нового семестра проходил вполне обыденно — шум, гам, чавканье, звон столовых приборов, переругивания, веселая болтовня… До тех пор, пока директор МакГонагалл не постучала серебряной ложечкой по своему хрустальному кубку: объявление.

Стеклянный звон выдернул меня из мутного тумана нехороших предчувствий. Всеми силами стараясь не сползти в него обратно, я зацепился за голос директрисы…

— Сегодня утром после тяжелой продолжительной болезни в больнице имени Святого Мунго скончалась ученица шестого курса Хаффлпаффа мисс Саманта Эмбер Уинкль. Прошу почтить ее память минутой молчания.

Шорох отодвигаемых скамеек залепил уши ватой.

Медленно поднимается Роза, прижимая ладони ко рту…

Джеймс закусывает губу…

Ал сжимает пальцами край скатерти…

Рядом со мной резко всхлипнула Аманда.

За столом Хаффлпаффа подавленное молчание и немые слезы…

Хьюго пустыми глазами смотрит в никуда.

Тишина.

Я не смог.

Санни хоронили в субботу.

Край простого соснового гроба больно врезался мне в плечо, и я отстраненно удивился, как он может быть таким тяжелым, ведь Санни весит меньше десятилетнего ребенка…

Словно в насмешку, едва траурная процессия вышла за ворота Хогвартса, с неба прямо в глаза мне пальнуло неистовое зимнее солнце. Оно бесстыже красовалось на высоченном ослепительно-синем небосводе, ему не было никакого дела до нашего горя.

Солнце залило золотым сиянием открытый гроб, когда мы поставили его возле жадно раззявленной черной пасти могильной ямы. Худенькое, остренькое, бледное, умиротворенное личико Санни засветилось ангельской красотой в этих благодатных лучах. Ее до самого подбородка укрывали десятки маленьких солнышек — так любимых ею одуванчиков. Этот ворох летнего солнца среди темной стылой зимы и смерти стал последним подарком Хью.

Прости меня, сестренка, я не смог спасти тебя.

Я положил рядом с ней ее гитару, ее обожаемую старенькую «Phill Pro».

Да будет тебе земля блюзом.

Равнодушные кладбищенские служки принялись обстоятельно и неторопливо заколачивать крышку гроба, и каждый удар заставлял меня все сильнее сжимать зубы, и каждый гвоздь вбивался в мое сердце острой, одуряющей болью. Роза уткнулась лбом мне в плечо.

Наконец гроб с телом Санни, повинуясь «Мобиликорпусу» начальника копщиков, приподнялся над мерзлой землей и медленно-медленно поплыл к могиле. Я зажмурился и снова стиснул зубы, чтобы не завыть от горя утраты…

Я потрясенно открыл глаза.

Еле слышным, срывающимся шепотом, вцепившись в мою руку и не вытирая катящихся по щекам слез, не пела — судорожно выдыхала Роза. Я стиснул ее замерзшие пальцы:

Откуда-то из-за спины послышался еще один тихий голос:

Это Джеймс.

Это Ал.

Гарри Поттер.

Аманда и Алиссия Забини, закончивший школу в прошлом году Форвик, Эдвард МакМиллан… В нестройный хор вплетаются все новые голоса, и песня повисает над кладбищем, окутывая нас легким облаком светлой грусти, и упрямое солнце сушит мокрые от слез щеки:

И вот уже светлые сосновые доски скрылись в холодной тьме могилы, и комья замерзшей земли застучали по крышке, навсегда отбирая у нас Санни. А песня набирает силу и уверенно хватает солнце за хвост, не позволяя ему сбежать в тучи:

Потом наступает тишина.

Струйки сигаретного дыма прихотливо завиваются, танцуют в морозном воздухе. Холодно в Восточной башне. Не так, как в Астрономической, но тоже будь здоров, не кашляй.