Маргарет Мур - Двенадцатый день Рождества

Он дает ей свободу… он подтверждает, что отказывается от помолвки с нею, как того желает она сама.

Желает ли?..

Очнувшись от задумчивости, Жизель снова накрыла клетку покрывалом, и горлицы, оказавшись в темноте, перестали ворковать. Потом она подошла к окну и уставилась вниз, на заснеженный двор. Несколько часовых скучали на зубчатых крепостных стенах. Сейчас, в такое позднее время суток, проявлять бдительность им было ни к чему. Замок тихо отходил ко сну, вокруг царила тишина…

А Жизель все стояла у окна, терзаясь противоречивыми мыслями. Не она ли с упорством, достойным лучшего применения, все время отказывалась от свадьбы с Майлсом Бакстоном? Не она ли неоднократно провозглашала свое стремление хоть на несколько лет сохранить независимость? Ох уж эта пресловутая независимость…

Вдруг ее внимание привлекла фигура человека, который вышел из замка и направился к конюшне.

Она сразу же узнала эту походку. Эту горделивую осанку. Ни секунды не задумываясь о достоинстве, с коим подобает вести себя благородной девице, она набросила на плечи накидку и выскочила из опочивальни, в последнюю секунду схватив клетку с птицами.

В конюшне было тепло. Майлс тихо затворил за собою тяжелую дверь и с удовольствием вдохнул знакомые запахи конского пота, сена и седельной кожи.

Его жеребец приветствовал хозяина радостным ржанием, но Майлс, погруженный в невеселые мысли, не обратил на него внимания.

Он совершил непростительную ошибку. Нельзя было возвращаться сюда, со вздохом подумал он, нельзя было снова встречаться с прекрасной Жизель Уотертон.

Он любит ее. Он уважает ее. Она ему нужна… нет, просто необходима!

Самым убедительным доказательством истинности его чувств послужило утомительное путешествие с Сесилией Ловен. Чем дольше Майлс находился в ее обществе, тем сильнее убеждался в том, какая глубокая пропасть разделяет Жизель и всех остальных девиц высшего сословия, с которыми Майлс встречался ранее, – жеманных, глупых, притворно беспомощных и непомерно болтливых!

Ну почему он вел себя с нею так надменно? Почему задирал нос, ставил какие-то идиотские условия? Будь он умнее – держался бы деликатнее, терпимее. От него требовалось не так уж много – просто постараться выслушать ее, вникнуть в ее проблемы, понять, что она всего лишь боялась ущемления своих прав, что опасалась утратить в супружестве собственное «я».

Неужели не мог он подождать пару месяцев и лишь потом объявить о помолвке, раз Жизель так просила об отсрочке? За это время она смогла бы привыкнуть к нему и – как знать? – оценить его достоинства…

Так нет же! В своем нетерпении он потерял все – и теперь ему оставалось лишь горько сожалеть об утраченном. Настолько горько, что он просто не мог находиться рядом с Жизель, зная, что эта чудесная девушка никогда не станет его женой. Лучше всего уехать отсюда пораньше, прямо на рассвете, чтобы больше не видеть ее. Вот почему он поужинал в харчевне и теперь решил переночевать в конюшне, а на заре – даже если метель не утихнет – покинуть замок и постараться забыть о Жизель.

Интересно, поняла ли она смысл его последнего подношения, задумалась ли хоть на минуту, чего оно стоило ему, Майлсу?

С этими мыслями Бакстон подошел к стойлу своего жеребца, вытащил из седельной сумки две простыни и стал устраивать постель на куче сухой душистой соломы. Потом накинул сверху свой плащ. Когда все было готово, Майлс потрепал коня по холке и расстегнул камзол.

И тут заскрипела дверь, и в лунном свете он увидел, как в конюшню скользнула хрупкая фигурка, прижимающая к груди какой-то предмет.

– Жизель? – не веря своим глазам, едва слышно выдохнул Майлс.

Сердце рыцаря заколотилось с такой бешеной силой, что казалось, вот-вот выскочит из груди. Никогда еще Жизель не была так прекрасна, как в эту минуту. Длинные распущенные волосы, чуть присыпанные снегом, струились по плечам серебристым водопадом, стройное тело окутывала меховая накидка, наподобие королевской мантии.

Голова Майлса пошла кругом, ноги словно налились свинцом. Лицо его исказила гримаса смятения и крайнего изумления. Что привело ее сюда в этот час, совсем одну? Он озадаченно нахмурился.

– Я очень хотела поговорить с вами, а вы… вы не пришли на вечернюю трапезу, – тихо проговорила Жизель, и, когда она подошла ближе, Майлс понял, что за предмет прижимает она к груди.

Жизель держала в руках свою свободу – единственный дар, который, как полагал Майлс, она не сможет отвергнуть.

– Спасибо вам за то, что привезли Сесилию, спасибо за великолепную кобылу и другие подарки, – продолжала девушка, останавливаясь в двух шагах от него. – От всей души благодарю вас.

– Я заботился лишь о том, чтобы доставить вам удовольствие, – ответил Майлс.

– И вы его мне доставили.

Рыцарь с трудом сглотнул. Значит, Жизель пришла только для того, чтобы поставить последнюю точку, подумал он. Страдания его достигли предела, горло сжал болезненный спазм, и он отвернулся, пряча от Жизель глаза.

И в этот момент девушка сделала еще один шаг и с нежностью дотронулась до его руки.

Неохотно, со вздохом он вновь повернул голову и, посмотрев в ее прекрасные глаза, увидел в них смятение. Неужели она поняла, какие муки терзают его? Ничего, скоро он избавит ее от своего присутствия.

Жизель протянула ему клетку и прошептала:

– Сэр Майлс, я пришла, чтобы сказать: последний подарок мне не нужен.

Этого Майлс никак не ожидал. С минуту он молчал, пытаясь разгадать смысл ее слов, потом спросил:

– Что ж, если мой подарок вас не устраивает, почему бы не выпустить птиц на волю? – Он невесело усмехнулся. – Это же самый простой способ избавиться от них.

Жизель без слов кивнула и направилась к двери. Отворив ее, она выпустила горлиц в высокое ночное небо и долго провожала их взглядом. А Майлс, не в силах отвести от нее глаз, вдруг осознал, что под меховой накидкой на ней надета лишь тонкая сорочка, а на обнаженных ногах – только легкие домашние туфли.

– Прекрасно, птицы обрели свободу, – сухо молвил он и, помолчав, добавил: – Вам бы тоже лучше уйти отсюда, миледи, пока вас не обнаружили здесь, со мной.

Жизель снова повернулась к рыцарю, затем медленно закрыла дверь и легкими, неслышными шагами подошла к нему. На лице ее появилось то решительное выражение, которое Майлс уже слишком хорошо знал.

– Я освободил вас от тяжкой необходимости выходить за меня замуж, миледи, – продолжил он тем же сухим тоном. – Вам не о чем более беспокоиться. Посему возвращайтесь к себе. Если вас застанут тут, наедине со мной, то дядюшка может упрекнуть меня в непорядочности и настоять на нашей свадьбе, мысль о которой вы не можете допустить.