Приглашение в мир чувств - Мелани Милберн

мучаясь от сомнений. Отчасти ему хотелось пойти к ней и попросить остаться. Но потом он понимал, что поступил правильно, оттолкнув ее. Ему казалось, что он вернулся в детство и вновь пережива ет уход одного из родителей и необходимость терпеть опустошение другого.

Наблюдение за бурными эмоциями брошенного человека оставило в его душе неизгладимый след. Он решил, что никогда не будет таким, как его мать, которая висла на шее его отца, умоляя остаться и дать ей еще один шанс. И он не будет похож на своего отца, который говорил своей жене, что любит ее, а потом уходил и заводил романы с более молодыми женщинами, когда его утомляло изменчивое настроение жены.

Лукас знал, что поступил правильно как ради себя, так и ради Руби, отпустив ее. У него нет ни желания, ни возможности поддерживать долгие отношения с женщиной. Он не сказочный принц, который ускакал на закат со своей принцессой. Было бы несправедливо обещать Руби то, чего он не сможет ей дать. Лучше отпустить ее, чтобы она могла найти другого мужчину, который подарит ей свою любовь, преданность и семью.

Но…

Он будет скучать по Руби. Очень. Он будет тосковать по ней во многих отношениях: по звуку ее возни на кухне, по свежему цветочному аромату ее духов, по звону ее смеха, по прикосновению ее тела. Как же он будет скучать по сладким изгибам ее тела! Вкусу ее губ, ощущениям, поцелуям и прикосновениям.

Лукас почувствовал такую боль, что у него перехватило дыхание. Секс с Руби был самым эротичным, приятным и захватывающим опытом, который он никогда не забудет. Он запомнил каждое мгновение их близости.

Лукас радовался, что уезжает из Ротвелл‑Парка. Оставаться здесь сейчас будет слишком тяжело без Руби. Она оживила это место, осветила темные углы и добавила цвета в каждую комнату. Не тот цвет, который мог видеть, а тот, который он мог почувствовать. Она разрядила мрачную атмосферу и привнесла свежесть, похожую на летний бриз, которая развеяла спертый воздух печали Ротвелл‑Парка.

Хорошо, что он не видел, как Руби уезжает. Он наблюдал, как его родители по очереди уходят от него, и каждый раз терпел эмоциональную пытку, зная, что ему придется с этим смириться.

Но на этот раз ему придется иметь дело только с самим собой. Только с собственными эмоциями. Он так и не понял, почему так разозлился. И отчего так горько разочарован тем, что Руби расторгла их соглашение до того, как он подготовился к расставанию с ней.

Месяц спустя

Руби обрадовалась, когда вскоре после ее возвращения в Лондон посыпались заказы на организацию свадеб. Хотя тщательное планирование и организация меню не совсем отвлекли ее от воспоминаний о Лукасе.

Но находиться рядом с влюбленными парами, которые взволнованно планировали свои предстоящие свадьбы, было невыносимо. Она снова и снова спрашивала себя: почему в ее жизни не может быть так же? Она любит Лукаса больше чем прежде. Наверное, с ней что‑то не так. Прошел месяц, а она по‑прежнему тоскует по нему и чувствует себя одинокой, как никогда. Это было похоже на то, как если бы ей вручили главный приз, а потом она поняла бы, что он ей не принадлежит.

Лукас ей не принадлежал. Он никому не принадлежал. Он был островом, мало чем отличающимся от его собственного греческого острова. Ну зачем она напомнила себе о тех чудесных днях на его великолепном острове? Это все равно что втирать соль в кровоточащую рану. Наверное, она до конца жизни будет испытывать это болезненное чувство потери и понимать, что все могло быть иначе.

Но что могло измениться, если Лукас не позволял себе любить ее? Он вообще никого не любит. Или он равнодушен к ней потому, что она некрасивая? Ее преследовали старые сомнения: а вдруг проблема в ней? Харпер права: они Золушки, которым не место в мире богатых мужчин. Мир Лукаса всегда был недосягаем для Руби. Она была с ним близка физически, но никогда не принадлежала ему по‑настоящему.

Любовь должна победить, преодолеть все пропасти и проблемы, но разве Лукас когда‑нибудь полюбит ее?

Нет.

Она вспомнила детство и неумолимое желание стать любимой своей матерью. Но ее мать, как и Лукас, была на это не способна. Некоторые люди запирают свое сердце от чувств и отключают эмоции.

Она никогда не узнает, почему ее мать не любила ее, но она поняла, что это была проблема только ее матери.

И ей пришлось признать, что Лукас не любит ее не потому, что она некрасивая. Ее любит бабушка, подруги и даже клиенты.

Харпер вошла в кабинет Руби с сумкой для фотоаппарата на плече:

– Как дела?

Руби заставила себя улыбнуться:

– Я в порядке. Отвлекаю себя работой. Ты знаешь, что делать.

– Ага. – Харпер наклонилась, поставила сумку на пол и поморщилась. – Конечно, я знаю.

– У тебя все нормально?

Харпер выпрямилась и потерла рукой основание позвоночника.

– У меня ноет спина. Я думаю, это из‑за того, что я таскаю с собой все это снаряжение.

– У меня есть парацетамол.

Харпер осторожно села в кресло для посетителей в кабинете Руби.

– Я уже приняла его, но он не помогает.

– Может, стоит обратиться к врачу? Или физиотерапевту?

Харпер поерзала в кресле, явно пытаясь устроиться поудобнее.

– Боль пройдет через день или два. Наверное, мне нужно похудеть и привести себя в форму. Ведь через шесть недель я поеду в Париж.

Харпер не привыкла хвастаться своими достижениями, но ее выбрали для съемок в журнале, посвященном работам подающих надежды фотографов.

Она уставилась на Руби:

– Ты сильно похудела, и у тебя темные круги под глазами.

Руби вздохнула:

– Ну да. У меня пропал аппетит. И мне не спится по ночам.

– Скучаешь по нему, да?

– А то ты не знаешь!

– Он звонил тебе?

– Нет.

Харпер мотала головой из стороны в сторону.

– Ты должна жить дальше, милая. Нельзя, чтобы какая‑то мелкая интрижка сломала тебя.

– Я знаю, но я продолжаю надеяться, что ошиблась насчет него. Мне кажется, он все‑таки любит меня. – Руби скривилась. – Напомни мне, сколько лет я ждала любви своей матери.

Харпер закатила глаза:

– Мы обе ее ждали.

Лукас очнулся от очередного неспокойного сна и открыл глаза. Что‑то изменилось. Некогда смутные очертания мебели его спальни стали четкими – ненамного, но они были менее размытыми.

Он сел прямо и потер глаза, щурясь от яркого солнечного света, проникающего в окна его лондонской квартиры. Он сбросил одеяло и